Эдгар По. Сумрачный гений

Сам поэт написал «прощальное послание» или его сочинили Лейн и Инглиш? Трудно ответить на этот вопрос. Как бы там ни было, больше журнал с таким названием не выходил. И это был последний журнал, которым руководил Эдгар По. И единственный, которым он — так неудачно — владел.

Можно ли было ожидать другой судьбы «Бродвей джорнал» или он с самого начала был обречен? Под руководством По — безусловно. Как бы самоотверженно он ни трудился, сил одного человека было явно недостаточно, чтобы поднять такую «махину». К тому же у По не было необходимых финансовых ресурсов. Но главная причина, разумеется, заключалась в самом редакторе и владельце — слишком негибком и бескомпромиссном. Нажил множество врагов, но считал ниже своего достоинства идти на мировую. Отважно (и неосмотрительно) раздавал тумаки, но сам не способен был стойко держать удар. И — самое важное — не смог (и не мог!) вынести чудовищной психологической нагрузки. И, как всегда, когда не справлялся с напряжением (действительно, словно «бес» держал за руку!), Э. По брал стакан и… «падал в бездну».

«Однажды я шел вниз по Нассау-стрит, — вспоминал друг поэта Томас Чиверс, — и случайно повстречал Эдгара По. Тот шел по тротуару, раскачиваясь из стороны в сторону, пьяный в стельку [317] . Неподалеку, у входа в какой-то кабачок или винный магазин, стоял человек. Заприметив [По], он, возвысив голос, позвал его: „Эй, американский Шекспир!“ Увидев меня, По захватил мой воротник и закричал: „О черт! А вот и мой друг! Куда ты направляешься? Пойдем, ты должен идти ко мне домой!“».

317

В оригинале: «as drunk as an Indian» — дословно: «пьяный как индеец».

Чиверс взял поэта под руку и повел, но ушли они недалеко и буквально столкнулись с Льюисом Кларком, редактором журнала «Никкербокер» и, как полагал По, его лютым врагом. По устроил скандал и чуть было не полез в драку. Чиверсу большого труда стоило угомонить своего друга.

Случайный эпизод — подумает кто-то. И ошибется. Увы, это был не эпизод. А если и эпизод, то — один из множества. Начиная примерно со второй половины апреля 1845 года По снова запил, хотя до этого держался очень долго — около года.

Начало очередного «пике» зафиксировал Александр Крейн, мальчик-посыльный из редакции «Бродвей джорнал», восхищавшийся По. События восходят к 17–18 апреля 1845 года.

«Вечер, когда должна была состояться вторая лекция [По], был ужасен. Разыгралась непогода, дул сильный ветер, постоянно шел дождь, перемежаясь снежными зарядами. Вследствие этого на лекцию собрались едва ли больше десятка человек. По взошел на трибуну и объявил, что при данных обстоятельствах лекция не может состояться; собравшиеся получат свои деньги обратно при выходе. Я был одним из присутствовавших, поскольку накануне По дал мне пригласительный. И, как сильно огорчен я ни был, по лицу своего хозяина я понял, что он опечален куда сильнее. Мелочь, конечно. Но он был человеком, которого мелочи способны глубоко ранить. На следующее утро он пришел в редакцию и дружески пожал мне руку, щедро обдав винными парами» [318] .

318

Цит. по: Isani М. A. Reminiscences of Poe by an Employee of the Broadway Journal //Poe Studies. 1973. December. Vol. VI. № 2. P. 34.

Конечно, вряд ли несостоявшаяся лекция могла стать причиной срыва, но поводом — тем маленьким камешком, что провоцирует лавину, — вполне.

И вот еще одна выдержка — из воспоминаний пресловутого Р. Грисуолда:

«…он бродил по улицам, охваченный не то безумием, не то меланхолией, бормоча невнятные проклятия, или, подняв глаза к небу, страстно молился (не за себя, ибо считал, или делал вид, что считает, душу свою уже проклятой), но во имя счастья тех, кого в тот момент боготворил; или же, устремив взор в себя, в глубины истерзанного болью сердца, с лицом мрачнее тучи, он бросал вызов самым свирепым бурям и ночью, промокнув до нитки, шел сквозь дождь и ветер, отчаянно жестикулируя и обращая речи к неведомым духам, каковые только и могли внимать ему в такую пору, явившись на зов из тех чертогов тьмы, где его мятущаяся душа искала спасения от горестей, на которые он был обречен самой своей природой…» [319]

319

Пер. С. Силищева.

Сцена, описанная Грисуолдом, не имеет привязки к конкретному времени и месту, но представить поэта, скитающегося в алкогольном исступлении по улицам Нью-Йорка, нетрудно. Собственно, ведь именно пьянство По стало одной из основных причин, почему Бриггс захотел расстаться с ним [320] . Видимо, и Биско, получив за свою долю в журнале, по сути, ничего не стоящую бумажку (едва ли он мог серьезно рассчитывать, что По хоть когда-нибудь сумеет уплатить обозначенные в векселе 50 долларов), понимал, что под таким руководством журнал уже погиб.

