Джордан

– Не могу представить почему.

– Ладно. Тогда убейте меня. Но придется подождать, пока мы не выясним, что с Джордан.

– Заставь ее рассказать.

– Заставить ее?
– повторила Элеонор.
– Я не могу заставить ее сделать что-либо. Я никого не могу заставлять.

– Должно быть, это самые бредовые слова, которые ты когда-либо говорила, юная леди. Ты сидела в полицейском участке в ожидании тюремного заключения и выкручивала мне руки, пока я не заключил с тобой сделку, чтобы вытащить из той катастрофы.

– Я была в затруднительном положении.

– Элеонор...

– Сорен подошел к ней. Он стоял на своей стороне порога. Она стояла на своей. Только несколько дюймов отделяло их, но это было похоже на километры.
– Она твоя подруга. Если что-то случилось, ей нужно с кем-то поговорить. У нее может быть какая-то проблема.

Слово «проблема» ударило Элеонор по лицу как бейсбольная бита.

– Вот черт, думаете, она беременна?

– Вероятно. Это объяснило бы слабость и страх.

– Ни за что. Она девственница. Она не такая.

– Какая?

– Ну, вы понимаете, она не из тех, кто занимается сексом.

– Все занимаются сексом. Мы люди. Люди для жизни руководствуются тремя С - сохранность, средства к существованию и...

– Трах.

– Это слово начинается не на С, Малышка.

Она проигнорировала его замечание, даже проигнорировала Малышку. Она не могла перестать думать о беременной Джордан.

– Сорен... я знаю ее, - Она посмотрела вверх и встретилась с его взглядом, стальным из-за беспокойства.
– Она бы рассказала мне о таком. Разве нет?

– Необязательно. Люди постоянно скрывают такие секреты. Она подросток. Она будет бояться родителей, переживать за репутацию, бояться того, что люди могут подумать, что произойдет с ней. Ты знаешь это лучше меня. Ты говорила, что вы с Джордан почти не виделись все лето.

– Да, потому что я была здесь, - напомнила она ему.
– Мыла полы и облизывала конверты.

– Да, но где была она?

У Элеонор не было ответа. У Джордан был парень все лето, и она ей ничего не сказала? Они могли быть вместе и расстаться через неделю. Такое постоянно происходит с девушками, которые не влюблены в своего священника, чтобы замечать существование других людей.

– Если это правда, что мы можем сделать?

– Это решать Джордан. Но пока ты не начала планировать ее будущее, пожалуйста, заставь ее поговорить с тобой. Поклянись молчать, если придется. У священников это срабатывает. Через что бы она ни проходила, она проходит через это одна.

– Вы правы. Завтра в школе я поговорю с ней. Заставлю ее рассказать.

– Знаю, что заставишь. Если понадобиться моя помощь, ты знаешь, где меня найти.

– Вы просто милый или же пытаетесь отвлечься от работы над диссертацией?

– Почему не могут быть оба варианта?

– Вы жалкий, вы знаете об этом?

– Ты бы тоже была жалкой, если бы писала диссертацию.

– Вы дуетесь. Никто не любит надутых священников.

– Я не дуюсь.
– Он оперся головой о дверной косяк и нахмурился. Она взорвалась смехом.

– Делайте домашнее задание, - приказала она, пытаясь говорить твердо, но потерпела неудачу.

– А я должен?
– спросил он, и хмурость ушла, в глазах блеснуло веселье. Она знала, он пытался подбодрить ее, заставить улыбнуться, заставить рассмеяться. Разве он не понимал, что ей становится лучше благодаря его существованию? Хотя об этом она ему не скажет. Его голова и так достаточно высоко витала над облаками.

– Я должна делать свое домашнее задание?
– парировала она.

– Ладно. Я буду делать домашнюю работу. Но мне она не понравится.

Элеонор закатила глаза и начала возвращаться в общинный зал.

– Элеонор?

Она развернулась. Блеск веселья и фальшивая хмурость исчезли. Теперь он выглядел как ее непреклонный и серьезный священник.

– Если твоя подруга в беде, тогда ей следует поговорить со мной, а не с другим священником. Доверься мне.

Элеонор улыбнулась и кивнула.

– Я доверяю вам во всем.

На следующий день в школе Элеонор ждала Джордан у шкафчиков. Когда та приехала, Джордан едва смотрела на нее.

– Ты беременна?
– спросила Элеонор.

– Что? Нет, я не беременна. Кто тебе такое сказал?

– Никто. Просто гадаю, почему ты так странно себя ведешь.

– Я же сказала, заболела.

– Ты не заболела, ты была напугана до усрачки. Расскажи мне, что происходит.

– Ничего не происходит.

– Ничего? Ты ужасно выглядишь, без обид. Твоя форма помятая, волосы не расчесаны, ты без макияжа и похожа на долбаного енота. Что-то происходит.

– Я не хочу это обсуждать.

– Мне плевать. Ты расскажешь мне.

Джордан посмотрела на нее, и Элеонор снова увидела страх.

– Я не могу об этом говорить, - прошептала она.

– Ладно, это нелепо. Давай же.

Элеонор захлопнула дверцу шкафчика Джордан и потащила ее за руку по коридору к неработающей женской уборной. Она затолкала Джордан в кабинку и заперла за ними дверь.

– Что, черт возьми, происходит? Джордан, говори сейчас, или, клянусь Богом, я засуну твою голову в унитаз.

Джордан усмехнулась, и Элеонор едва не упала в обморок от облегчения, когда увидела признаки жизни.

– Голову в унитаз?

– Я не шучу. Твою голову. В этот унитаз. Решай сейчас.

– Элли… Я расскажу тебе, но пообещай больше никому не рассказывать. Никому, - повторила она.

– Обещаю. Никому не скажу, даже Богу.

Поначалу Джордан молчала. Элеонор указала на унитаз, полный вонючей воды.

– Ладно, ладно. Два дня назад тренер Кокс отдал нам наши работы. Я получила 3 с минусом.

– Это все из-за плохой оценки? Иисусе, Джордан...

– Дело не в оценке. Он написал от руки на моей работе, что мне нужно остаться после уроков. Я осталась, и он сказал, что знает, как мне было трудно с заданием, и хочет помочь мне.

– Ты рассказала ему о той штуке?

Дело было в легкой неспособности Джордан к обучению. Девушка была ходячим калькулятором и могла посчитать чаевые и налоги за считанные секунды в голове, но дайте ей прочитать что-то длиннее трех абзацев, и ее мозг отключался.