Эдемский Маг

Чёрные муравейники стремились ввысь к серой хмари, не пропускающей ни голубизны неба, ни яркого солнечного луча. На улицах, в узких проходах меж муравейниками, не было ни человека. Тишина саваном накрыла город и был слышен лишь мерный топот тяжеленных богатырских ног.

Мысли о големе сами собой навязывались как неостановимый назойливый рой насекомых.

«Этот некромант без пяти минут гений, даю башку на отсечение. Только благодаря его усилиям эта груда камней могла быть хоть немного прохожей на человека. Сама то она что? До умопомрачительного неживое, ничтожное существо. Оно никогда не было способно на истинные эмоции и человечность. Это ж ясно как день…»

Зубы до хруста скрипнули, а во все стороны будто бы полетели яркие искры. Сознание старалось отогнать истинные мысли куда-нибудь подальше, в дальний пыльный угол, но они вновь и вновь стремились на волю, выходя из потаённых уголков сознания, куда и были ранее заточены.

«Отец… Неужто я такой ущербный по твоей воле? Даже голем плакал, боялся за свою жизнь — я бы отдал всё, лишь бы на пять минут стать как он. Не этим чуждым ко всему живому ужасным человеком, а хоть сколечки человечным, плаксивым, слабым, да любым… И откуда это всё во мне? Этот гнев к живому — единственная эмоция, на которую я способен? Неужели и мной правят чувства? Тогда я могу себя считать совершенно обычным человеком? Ведь я что-то да чувствую. Гнев, не гнев, не важно что — главное, я не пуст внутри» — так Саркис брёл вперёд, неожиданно найдя располагающиеся рядом горы вполне себе живыми и процветающими, не снаружи, так внутри.

Поначалу слышались только слабые шорохи за толстыми чёрными стенами. Уже позже Саркис привык к окружающей тишине и далёкому гулу с заводов, и стал различать неясные шептания. Они разнились, говорили совершенно разные люди. И они абсолютно точно не хотели быть увиденными и замеченными.

Шёпот то стихал, то прибывал, как прилив под ярким солнцем. Волна за волной, голоса раздавались из каждой пройденной чёрной горы.

— У этих зданий точно должны быть какие-то двери, хоть на первый взгляд их и не видно. Нужно смотреть внимательнее, наверняка они выкрашены в однотонный типичный для муравейника цвет. Главное — терпение и внимание.

Пыль, летающая по воздуху, врывалась в ноздри тонкими невидимыми потоками. Воздух в городе дул не смело и откровенно слабо — внешний барьер не подпускал в Чёрный город большинство живительных потоков да и всё живое оставалось за туманной переливающейся завесой.

— Мартен просто падаль. Здесь же люди, настоящие, хоть и перепуганные; люди, живущие в этой серо-чёрной грязной хмари. Как они терпят такую власть? И этого правителя, узурпатора, убийцу? И этого неизвестного некроманта, что мастерски владеет своим изысканным искусством? А народ — он подгибается и терпит, спрятавшись в своих домах.

Душа была пуста, как полый кувшин, но в мыслях Саркис прекрасно понимал, как плоха жизнь тех, кто попал под гнёт ужасных правителей. Наверняка ранее город процветал под поддержкой Церкви Господа, а не умирал, тонув в серых хмарных цветах. Наверняка они жили и без этих высоченных глупых маравьёв, и без страшных каменных оживших чудовищ. Видимо из-за наличия оных народ забился в свои домишки и еле шептал себе что-то под нос, боявшись даже выйти на свои пыльные немытые улицы.

— Помню, как Авиад говорил мне, мол политика Церкви Сатаны подразумевает под собой отказ от магии и её всемирное уничтожение. Но чем больше я приближаюсь к центру сего места, тем больше я понимаю, что всё обстоит немного иначе. И некромантия, и магические барьеры, да и сама магия, пропитывающая и заменяющая собой здешний воздух — она чувствуется, да ещё как. Здесь буквально каждый сантиметр обильно ею пропитан, словно бургер — соусом. И эта магия — она особенная и более развитая, чем в остальном мире. Она словно не однослойная… Будто здесь не один единственный источник сил, а гораздо больше, словно каждый тут пользуется своей личной, недоступной для других, уникальной магией. — размышлял богатырь, попутно потрагивая обшарпанные сыпящиеся под пальцами стены. Прислонить к ним ухо — так ещё и отдалённое от голосов людей эхо услышишь. — Внутреннее пространство невероятно огромно, я слышу это. Забились там, как кроты, и не выходят. Всё сидят в своих потёмках…

Эдемский маг стучал по стенам в бесплодных попытках найти потайную, скрытую от глаз дверь, но единственное что он находил — это очередной дом, очередную гору, очередной муравейник, что сразу же подлежал тщательнейшему осмотру.