320

27 июня Бриггс писал Лоуэллу: «…он опять взялся за свои старые привычки, и я боюсь, это нанесет непоправимый вред».

Алкоголь — причина бесчисленных невзгод поэта. Он мешал плодотворно работать, отнимал должности, губил надежды и перспективы, обрывал дружеские связи, рождал убийственные для репутации слухи и сплетни. Понимал ли это поэт? Несомненно. И в письмах близким — прежде всего Марии Клемм — неоднократно писал об этом. Он много раз пытался отказаться от спиртного — его переезды (по крайней мере некоторые из них) могли быть связаны с этим, и иной раз, как мы помним, преуспевал. Бывало — надолго: случалось, он совершенно не пил и год, и полтора. Но… все равно обязательно срывался. Окружающие — друзья и недруги — тягу к алкоголю объясняли главным образом слабостью характера поэта и дурной наследственностью. Мария Клемм объясняла пьянство своего «Эдди» любовью к Вирджинии и постоянным страхом за ее жизнь, которого самостоятельно — без спиртного — он вынести не мог.

Но, с другой стороны, так ли много пил По? Отнюдь. Джордж Бернард Шоу в свойственной ему парадоксально-ироничной манере однажды высказался: «Да за всю свою жизнь он выпил едва ли больше, нежели обычный современный успешный американец выпивает за полгода». И был совершенно прав, поскольку По — в смысле количества — пил действительно очень мало. И от «закаленных» своих современников (да и потомков) отличался исключительно низкой толерантностью организма к спиртному. Майн Рид, тесно общавшийся с поэтом почти на протяжении двух лет, вспоминал: «Один бокал шампанского производил на него такое сокрушительное воздействие… что он едва ли потом мог нести ответственность за свои действия».

Да и миссис Клемм через некоторое время после эпизода, когда Т. Чиверс привел пьяного поэта домой, извиняясь, писала ему в Джорджию и объясняла: «…ему достаточно выпить всего стакан или два [вина]… и он совершенно не способен контролировать ни свои слова, ни свои поступки».

Необычно низкую стойкость поэта к спиртному отмечает и Э. Вагенкнехт, авторитетный американский исследователь его творчества. Затяжному «роману» Эдгара По со спиртным он даже посвятил специальную главу своей книги [321] .

321

См.: Wagenknecht E. The Man behind the Legend. N. Y., 1963. P. 30–43.

Вернемся к рассказу «Бес противоречия» и вспомним, какие эмоции испытывает герой на краю пропасти.

Всякий раз, когда Эдгар По заглядывал в эту пропасть, он — содрогался. Но именно поэтому раз за разом и бросался туда, прекрасно сознавая последствия своего падения. Смертельное, как известно, манит. А когда душу разрывает «бес противоречия», удержаться — почти невозможно.

Сколько раз он срывался в эту «пропасть», переживал «падения»! И всегда к ним его подталкивал пресловутый imp of perverse — бес противоречия. Это он тянул его руку к картам в университете и мешал повиниться перед мистером Алланом (юный поэт прекрасно понимал, какую боль он несет своей больной матери — Фрэнсис). Тот же самый «бес» вел его, и когда он решил «выйти» из академии в Вест-Пойнте, пил и нарушал уставы и присягу. А его отношения с владельцами журналов — Т. Уайтом, У. Бёртоном, Дж. Грэмом? Не говоря уже о попытках внелитературного трудоустройства. Понятно, что и там и там не обошлось без роковой когтистой длани! А весь его «роман с алкоголем»? Он мог (и подолгу!) обходиться без спиртного. Но все равно — рука тянулась, и случалось это, согласимся, в самые неподходящие моменты его жизни.

Чаще всего он «срывался» сознательно. Конечно, если это слово вообще допустимо, когда мы говорим о поэте и его пагубном пристрастии. И «падал в пропасть», не в силах более терпеть ужасное нервное напряжение: когда соединялись страх за жизнь любимой, отчаянное безденежье и изнуряющая многодневная работа. В такие дни ему изменял даже его дар — он совершенно лишался способности творить, поразительная сила воображения угасала.

В связи с последним можно вспомнить эпизод с бостонской лекцией. Во второй половине сентября 1845 года поэту поступило лестное предложение: выступить в театре «Одеон». Гонорар предлагался солидный — 50 долларов. Единственное условие — прочитать оригинальное, то есть прежде нигде не звучавшее произведение [322] . Так вот, — несмотря на очевидные усилия, он так и не смог ничего сочинить. Он даже обращался за помощью к миссис Осгуд (о ней речь впереди), чтобы она помогла, подсказала какую-нибудь поэтическую «идею».

322

См.: Phillips М. Edgar Allan Poe the Man: In 2 vol. 1926. V. 2. P. 1050.