Эдгар По. Сумрачный гений

Человек сострадательный, но рассудочный и прагматичный, она испугалась тех эмоций, невольной виновницей которых стала. Едва По почувствовал себя лучше, она вернулась в Нью-Йорк. Время от времени она продолжала навещать своего пациента и миссис Клемм, но явно избегала тесного общения с поэтом, осторожно (чтобы, не дай бог, не ранить: ведь она считала болезнь поэта болезнью душевной), но твердо старалась соблюдать дистанцию. В те дни она переживала кризис собственной семейной жизни, который через некоторое время закончился разводом (в 1848 году) и новым браком (в 1850 году). Но Эдгар По, разумеется, был совершенно не тем человеком, которого она могла представить рядом с собой. Однако, по «терапевтическим» причинам, не форсировала события, рассудив, что время лечит, что легче и разумнее все спустить на тормозах. Тем более что страсть По была спорадической — приступообразной: он то засыпал «любимую» письмами и стихами, то замолкал; то преследовал, то забывал на недели. Бывало, навещал ее в нью-йоркском доме. Кстати, миссис Шью утверждала, что именно она «помогла» написать одно из самых известных стихотворений — «Колокола».

По ее словам, это произошло в первых числах лета 1848 года. Однажды вечером Э. По пришел к ней домой — нервный, взвинченный, измученный. Она впустила его в дом. «Я должен написать стихотворение, — заявил он. — Но у меня нет ни чувства, ни вдохновения, ни темы. Я совершенно выжат». В это время в церкви, расположенной неподалеку, ударили колокола. Его лицо исказила мучительная гримаса, и он зажал руками уши. Миссис Шью принесла ему перо и бумагу. И собственноручно написала: «Эдгар А. По. Колокола». Помедлила, а затем добавила: «Маленькие серебряные колокольчики» и подвинула лист поэту. По тут же сочинил первые семь строк стихотворения:

Слышишь, сани мчатся в ряд, Мчатся в ряд! Колокольчики звенят, Серебристым легким звоном слух наш сладостно томят, Этим пеньем и гуденьем о забвенье говорят. О, как звонко, звонко, звонко, Точно звучный смех ребенка, В ясном воздухе ночном…

И… застопорился. Мэри Луиза вновь пришла на помощь и написала: «Тяжелые чугунные колокола». Взгляд поэта ожил, и он написал еще одиннадцать строк:

Слышишь, воющий набат, Точно стонет медный ад! Эти звуки, в дикой муке, сказку ужасов твердят. Точно молят им помочь, Крик кидают прямо в ночь, Прямо в уши темной ночи Каждый звук, То длиннее, то короче, Выкликает свой испуг, — И испуг их так велик, Так безумен каждый крик, Что разорванные звоны, неспособные звучать, Могут только биться, виться и кричать, кричать, кричать! [359]

359

Перевод К. Д. Бальмонта.

Закончив стихотворение, он ушел спать и проспал двенадцать часов кряду. Затем миссис Шью отвезла его в Фордхэм [360] .

То есть первоначально в знаменитом тексте было всего восемнадцать строк. В окончательной редакции их оказалось гораздо больше — 113 [361] .

Тогда же, несколько недель спустя, миссис Шью, видимо, убедившись в бессмысленности дальнейшей опеки (с весны По снова начал пить), написала письмо, в котором попросила больше не настаивать на встречах с ней. Дальнейшее общение с поэтом компрометировало ее. Она не хотела стать жертвой пересудов. Тем более что ее собственная ситуация осложнялась.

360

Ingram J. Edgar Allan Poe. His Life, Letters, and Opinions: In 2 vol. L., 1880. Vol. II. P. 155.

361

По меньшей мере трижды поэт исправлял и дополнял исходный текст и только в феврале — марте 1849 года поставил точку. В печати «Колокола» появились уже посмертно: в ноябре 1849 года в «Sartain’s Magazine», журнале давнего филадельфийского знакомца поэта Джона Сартэйна.

Э. По тотчас ответил большим письмом. Полностью текст приводить не стоит, но процитируем наиболее яркие его строки:

«Неужели это верно, Луиз, что в уме вашем закрепилась мысль оставить вашего несчастного и злополучного друга и вашего больного? Вы не сказали так, я знаю, но в течение целых месяцев я знал, что вы покидаете меня не добровольно, но тем не менее достоверно — мою судьбу —

страдальца, чьи мученья возрастали, как теченье Рек весной, чье отреченье от надежды навсегда В песне вылилось — о счастье, что, погибнув навсегда, Вновь не вспыхнет никогда.