Стена за стеной, минута за минутой и наконец кулак Саркиса наткнулся на маленькую узкую дверь, выкрашенную в грубый чёрный цвет, как маг ранее и предполагал. Ручка была мала и не могла броситься в глаза при первом осмотре.

Прислушавшись, маг услышал за дверью шорохи, стуки, иногда и редкий, но горестный плач.

— Как там это делают… Ладно, просто зайду к ним и спрошу кто они, почему прячутся и отчего склоняют головы пред правителем здешней Церкви. — ручка была податлива, и схватившись за неё Саркису не составило труда отворить дверь горообразного чёрного муравейника с мелкими неровными квадратными оконцами, находящимися в большинстве своём ближе к его вершине.

Внутри муравейник был ещё темнее самой двери. Затхлый воздух накрыл собой полую длинную комнату, обставленную самым малым количеством мебели: где-то Саркис, не без помощи своих ярких жёлтых глаз, смог различить скромные дешёвые диваны, по которым дружными рядками бродили стаи местных клопов; аккурат по центру стоял стол хорошего сруба, но совершенно смешной формы и явно маловатый по размеру, больше подходящий для обедов одному члену семьи; вместо какого-либо ламината была вспученная набухшая земля, чавкающая при каждой поступи.

Где-то в отдалении от входа копошились люди. Совершенно обычные люди, занимающиеся повседневными домашними делами. Единственное, что выдовало в них жителей именно Чёрного города — тёмная слизь, висящая на них вместо тёплых одежд. Глазастая, противная, похожая на склизкую шкурку демона.

— Что это с ними? И… почему они так себя ведут?

Повернувшийся житель широко распахнул глаза и бросил сковородку, не замечая как та погружается в чавкающую землю под ногами. Второй же человек присел на корточки, руками закрывая себя от вошедшего мага. Коленки его тряслись, а руки бешено дёргались.

— Вы здесь… не м-можете находиться. Нас всех накажут. Убирайтесь прочь! — шкурка пару раз моргнула глазками, а её владелец потянулся за сковородкой, еле отдирая её от набухшей земли.

— Успокойтесь! Я гость, прибыл сюда из…

— Из внешнего мира. Мы это уже поняли. Никаких гостей мы никогда не видели и их не приветствуем. Мартен ненавидит таких, как ты. Потому убирайся! — сковородка громко свистнула и рухнула в чёрную стену, буквально в миллиметре от Саркиса.

Маг кинул небрежный взгляд на брошенную посуду и недовольно поглядел на трясущихся сжавшихся людишек.

«Какие они напуганные и жалкие. Зашуганные, уверенные в силе и непобедимости своего вождя. А ещё они до мерзости живые и настоящие…»

— Пожалуйста, уходите отсюда скорее. Они скоро придут! Здесь никто не должен находиться!

— Никто, кроме вас, стен и малочисленной мебели?

Житель вздрогнул, а Саркис в который раз подметил дыхание твари на спине и моргание её блёклых измученных глаз:

— Ты ничего не знаешь об этом месте. Мы всем обязаны Эрику. То, как при нём процветает город, то, как мы живём в тепле и комфорте — всем этим мы обязаны одному лишь этому человеку.

Саркис выдавил почти неслышный, но от этого не менее искренний смешок:

— Ваш комфорт — это отсутствие в доме добротных обыденных кроватей? Ваше тепло — это сырость прокисшего пола? Где ваша еда, почему вы гнёте свои спины?

Глаза сгорбленных жителей забегали по сторонам, а рот явно не желал открываться:

— Слава тебе господи, что мы живём. Слава богу что раз в неделю к нам приходит инспекция и изымает у нас мебель и другие ценные предметы. Слава богу, что мы можем обитать хоть в этих чёрных сырых недо-муравейниках. Мы все, я уверен, благодарны судьбе за такого вождя, что способен даровать нам красивое и беззаботное существование.