Джульетта без имени

Впрочем, и Питон, и Восток, и даже сама Крыся (от природы отличавшаяся некоторой легковерностью по отношению к окружающим) были уверены в том, что разрешение это было дано не просто так. Наверх добытчицу теперь не выпускали и постоянно ненавязчиво «пасли», едва она только появлялась на территории станции. Совет явно опасался, что она втихаря сбежит, воспользовавшись своими «тайными лазами». А так хоть все время на виду будет, пока там свою Джульетту репетирует!

О том, что Совету известно, кем она приходится вожаку разбойного Алтуфьева, Питон сначала решил ей не говорить. Но потом, здраво поразмыслив, все же уведомил. Равно как и о роли ценной заложницы, что ей теперь была уготована на станции. Предупрежден — значит вооружен.

— То-то я и думаю, чего меня все время «пасут»? — только и сказала девушка, выслушав его. — И Наверх не пускают, все предлоги выдумывают... а то и вовсе без предлогов. Все теперь с ними ясненько! — взгляд ее вдруг на мгновение стал каким-то цепким, колючим, недобрым... И живо напомнил Питону и Востоку, чья она дочь.

После опасного приключения Крыся как-то очень сильно — на взгляд тех, кто знал ее достаточно хорошо, — изменилась. Куда-то девался тот порывистый и порой не в меру эмоциональный «мультяшный персонаж», как иногда называли ее старшие коллеги-добытчики. Девушка стала спокойнее, молчаливее, строже. У нее даже характер движений изменился — стал более сдержанным и осторожным. И взгляд...

— Повзрослела девочка... — вздыхала Мария Павловна, приходя в их комнатушку с котелком грибной похлебки или еще какой-нибудь непритязательной метрошной снеди. И все норовила впихнуть в Крысю лишний кусочек или ложку еды. Та в свою очередь тоже вздыхала, но покорно подчинялась радушной и властной заботе супруги своего командира. А в прежние времена, как узнал Восток со слов той же Марии Павловны, она ежом ощетинивалась и огрызалась на подобного рода внимание к своей персоне.

Подумав немного, сталкер предположил, что у Крыси, скорее всего, произошла переоценка отношений с близкими людьми. Та самая, когда после какого-нибудь судьболомного события спохватываешься и понимаешь, что в любой момент может не стать либо тебя, либо их. А значит, надо ценить каждый миг близости, не корчить из себя гордое и независимое существо и терпеливо, с благодарностью принимать их заботу по отношению к себе, какой бы навязчивой и надоедливой она тебе ни казалась.

Во время пленения «шпиона и предательницы» Мария Павловна отсутствовала на станции — ездила во Владыкино навещать семью сына. В свое время Капитон настоял на том, чтобы Егор, нашедший свою «половинку» на другой станции, переселился из Бибирева к супруге. Сын пошел по стопам отца — стал добытчиком, но Питон никогда не брал его в рейды в составе своей группы. Прежде всего из-за того, чтобы даже невольно не выделять его среди остальных, заботясь о нем больше, чем о прочих своих подчиненных. Ну и чтобы оградить командиров других групп даже от неосознанного желания лишний раз подстраховать сына начальника. Проще говоря, Зуев-старший не хотел «разводить кумовство» в рядах бибиревских добытчиков. Потому и отправил единственного сына в «автономное плаванье».

Крыся не зря говорила Востоку, что Питон был суров, но справедлив.

Вернувшись из гостей, Мария Павловна узнала со слов мужа о происшествии на станции. И, поскольку сама относилась к Крысе если не как к дочке, которой у нее не случилось, то вполне по-родственному, очень переживала, беспокоясь за ее судьбу. Она даже поругалась с парой соседок, когда отстаивала доброе имя юной воспитанницы мужа.

Но не в ее власти было вернуть девушку обратно в Содружество.

Вот почему, когда случилось эпохальное возвращение изгнанных, Мария Павловна (или, как за глаза называли ее добытчики, Мадам Питониха) с решительностью матери большого семейства взяла их под свое крыло. И Питон, которому пришлось решать множество самых щекотливых вопросов, связанных и с нынешним статусом этой парочки для всего Содружества, и с легализацией их пребывания на станции, облегченно вздохнул: супруга была именно тем надежным тылом, на который он всегда мог положиться без раздумий. И если уж она взялась опекать ребят, то все с ними будет в порядке.

