Джульетта
Шрифт:
– О да, - кивнула Ева-Мария, ничуть не удивившись, что мне знакомо это имя.
– Одного из величайших мастеров Средневековья. Он написал эти фрески в ознаменование конца долгой вражды между двумя семействами, Толомеи и Салимбени. В 1339 году, наконец, настал мир.
– Неужели?
– Мне вспомнилось, как Джульетта и брат Лоренцо чудом спаслись от головорезов Салимбени на дороге близ Сиены.
– У меня сложилось впечатление, что в 1340 году вражда между нашими предками была в самом разгаре. По крайней мере, за городскими стенами.
Ева- Мария как-то неловко улыбнулась:
– Ты права, примирение повлекло непредсказуемые последствия. Так всегда бывает, когда вмешиваются бюрократы.
– Она всплеснула руками: - Если люди хотят воевать, их не остановишь. Если прекратить вражду в пределах городских стен, они перенесут вражду в предместья и далее, где им все сойдет с рук. Но, по крайней мере, в Сиене мятежи успевали вовремя пресечь. А все почему?
Она взглянула на меня, словно предлагая угадать ответ, но я, разумеется, не угадала.
– Потому что, - продолжила Ева-Мария, назидательно крутя указательным пальцем у моего носа, - в Сиене всегда существовала собственная милиция. Чтобы держать в рамках Салимбени и Толомеи, горожанам Сиены пришлось научиться мобилизовываться и выдворять разбушевавшихся смутьянов с городских улиц за считанные минуты.
– Она уверенно кивнула, как бы соглашаясь с собой.
– Мне кажется, именно поэтому противоречия до сих пор столь сильны. Эффективность нашей старой доброй милиции заложила основу для создания Сиенской республики. Если хотите обуздать плохих парней, вооружите хороших!
Я улыбнулась этому выводу, сделав вид, будто в этих скачках у меня нет лошади. Еще не время было говорить Еве-Марии, что я не верю в силу оружия и по личному опыту знаю, что так называемые хорошие парни на поверку ничуть не лучше плохих.
– Мило, не правда ли?
– кивнула на фреску Ева-Мария.
– Город в ладу с собой.
– Пожалуй, - согласилась я.
– Хотя, должна сказать, горожане что-то не ликуют от счастья. Смотрите, - я указала на молодую женщину, стоявшую в кольце танцующих девушек словно в западне.
– Она, похоже, очень… Ну, не знаю… погружена в свои мысли.
– Может, она засмотрелась на свадебную процессию?
– предположила Ева-Мария, показав на вереницу людей, следовавших за невестой на лошади.
– И вспомнила о собственной потерянной любви?
– Она смотрит на барабан, - указала я.
– Вернее, на тамбурин. А остальные танцовщицы выглядят… зловеще. Смотрите, как они окружили ее во время танца. Одна из них смотрит на ее живот… - Я быстро взглянула на Еву-Марию, но по ее лицу ничего нельзя было прочитать.
– Или у меня разыгралось воображение?
– Нет, - тихо сказала она.
– Маэстро Амброджио действительно хотел привлечь к ней внимание. Он сделал группу танцующих женщин больше всех остальных на фреске. Если присмотреться, лишь одна эта девушка увенчана тиарой - вон, в прическе.
Я прищурилась и убедилась, что Ева-Мария не ошиблась.
– А известно, кто она?
Ева- Мария пожала плечами:
– Официально - нет, не известно. Но между
нами… - Она подалась ко мне и понизила голос: - Я думаю, она одна из твоих прабабок, Джульетта Толомеи.Меня настолько шокировало произнесенное ею имя - мое имя - и моя же догадка, которую я высказала в телефонном разговоре Умберто, что я выпалила:
– Как вы узнали?… Что это моя прабабка, я имею в виду?
Ева- Мария чуть не рассмеялась:
– Но это же очевидно! Иначе, зачем твоей маме называть тебя в ее честь? Кроме того, она мне лично говорила, что вы ведете свой род напрямую от Джульетты и Джианноццы Толомеи.
От ее уверенности я пришла почти в ужас. В голове образовался информационный смерч.
– Я и не знала, что вы были знакомы с моей матерью, - тихо проговорила я, гадая, отчего она не сказала мне раньше.
– Один раз она приезжала с визитом с твоим отцом, еще до свадьбы.
– Ева-Мария помолчала.
– Она была очень молода, моложе, чем ты сейчас. На празднике была сотня гостей, но мы весь вечер толковали о маэстро Амброджио. Именно твои родители рассказали мне все, что я сейчас говорю. Они были очень эрудированны, много знали об истории наших кланов. Как жаль, что все так обернулось…
Минуту мы молчали. Ева-Мария смотрела на меня с кривой улыбкой, словно зная, что у меня на языке раскаленным железом горит вопрос, но я не могла заставить себя спросить: кем ей приходится преступный Лучано Салимбени и что ей известно о гибели моих родителей?
– Твой отец считал, - продолжала Ева-Мария, нарушив неловкое молчание, - что маэстро Амброджио зашифровал в этой фреске целую историю, трагедию, о которой нельзя было открыто говорить. Смотри, - указала она на фреску.
– Видишь маленькую птичью клетку на верхнем окне? Что, если я скажу тебе, что это здание - палаццо Салимбени, а человек, которого можно разглядеть внутри, - сам Салимбени, восседает на троне как король, и у его ног пресмыкаются люди, униженно умоляя ссудить их деньгами?
Почувствовав, что этот разговор причиняет боль Еве-Марии, я твердо решила не позволить прошлому разделить нас.
– Кажется, он у вас не в почете?
Она ответила с гримасой:
– О, это был великий человек. Но маэстро Амброджио его недолюбливал, разве ты не замечаешь? Смотри, здесь свадьба, здесь танцует печальная девица, а там - птичка в клетке. О чем говорят эти символы?
– Я не ответила, а Ева-Мария посмотрела в окно: - Мне было двадцать два, когда я вышла за него. За Салимбени. Ему было шестьдесят четыре. По-твоему, это неравный союз?
– Она посмотрела мне в глаза, пытаясь прочесть мои мысли.
– Не обязательно, - ответила я.
– Вы же знаете, что моя мать, например…
– Ну, а я вышла, - оборвала меня Ева-Мария.
– Мне казалось, он очень стар и скоро умрет. Зато он был богат, и теперь у меня красивый дом. Ты обязательно должна приехать ко мне в гости в самое ближайшее время.
Озадаченная неожиданной откровенностью и последовавшим приглашением, я ответила только:
– Да, конечно, с удовольствием.
– Отлично!
– Она покровительственно положила руку мне на плечо.
– А теперь найди на фреске героя!