Джони, оу-е! Или назад в СССР
Шрифт:
Я знал, что советские тренеры не любили работу с железом, а некоторые и вовсе запрещали ученикам работать со свободными весами. Железо использовалось лишь для развития мышц, которые задействованы в ударе. В остальном же главной целью тренировок была прокачка выносливости. Полчаса прыжков со скакалкой, считали они, были намного эффективнее, чем жим лёжа или подъёмы на бицепс.
С этим я был категорически не согласен.
Советские тренеры взяли за основу игровой стиль, хорошо подходивший для любительского бокса, но категорически не подходивший профессиональному. Советский боксёр, как
Но не для меня. Мне нравились длинные удары, но, как бывший борец, мне больше нравилась средняя с работой по корпусу и клинч, с переходом на броски. Это если один на один.
Тренер наблюдал за моими «экзерсисами[2]» молча и, не встревая в процесс, несколько тренировок, потом подошёл и спросил:
— Зачем ты тратишь время на отработку ударов по корпусу? Мы не защищаемся, а нападаем. В клинч не лезем, из углов уходим. Поэтому, ни на апперкоты, ни на короткие боковые в корпус время не трать. И вообще, кто тебе привил такую манеру бокса? Ты, что за границей жил?
— У моего друга есть видеомагнитофон. На нём мы смотрели запись боя Рубена Оливареса с Казаюси Каназава (это был мой любимый бой Оливареса). Там он победил, проведя три накдауна в четырнадцатом раунде, забив Каназаву. В ближнем бою, между прочим, ударами по корпусу и апперкотами, между прочим. И ещё, мне мой тренер говорил, что печень натренировать нельзя.
— Правильно говорил, — не обиделся Юдин, — но у нас бои по три раунда, а не по пятнадцать.
— А в драке сколько раундов? — спросил я чуть улыбаясь.
— Так ты в бокс пришёл, чтобы научиться драться? — недовольно спросил Юдин.
— А вы, зачем в бокс пришли, рисовать научиться, или на скакалке прыгать?
Юдин не нашёлся, что ответить и, покрутив головой, отошёл. Больше он меня не трогал, а, вроде как совсем про меня забыл. Ну и слава Богу, подумал я и продолжил тренироваться по своей схеме.
С самбо было проще. Выдумывать своё тренер не запрещал, а разминка была общей. В неё я немного добавил нестандартные упражнения на растяжку, которой мы занимались самостоятельно. Я сначала махал ногами, держась за защитный щит, а потом стал класть на него ноги. Щиты были высотой метра полтора. Единственное, что сказал тренер — «не порви связки».
На бокс я ходил по понедельникам, средам и пятницам, а на самбо по вторникам и четвергам, пропуская субботу. В музыкальную школу я ходил, как и на самбо два раза в неделю, только с часу до двух. И они были рядом.
В «музыкалке», я сильно события не форсировал, налегая дома на гаммы, вспоминая нотную грамоту.
Спросил Мишкиного отца, где можно раздобыть несколько штук простых старых наушников, что используют радисты.
— Это какие? Наушников много, высокоомные, низко…
— Да, самые старые типа «ТОН», а сопротивление — без разницы. Мне магниты с них нужны.
— Это к Семёнычу в Торговый порт надо. Ты бы и сходил сам. Заодно про чаки договоришься. И ещё… Семёныч закладывает за воротник, поэтому в долю его я бы брать поостерегся. Да и зачем? Что тебе
надо он и так продаст. У него, кстати, много чего есть. Кладовка у него большая и почитай в личной его собственности. Хлам там один. Эти телефоны, которые ты наушниками называешь, списанные давно. Их и не выпускают уже. У меня пара штук есть, Мишку учил, но не отдам ломать. У Семёныча должны лежать. Я видел. Сейчас у радистов и телефонистов другие.Вот я и решил сегодня съездить в порт, дабы проветриться, успокоить нервы и мысленно подготовиться к завтрашней экзекуции.
Преодолев горку напрямик по довольно крутой тропе, я вышел на кольцо автобуса номер тридцать один, идущего до вокзала и забрался в двойной «Икарус» — экспресс и за тридцать минут добрался до конечной. Там пересел на «единицу» и доехал до «Торгового порта». Евгения Семёныча вызвал по внутреннему телефону 3–62. Ещё когда Василий Михайлович мне его говорил, понял, что Семёныч мужик с чувством юмора.
— Евгений Семёныч, я от Василия Михайловича.
— Кто таков, этот Василий Ми-ик-халыч?
— Радистом на буксире портофлотовском работал. Ваш знакомый.
— А-а-а! Василий? Сейчас выйду.
Вышел Евгений Семёныч не «сейчас», а значительно позже. Он выглядел лет на шестьдесят и имел приличный, а не «алкашеский», как я ожидал, облик. На нём был надет серенький пиджачок, из под которого виднелась клетчатая рубашка и серые, но не от пиджака, слегка наглаженные брюки. Он прошёл вертушку, не глядя на вахтёра, подошёл ко мне, стоящему у телефона.
— Ты от Василия Михайловича? — спросил он тихо.
От него всё же слегка попахивало винцом.
— Ага, — прошептал я.
— Пошли, — сказал он и повернулся к проходной.
— Я внука, к себе проведу, — уведомил он охранника.
— Не положено, Семёныч, — не очень уверенно воспротивился из будки вахтёр.
— Он мне обед принёс. Не видишь, что ли.
Семёныч перехватил мою сумку и решительно дёрнул меня через вертушку. Мы поднялись на верхний этаж, на котором имелось три двери закрытыми на навесные замки. За одной что-то щёлкало.
— АТС, — подумал я и продолжил только что придуманную мной шутку. — Сам ты АТС, подумал Штирлиц, щёлкая от холода зубами в холодильнике.
Я улыбнулся.
— Это вам, от Василия Михайловича, — сказал я, показывая на сумку в его руках.
— Я так и понял, что ему что-то надо.
Семёныч поставил мою сумку на большой рабочий стол, частично занятый радиотехническим запылившимся хламом, и достал из неё газетный сверток с колбасой, хлебом и бутылкой водки. Водку мне выдал из своих запасов отец Мишки, а батон колбасы по два сорок и хлеб купил я сам.
— Серьёзная заявка у Василича, — сказал, качая головой Семёныч. — Могу не осилить.
— А вы всё не пейте, — пошутил я. — Завтра ещё день будет.
Телефонист посмотрел задумчиво на меня и спросил:
— Ты уверен?
Я кивнул.
— Ну, вот. В этом-то и разница между нами. Ты уверен в завтрашнем дне, а я нет. Придётся заночевать здесь, — показал он на диван. — Но сначала заявка. Что надо?
— Нужны телефонные разъёмы «чаки» с мамами.
— Ну, это понятно что с мамами. И всё? — в его тоне послышалось удивление.