Джони, оу-е! Или назад в СССР

В щель между крышей и бетонным блоком, её держащим, мы увидели наших преследователей, промчавшихся вниз. Воздух распирал лёгкие. Сердце выпрыгивало из груди. Навалилась слабость. Мышцы, уставшие за неделю и особенно за вчерашний вечер выключились. Я опустился на ступеньки бетонной лестницы. Не успел я хоть чуть-чуть отдышаться, как раздался голос:

— А кто это у нас тут прячется?

— Пи*дец, — подумал я. — Приплыли!

— Воркуете, голубки? Сосётесь?

Это были мальчишеские голоса.

— Вот, сука, — подумал я. — Теперь уж точно — приехали.

Обернувшись к выходу увидел на фоне светлого пятна две фигуры.

— Клёвая девка.

— Ага! Тут мы её и вые*ем! Попались голубчики! Тут девки ссать садятся, а мы их… Хе-хе-хе! Того-этого! Хе-хе-хе!

— Выходи пацан! Так и быть, тебя не тронем, если девку нам оставишь. А ты сиди там, шалава. Нашла с кем е*аться. Нормальных парней тебе мало.

Я даже не стал вступать с ними в полемику, а кривясь от безысходности полез из подвала. Парням было лет по шестнадцать-семнадцать. Шансов у этого тела не было никаких.

— И на хрена я выпендривался? И на хрена я вообще в эту машину сел? Теперь получи позор и унижение. Они ещё заставят смтреть, как они её будут насиловать, а может и заставят тоже сджелать грязное дело, под угрозой ножа, например, чтобы в соучастники меня записать. Это чтобы не сдал я их. А девчонку потом зарежут. Что-то слышал я про такую серию убийств в свои годы. Женька не слышал, потому что не его это был район, а я слышал. Слышал же про этот подвал, но забыл? Сука!

Я вылез из-под низкой крыши едва не на четвереньках на трясущихся ногах. Тело откзывалось шевелиться.

— Да не ссы, пацан. Стой тут.

Справа стоящий парень попытался прижать меня к стене, толкнув в грудь рукой. Я упал спиной на стену, катнулся через плечи волной и ударил парня костяшками средних суставов правого кулака в висок. Вернее, чуть дальше виска, но не доходя уха.

— Труп, подумал я, когда увидел, как заваливается тело. — Пи*дец!

— Ах ты сука! — выкрикнул второй, щёлкая выкидухой.

Лезвие блеснуло и ударило меня в левый бок. Я прикрыл чужую руку своим предплечьем, одновременно подпрыгнув. От удара я отлетел метра на два от подвала и мог бы развернуться и бежать, но девчонка только-только появлялась из злополучного отверстия. Я снова кинулся на злодея, но вовремя понял, что она успевает выскочить. Оттолкнувщись левой ногой, я снова воспользовался стеной, катнувшись по ней как колобок назад, оттолкнулся от неё руками и побежал в противоположную от девчонки сторону.

— Сука! — заорал нападавший, и кинулся за мной, забыв обо всём.

Я, увидев, что девчонка вместе с сумкой метнулась к дороге, рванул в противоположную сторону. Проулок между кинотеатром «Комсомолец» и «Кукольным театром» выходил прямо к танцплощадке «Малый парк». Та, где выступал я вчера, называлась «Городской или Большой парк». Тут уже толклись самые нетерпеливые почитатели танцев и любители качель и других простейших аттракционов.

Преследователь отстал, а я, добежав до людного места, пошёл вверх к «Комсомольцу» и дальше Ленинской. Завернул направо за угол и увидел Татьяну. Она, увидев меня, бросилась мне навстречу. Только сейчас я заметил, что светит ещё вполне себе дневное солнце а по центральной улице Владивостока гуляют вполне себе приличные люди. Люди гуляют, а я, кажется, впервые в этом мире, убил человека.

Таня подбежала, схватила меня за руку и придала её к своему лицу.

— Ты чего? — спросил я, а она её поцеловала.

— Ты убил за меня человека, значит ты теперь мой, — сказала она, не поднимая глаз.

— Ты офигела! — возмутился я, оглядываясь по сторонам. — Никого я не убивал!

— Я видела, как падают люди, которых убили.

— Это нокаут! Ты не видела нокаутов!

— Я видела много драк.

Цыганка отняла лицо от моей руки и посмотрела на меня прищуренными глазами.

— Ты не хочешь быть моим?

— Дура, что ли? — я говорил, как все мальчишки Женькиного возраста говорили с девчонками. — Во первых, я ещё маленький, чтобы меня кто-нибудь имел, кроме матери. А если хочешь стать моей девушкой, то не я буду твой, а ты моя. Ты к этому готова?

— Ты же ещё маленький, — она улыбнулась.

— А ты? — я тоже улыбнулся.

Она потупила взгляд.

— И я…

— Во то-то. Будем дружить домами, короче.

— Хорошо! Будем дружить!

Девчонка покрутила головой и неожиданно чмокнула меня в щёку.

— Пошли на остановку к телефону, — сказала она. — Я папе позвоню. А ты поедешь домой.

— У него, что, в машине телефон? — удивился я.

— В машине? Нет, конечно. Фантастики начитался? Он сейчас где-нибудь остановится и будет звонить нашему диспетчеру. И мы тоже будем звонить но по другому телефону. Есть тут у нас такая квартира. Вот мы и поговорим с ним.

— Думаешь вас не прослушивают? — хмыкнул я.

— А мы ничего и не скажем. Я скажу, что нагулялась и иду домой. Куда, он догадается по кодовому слову. Мы снимаем несколько квартир.

— Может тебя проводить?

— Ты поедешь домой, — повторила она.

— А вечер?

— Что, вечер? Ничего не изменилось, Джони. Ничего не произошло такого… Сверхъестественного, от чего бы должен измениться вечер.

— Но ведь они хотели…

Я запнулся, глядя в её спокойные, чуть прищуренные глаза. Девчонка достала из-за спины нож типа «финка».

— У них бы ничего не получилось.

Я тоже прищурился и посмотрел на девчонку с большим интересом. Меня ещё поколачивало, если что…

— Пошли к телефону, а ты сразу садись в трамвай. Вон он едет, побежали.

Мы побежали к остановке. В трамвай я заскочил на отходе, придержав закрывающуюся дверь. Заскочил и сразу обернулся, стараясь разглядеть фигурку в синей юбке, красной блузке и синей курточке безрукавке. Только сейчас я понял, что синее, это джинса. Странно, что я раньше этого не замечал. Видимо потому, что я смотрел только в её глаза.

— Вот же старый пердун! — сказал я сам себе. — Уйми молодецкое либидо! Где твой, мать его, дзэн?!

Я так и простоял на задней площадке, держась обеими руками за опущенное стекло. В открытое окно врывался свежий морской ветерок и трепал отросшие за лето Женькины волосы. По моему утреннему мнению, вполне себе можно бы уже и подстричься. Сейчас уверенность таяла, таяла, таяла.

— Музыканту нужны патлы, — подумал я, пытаясь стереть стоящие перед моим взором её чёрные глаза. — Всё, пропал дом.

Я ни о чём не думал до самого кольца на Сахалинской. Я стоял и мысленно напевал: «Черные глаза — вспоминаю, умираю. Черные глаза, я только о тебе мечтаю. Черные глаза — самые прекрасные! Черные глаза, черные глаза, черные глаза». И так бесконечное число раз. И дорогу пешком я проделал в ритме «зажигательного грузинского танца», под ту же мысленную мелодию. Тамтарататам таратамтамтамтамтамтамтам…