Именно Мадам Питониха ободрила Крысю, когда та была вынуждена спуститься из их убежища в кассовом зале (Восток полуехидно-полусерьезно обозвал его сперва резервацией, а потом — гетто) на станцию и на виду у ее жителей пройти через всю платформу в актово-спортивный зал на первую в ее жизни театральную репетицию.

— Вот сейчас они мне улыбаются... — нервно стискивая пальцы в замок и косясь в сторону двери, сетовала новоиспеченная актриса, — а несколько дней назад живьем растерзать были готовы. Я смотрю на их сейчас приветливые лица, а вижу... перекошенные от ненависти и злобы рты... Тетя Маша, мне... я боюсь туда идти! Как вспомню... как они...

Она даже не осмеливалась выходить хотя бы в кассовый зал и все это время почти безвылазно сидела в отведенной «разведчикам» (так теперь на станции величали их с Востоком) подсобке.

Как уж супруге Питона удалось убедить девушку преодолеть свой страх перед жителями станции — Восток так и не понял. И не узнал. Потому что его попросили немного «погулять», пока идет «сугубо женский» разговор. Он не стал спорить и ушел к гермам — перекинуться парой-тройкой слов с дежурной шлюзовой бригадой.

Вскоре Крыся стала уходить на свои репетиции, сперва в сопровождении кого-то из достойных доверия знакомых, затем, набравшись храбрости, и одна. Восток в такие вот моменты оставался в одиночестве и отчаянно скучал, не зная, чем заняться. Ему-то по станции передвигаться пока не разрешали.

Ну, ясен пень! Хоть и реабилитированный в глазах местных, но все же чужак.

Так и получилось, что однажды сталкер в такие вот томительные часы ничегонеделания разговорился с пришедшим на пост Борменталем на какие-то околонаучные темы. И с тех пор — к вящему удовольствию обоих — такие беседы стали происходить ежедневно.

Вот и сейчас. Крыся отправилась на свою репетицию, а у Востока с Борменталем завелась очередная научно-философско-познавательная беседа.

— Так все же, как появились скавены?

Александр Борисович Михайловский до войны был ученым. Окончив санфак Первого Медицинского, он тихо работал в отделе общей вирусологии института полиомиелита, пока не грянула война. Медики в подземелье были наперечет, и Михайловскому пришлось стать практикующим врачом. В душе он, однако, так и остался старшим научным сотрудником лаборатории патоморфологии вирусных заболеваний. Эпидемия и последовавшие за ней изменения у переболевших сначала поставили его в тупик и ступор. «Ну не бывает так! — твердил он сам себе. — Не бывает потому, что быть не может. Или... все-таки бывает?..» И у Михайловского возникла гипотеза, которую экспериментально проверить он не мог по вполне понятным причинам. Поэтому оставалось только раз за разом подвергать ее мысленной оценке. За несколько лет все слабые стороны были тщательно проверены и исключены, а гипотеза засияла. Именно ее сейчас Борменталь и излагал Востоку.

— Это, молодой человек, всего лишь мое предположение. Но других гипотез у нас нет, так что придется верить этой... Я думаю, что причиной всему — ретровирус. Вирус вообще — это такая, с позволения сказать, молекулярная машина. Он проникает в клетку и захватывает все ее системы — синтез энергии и белка, обмен веществ и прочие — и направляет их на одно — на воссоздание таких же, как он. Вы смотрели до войны фильм «Терминатор»? Вот, немного похоже, как если бы такой терминатор проник на завод, выпускающий, скажем, автомашины, заменил собой его директора и перестроил этот завод на выпуск одной-единственной продукции — таких же, как он, терминаторов. Наша клетка — это завод, а вирус — терминатор. Понятен принцип? Хорошо.

Ретровирусы — это такой особый тип вирусов. Я на них останавливаться подробно не буду. Там особенности касаются путей репликации, самокопирования то есть, но это не суть важно сейчас. Просто знайте, что они есть. Всякие вирусы — и ретро, и нет — могут, кроме прямого захвата клетки, тайком встраиваться в ее геном. Вроде бы клетка и здоровая, но где-то в глубине ее ДНК сидит генетическая информация врага-вируса. И главное, что если зараженная клетка размножится, поделится, то и у каждого ее потомка будет своя копия враждебного генома. И вот, видимо, такой вирус циркулировал в популяции наших местных крыс. У кого-то из животных он вызывал острое заболевание, от которого крысы гибли, а у большинства — просто встраивался в геном пораженных клеток, вызывая латентную, то есть скрытую, находящуюся в неактивной форме, инфекцию. Но встраивался он не абы где, а поражал, скорее всего, преимущественно клетки мышц и слюнные железы.