Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 2

Со двора они прошли в сад, а из сада – на тенистую аллею, ведущую в Версаль.

Жильбер отправился вслед за влюбленной парой, испытывая жестокую радость идущего по следу тигра. Он сосчитал все их шаги, вздохи, наизусть запомнил долетевшие до него слова; можно себе представить его удовлетворение, если на следующий день он бесстрашно показался напевая, в окне своей мансарды, не опасаясь, что его увидит Николь, а, напротив, словно ища ее взгляда.

Николь штопала расшитую шелковую митенку своей хозяйки; при звуке песни она подняла голову и увидала Жильбера.

Она посмотрела на него с презрительным выражением, от которого портится расположение духа, от которого издалека веет чем-то враждебным… Жильбер выдержал ее взгляд и ее мину с такой странной улыбкой, столько вызова было в его поведении и его пении, что Николь опустила глаза и покраснела.

«Она поняла, – подумал Жильбер, – это все, что мне было нужно».

С тех пор он начал вести прежний образ жизни, зато теперь трепетала Николь. Она дошла до того, что стала искать встречи с Жильбером, чтобы успокоить сердце, встревоженное насмешливыми взглядами юного садовника.

Жильбер заметил, что она его ищет. Он не мог ошибиться, слыша под окном сухое покашливание в те минуты, когда Николь наверное знала, что он находится в своей мансарде, или угадывая в коридоре шаги девушки, предполагавшей, что он собирается выйти, или, напротив, подняться к себе.

Некоторое время он торжествовал, приписывая победу силе своей воли и рассчитанности ударов. Николь так старательно его выслеживала, что один раз даже видела, как он поднимается по лестнице к себе в мансарду; она окликнула его, но он не ответил.

Девушка пошла еще дальше в своем любопытстве или в своих опасениях; в один прекрасный вечер она сняла туфельки на каблучках, которые ей подарила Андре, и, дрожа от страха, устремилась к пристройке, в глубине которой виднелась дверь Жильбера.

Было еще довольно светло, и Жильбер, заслышав шаги Николь, мог отчетливо разглядеть ее в щель между досками.

Она толкнулась в дверь, хорошо зная, что он у себя.

Жильбер не отвечал.

Для него это было опасным искушением. Он мог вволю унижать ту, которая таким образом хотела испросить прощение. Он был одинок, горяч; каждую ночь, когда он приникал глазом к двери, с жадностью пожирая взглядом чарующую красоту этой сладострастницы, его охватывала дрожь при воспоминании о Таверне. Раздразнив свое сластолюбие, он уже поднял руку, чтобы отодвинуть засов, на который он со свойственными ему предусмотрительностью и подозрительностью запер дверь, не желая быть захваченным врасплох.

«Нет! – сказал он себе. – У нее есть какой-то расчет. Она пришла ко мне по необходимости или имея какой-нибудь интерес. Она рассчитывает извлечь из этого выгоду. Кто знает, что суждено потерять мне?»

Поразмыслив, он опустил руку. Постучав несколько раз в дверь, Николь удалилась.

Итак, Жильбер сохранил все свои преимущества. Тогда Николь умножила уловки, чтобы не лишиться окончательно своих завоеваний. И, наконец, ее ответная хитрость привела к тому, что воюющие стороны встретились однажды под вечер около часовни.

– Добрый вечер, господин Жильбер! Так вы здесь?

– А-а, здравствуйте, мадмуазель Николь! Вы – в Трианоне?

– Как видите: я служу камеристкой у мадмуазель.

– А я – помощник садовника Засим Николь присела в изящном реверансе; Жильбер галантно поклонился, и они расстались.

Жильбер сделал вид, что поднимается к себе.

Николь вышла из дому. Жильбер бесшумно спустился и пошел за Николь, полагая, что она направляется на свидание к Босиру.

В тенистой аллее ее действительно ожидал мужчина. Николь подошла к нему. Было уже слишком темно, и Жильбер не мог разглядеть его лицо, однако отсутствие плюмажа так его заинтриговало, что он не пошел вслед за Николь обратно к дому, а последовал за мужчиной до самой решетки Трианона.

Это был не Босир, а господин в годах, по виду – знатный сеньор; несмотря на солидный возраст, у него была довольно быстрая походка. Жильбер подошел совсем близко и, забыв осторожность, прошел почти перед его носом; он узнал де Ришелье.

«Вот чертовка! – подумал он. – После гвардейца – маршал Франции! Мадмуазель Николь продвинулась по службе!»

Глава 24. ПАРЛАМЕНТ

Пока мелкие интрижки зрели и развертывались под тополями и среди цветов Трианона, оживляя существование букашек в этом тесном мирке, в городе начиналась настоящая буря, нависшая над дворцом Фемиды, как образно выражался Жан Дю Барри в письме сестре.

Французский Парламент, представлявший вырождавшуюся оппозицию, вздохнул свободнее, когда к власти пришел капризный Людовик XV. Однако с тех пор, как пал покровитель Парламента де Шуазель, члены Парламента почувствовали надвигавшуюся опасность и приготовились предотвратить ее самым решительным образом.

Всякое большое потрясение начинается с малого, так же как великие сражения начинаются с отдельных выстрелов.

С той поры, как де ла Шалоте взялся за д'Эгийона, возглавив борьбу третьего сословия с феодалами, общественное мнение приняло его сторону.

Английский и французский Парламенты забрасывали короля протестами, однако то были протесты второстепенные, мелкие. Благодаря вмешательству графини Дю Барри король, назначив д'Эгийона командиром рейтаров, в борьбе с третьим сословием поддержал феодалов.

Жан Дю Барри дал этому шагу точное определение: это была увесистая пощечина любящим и преданным советникам, заседавшим в Парламенте.

Как будет принята эта пощечина? Вот какой вопрос обсуждался и при дворе, и в городе с раннего утра до позднего вечера.

Члены Парламента – ловкие господа: где другие испытывают затруднение, там они чувствуют себя свободно.

Они начали с того, что уговорились между собой, как им следует относиться к полученному оскорблению и какие оно может иметь последствия. Единодушно решив, что они принимают вызов, они ответили на него следующим решением:

«Палата Парламента обсудит поведение бывшего наместника в Англии и сообщит свое мнение».

Однако король отразил удар, предписав пэрам и принцам отправиться во дворец Правосудия для участия в обсуждениях, в том числе касавшихся д'Эгийона; те беспрекословно подчинились.

Тогда Парламент, решивший обойтись без постороннего вмешательства, объявил о своем решении, которое заключалось в том, что против герцога д'Эгийона выдвигаются серьезные обвинения, что он подозревается в совершении преступлений, могущих запятнать его честь, а потому этот пэр временно отстраняется от должности до тех пор, пока на заседании пэров не будет внесено решение по всей форме и в полном соответствии с законом и королевским указом, «не требующим никаких поправок», и с д'Эгийона не будут сняты все обвинения и подозрения, порочащие его имя.