Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 10
Шрифт:
— Нет, не поверил бы.
— Юристы дьявольски хитрый народ. Как ты думаешь, Дорнфорд взялся бы защищать такое дело?
— Он бракоразводных процессов не ведет. К тому же Клер — его секретарь.
— Надо поговорить с Кингсонами. Лоренс очень им доверяет. Отец Флер был их компаньоном.
— Тогда… — начала Динни, но в эту минуту дверь открылась.
— Мистер Крум, сэр.
— Можешь остаться, Динни.
Тони Крум вошел. Бросив взгляд в сторону Динни, он направился к генералу.
— Клер сказала, чтобы я приехал, сэр.
Генерал кивнул. Прищурившись, он пристально разглядывал
— Буду говорить прямо, — отрывисто произнес генерал. — Вы, кажется, впутали мою дочь в прескверную историю?
— Да, сэр.
— Потрудитесь рассказать мне все, как было. Крум положил шляпу на стол, выпрямился и сказал:
— Что бы она вам ни сказала, сэр, — правда. Динни с облегчением увидела, как по губам генерала скользнуло подобие улыбки.
— Очень корректно с вашей стороны, мистер Крум, но я хочу не этого. Она мне рассказала свою версию. Теперь я желал бы услышать вашу.
Динни увидела, что молодой человек облизнул губы и как-то странно дернул головой.
— Я люблю ее, сэр. Я полюбил ее с первой минуты, еще тогда, на пароходе. Мы бывали вместе, ходили в кино, в театры, на выставки, я был у нее на квартире три… нет, всего пять раз. Третьего февраля я повез ее в Беблок-Хайт, чтоб показать ей место, где я буду работать. Когда мы возвращались, — она, вероятно, сказала вам об этом, — у меня перегорели фары, и мы застряли в лесу в совершеннейшей темноте, в нескольких милях от Хенли. И вот мы… мы решили, что лучше подождать до утра, вместо того чтобы рисковать и ехать дальше. Я два раза сбивался с дороги. Была полная тьма, а я не захватил фонаря. Ну вот, мы и просидели в машине до половины седьмого, а затем вернулись в Лондон и приехали к ней на квартиру около восьми утра.
Он смолк, опять облизнул губы, затем снова выпрямился и горячо продолжал:
— Верите вы мне или нет, но клянусь, что, когда мы ночевали в машине, между нами ничего не было, да и вообще ничего не было, кроме… кроме того, что она два или три раза позволила мне поцеловать ее в щеку.
Генерал, не сводивший с него глаз, ответил:
— Она нам рассказала, в общем, то же самое. Что еще?
— Когда я получил эту повестку, сэр, я поехал в город повидаться с ней. Это было вчера. Конечно, я сделаю все, что она пожелает.
— А вы не сговорились заранее насчет того, что будете здесь оба рассказывать?
Динни увидела, как молодой человек весь напрягся.
— Конечно, нет, сэр!
— Значит, я могу считать, что вы готовы подтвердить ваши слова под присягой и защищаться на суде?
— Конечно, если вы полагаете, что нам могут поверить.
Генерал пожал плечами.
— Каково ваше материальное положение?
— Мое место дает мне четыреста фунтов в год, — слабая улыбка тронула его губы, — но больше у меня ничего нет, сэр.
— Вы знакомы с мужем моей дочери?
— Нет.
— Никогда не встречали его?
— Нет, сэр.
— А когда вы впервые встретились с Клер?
— На пароходе, на второй день плавания.
— Что вы делали на Цейлоне?
— Работал на чайной плантации. Но потом несколько плантаций ради экономии объединились.
— Так.
Где вы учились?— Сначала в Веллингтоне, потом в Кембридже.
— Вы получили место у Джека Маскема?
— Да, сэр, при его конном заводе. Весной он ждет арабских кобыл.
— Вы хорошо знаете лошадей?
— Да. Я их ужасно люблю.
Динни увидела, как прищуренные глаза отца наконец оторвались от лица молодого человека и обратились на нее.
— Вы, кажется, знакомы с моей дочерью Динни?
— Да.
— Предоставляю вас пока ей. Мне нужно подумать.
Молодой человек отвесил легкий поклон, повернулся к Динни, затем еще раз обратился к генералу и сказал не без достоинства:
— Я очень сожалею, сэр, что все это случилось, но не могу сказать, чтобы сожалел о своей любви к Клер, — это было бы неправдой. Я люблю ее безумно.
Он уже был у двери, когда генерал остановил его:
— Одну минуту. Что вы называете любовью?
Динни невольно сжала руки: какой вопрос! Крум резко обернулся, его лицо словно окаменело.
— Понимаю, — хрипло сказал он. — Вы хотите спросить, что это — просто желание или что-то большее? Да, это что-то большее, иначе я не выдержал бы той ночи в машине.
Он опять направился к двери.
Динни прошла за ним в холл, где он остановился, хмурясь и прерывисто дыша. Она взяла его под руку и подвела к пылающему камину. Они постояли рядом, глядя на пламя; наконец она сказала:
— Боюсь, что вам было ужасно тяжело. Но солдаты любят полную ясность, и я знаю отца: вы произвели на него хорошее впечатление.
— Я чувствовал себя каким-то деревянным чурбаном. А где Клер? Здесь?
— Да.
— Можно мне повидать ее, мисс Черрел?
— Зовите меня просто Динни. Конечно, можно. Но, я думаю, вам лучше повидаться и с мамой. Пойдемте в гостиную.
Он стиснул ее руку.
— Я всегда чувствовал, что вы молодчина.
Динни сделала гримаску.
— Даже молодчинам больно от таких рукопожатий.
— Простите! Вечно забываю о своих лапах. Клер просто боится подавать мне руку. Как она себя чувствует?
Динни пожала плечами и улыбнулась.
— Хорошо, насколько это возможно.
Тони Крум схватился за голову.
— Да и я чувствую себя так же, только еще хуже. В таких случаях у людей есть на что надеяться. А тут? Как вы думаете, она может когда-нибудь по-настоящему меня полюбить?
— Надеюсь, да.
— Ваши родители не думают, что я преследую ее? Понимаете… ну, понимаете, — чтобы просто развлечься?
— После вашей сегодняшней встречи — конечно, нет… про вас можно сказать то, что когда-то говорили про меня: этого человека видно насквозь.
— Про вас? А я вот никогда не могу угадать ваших мыслей.
— Это же было очень давно. Идемте.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Когда Тони опять ушел в холод и слякоть этого хмурого тревожного дня, он оставил обитателей Кондафорда в глубоком унынии. Клер поднялась к себе, сказав, что у нее болит голова и она хочет полежать. Остальные три члена семьи остались у неубранного чайного стола и разговаривали только с собаками, а у людей это верный признак глубокого душевного разлада.