Дзын

Он задумчиво остановился возле деревянного треножника.

— Вигвам делаешь? — поинтересовался Кадыков. — Индейское народное жилище?

— Не, — ответил Костя, подтаскивая бревно к постройке, которая, как оказалось, не была индейским вигвамом.

Почтальон присел на случившуюся рядом чурку и принялся размышлять, чего-ж этот Крыжовников строит. Не шалаш ли?

— Да не шалаш ли? — спросил почтальон.

— Не, — объяснил Костя, — не шалаш.

Почтальон так задумался, что стал даже качать одной ногой. Словно подкачивал из земли в голову мысли. Но, видимо, мысли шли слабо.

Он достал из сумки газету "Труд" и стал бродить по ней глазами, пытаясь найти что-то похожее на творение Крыжовникова.

Передовицу украшала фотография с силуэтом парижской Эйфелевой башни и надписью: "Нужно ли России в НАТО?".

— Ейфелевая башня! — ахнул почтальон.

Кадыкову представилось родное село, украшенное перед сельсоветом знаменитым творением архитектора Эйфеля.

— Давай, пособлю!

Он положил сумку на пенек и одной имевшейся рукой принялся пособлять.

Через два часа балки и плинтуса кончились. В центре села Чушки стояло сооружение, разрезавшее родное небо неродными, незнакомыми очертаниями.

— Елка что ли? — с сомнением почесал лоб удивленный почтальон.

— Не, японское национальное здание. Пагода.

— Ну? — ответил почтальон, удивляясь, что одною рукою смог построить такую интересную штуку.

— Мы теперь ее под гараж пустим, — предложил он. — Или под картофельный склад. У нас давно в Чушках картофельный склад надобен.

Крыжовников задумчиво вертел в руках последнюю небольшую, но крепкую деревяшку. На конце ее было утолщение, придававшее палке сходство с посохами, которыми дрались монахи из монастыря Шаолинь.

Вдруг Крыжовников испустил боевой, восточного оттенка клич и ахнул палкой по самой большой, опорной балке пагоды. Словно раненая, она наклонилась и стала покачиваться, выбирая место, куда бы упасть. Наконец, сделав выбор, она ухнула точно в то место, где покоилась в виде военного заграждения типа "еж" два часа назад.

Пыль и какие-то голубиные перья оседали на остолбеневшего почтальона Кадыкова. Кое-что даже залетело в рот, который еще долго оставался незакрытым.

— Привязываться к вещам — вредно, — объяснил Крыжовников и, что-то напевая, удалился в сторону дома под номером 1 по улице Широкой.

Если бы почтальон прислушался к его песне, то все равно бы ничего не понял, потому что пел Костя киотскую песню — хвалу восходящему солнцу, которая переводится примерно так: "Сколь приятно, сидя у ручья, встречать новый день!"

Мудрость Маши Златорукой

Был в селе Чушки дом под номером 5. Так себе был дом. Обычный. Зеленый, с резными, почему-то сиреневыми, наличниками. Странно смотрелись ажурные сиреневые прямоугольники на зеленых стенах. Но сколько в России зеленых домов с наличниками подобного цвета! Поэтому, можно сказать, что снаружи дом был вполне обычный. Самое-то необычное было у дома внутри. А в доме жили два брата-близнеца. Причем у одного была фамилия Яблочкин, а у другого — Багратион. Во как! А случилась такая штука, оттого, что у папы близнецов была фамилия Яблочкин, а у мамы Багратион. Чтоб такая хорошая фамилия не пропадала зря, ее и решили дать одному из братьев. Теперь в доме номер 5 всех было поровну и Багратионов и Яблочкиных. Первый-то брат был Мишкою, а второй Егором. Было им ровно по восемь лет. Однако имелся в селе Чушки и кое-кто, кому было семь. А именно — Маша Златорукая. Понятное дело, она была дочерью знатного мастера Златорукого. Любимым занятием Мишки Багратиона и Егора Яблочкина была игра в казаки-разбойники. А Маша Златорукова ни казаком, ни разбойником быть не желала. Она хотела быть дочкой-матерью. Но других товарищей по игре, кроме Багратиона и Яблочкина, у Маши не было. Самые молодые девчонки, какие жили в Чушках, имели такой большой возраст, что были бабушками. Поэтому почти каждое утро, надев на плечо ружье, вырезанное ее отцом из тракторного железа, Маша Златорукая уходила на войну. И иногда возвращалась убитая. А иногда живая. В зависимости от того, кто победил, "наши" или "ненаши". Однако генерал Багратион и маршал Яблочков так умело воевали, что "наши" почти не проигрывали. Надо думать, "ненаших" это сильно бесило. Да и проиграть, когда в твоих рядах находится человек с фамилией Багратион — трудно.

В тот день с утра "нашим" удалось захватить вражеский обоз и целую роту во главе с именитым генералом, родственником Наполеона, де-Нейем. Правда, враги чуть не взяли в плен Златорукую, но ее быстро отбили и рассредоточенный неприятель скрылся в непроходимых окрестных лесах.

— В болотах увязнут, — рассуждал маршал Яблочкин, похлопывая своего боевого белого коня.

— Опасность ликвидирована, — соглашался генерал Багратион, поглядывая на свою армию в лице Маши Златорукой.

Ружье оттягивало ей плечо, а ноги после завершающего марш-броска жутко ныли.

— Может в "классики" сыграем, — предложила она. — Или в "паутинку"? У меня и нитки с собой.

И Маша достала из кармана куртки нитки, с которыми удобно играть в "паутинку" — тонкие, но не очень. В самый раз нитки.

— А вдруг не увязнут? — встревожился маршал Яблочкин, и боевой конь под ним беспокойно заржал.

— Надо проверить, — согласился Багратион и вскочил в седло своего вороного.

— Армия, за мной! — приказали военачальники. Но потом поправились: — Армия, за нами!

Однако армия села на поваленный телеграфный столб у дороги и сказала, что никуда не пойдет, потому что у нее болят ноги.

— Ну и лады, — сказал маршал Яблочкин. — Мы что вдвоем врага не разделаем?

— Под орех! — согласился Багратион.

Подняв тучу военной седой пыли, кони унесли своих седоков к театру военных действий, который, между прочим, располагался не в каком-нибудь городе, а в окрестных полях и рощах.

Маша тяжело вздохнула и подперла подбородок рукой. С деревьев за заборами наконец-то стали облетать чего-то зависевшиеся листья. Алые кленовые, желтые березовые и охристые дубовые. Ветер гонял их то вверх по Широкой улице, то обратно к сельсовету. Они были похожи на стаю необыкновенных осенних бабочек. Над листьями в небе мотались неприкаянные вороны и отчего-то громко каркали. Им хотелось, подобно журавлям, улететь в теплые края, но вороний характер не отпускал их далеко от родного села, где всегда можно найти кусок хлеба, который не доел, к примеру, мастер Златорукий.

Маша встала, взяла ружье и пошла вслед за листьями, которые ветер теперь гнал вверх по Широкой. Время уже было, можно сказать, вечернее. Возле небольшого домика старика Айгая сидел старик Айгай, а рядом — недавно приехавший из-за границы дядя Костя Крыжовников. На коленях у Айгая муфтой лежала его кошка. Время от времени Айгай грел об нее зябнущие руки.

Собеседники смотрели на летающие то влево, то вправо листья и собеседовали.

Листья понеслись дальше, а Маша свернула и присела на лавочку возле Айгая.