…неужели это должно возникнуть как продолжение вслед за всеми благодеяниями и благословениями, которые вы так великодушно даровали мне? Или вы должны исчезнуть, как все, которых я люблю и желаю, от моей затемненной и „потерянной души“? …Ваша чистосердечная сочувствующая природа будет постоянно ранена в ее соприкосновении с пустым, бессердечным миром; а что до меня, увы, если только какая-нибудь правдивая и нежная и чистая женская любовь не спасет меня, едва ли я проживу еще более года!.. Такие редкие души, как ваша, так украшают эту землю! так освобождают ее от всего, что есть в ней отталкивающего и грязного. Так делают лучезарными ее муки и заботы, трудно потерять их из виду даже на краткое время… но вы должны знать и быть уверены в моем сожалении и в моей скорби, если что-нибудь, что я когда-либо написал, ранило вас. Мое сердце никогда не посягало на вас. Я ставлю вас в моем уважении — со всей торжественностью — рядом с другом моего отрочества — рядом с матерью моего школьного товарища, о которой я говорил вам, и как я повторил в поэме… как правдивейшую, нежнейшую из самых женственных душ этого мира и как доброго ангела моей потерянной и затемненной природы. Во имя вас я не скажу опять „потерянная душа“. Я попытаюсь победить мою печаль во имя бескорыстной вашей заботы обо мне в прошлом, и в жизни и в смерти я всегда ваш…» [362]

362

Перевод К. Д. Бальмонта.

Вообще-то он «попытался победить печаль», причем даже не немедленно, а еще до окончательного расставания с миссис Шью (напомним: «я знал, что вы покидаете меня»!), уже в марте 1847 года завязав переписку с поэтессой Джейн Локк (1805–1859). В декабре 1846 года, откликаясь на упоминавшуюся статью Н. Уиллиса, она сочинила и отправила тому стихотворение «Послание страдающему гению», которое Уиллис переслал поэту [363] . Позднее она и сама писала Эдгару По и помогала деньгами. В марте он ответил, и начался обмен пылкими посланиями. Судя по всему, нашего героя в поэтессе привлек изрядный пессимизм, окрасивший в элегические тона ее стихотворения. Ему было совершенно невдомек, что порождены они не некой, как ему казалось, душевной и эстетической близостью, а сугубо личным опытом женщины, обремененной большим семейством (у нее было пятеро детей) и плохим здоровьем. Долгое время их роман развивался в эпистолярной форме, пока наконец они не встретились: 10 июля 1848 года По приехал выступить с лекцией в город, где жила миссис Локк (Лоуэлл, штат Массачусетс). Он пригласил ее. Они встретились. Можно представить, как был обескуражен поэт, обнаружив вместо восторженного небесного создания почтенную даму сорока трех лет, грузную, выглядевшую к тому же значительно старше. Правда, когда он оказался у нее дома, где был устроен небольшой прием, то встретил-таки небесное создание — миссис Ричмонд, «Анни», соседку миссис Локк, которая станет его «сердечным другом» и которой он еще посвятит одни из лучших своих стихотворений [364] . Но это произойдет потом.

363

Thomas D., Jackson D. К. The Poe Log. 1809–1849. Boston, 1987. P. 674.

364

В 1877 году «Анни» Ричмонд в письме Дж. Ингрэму, составлявшему биографию поэта, правда, утверждала, что первая встреча миссис Локк с По произошла накануне его приезда в Лоуэлл. Та в преддверии визита По якобы специально в конце июня приезжала в Фордхэм, чтобы пригласить поэта остановиться в их доме. См.: Miller J. С. Building Poe Biography. Baton Rogue, 1977. P. 166.

А пока, будем справедливы, «сердечная дружба», как бы много она ни значила в последние годы жизни Э. По, все-таки находилась на периферии. Пора было возвращаться в литературу.

1846–1847 годы — наименее продуктивный период в творчестве писателя. Хотя в 1846-м он опубликовал немало (кроме нашумевших «Литераторов» в разных журналах появлялись его рецензии, выходили «Маргиналии», были напечатаны два рассказа — «Сфинкс» в январе и «Бочонок амонтильядо» в ноябре), все тексты были написаны в первую половину года и даже раньше — в 1845-м, что подтверждает фраза из письма поэта Чиверсу от 30 декабря 1846 года: «Все мои журнальные публикации, появившиеся в этот период, были переданы издателям еще до того, как я захворал».

Болезнь и смерть Вирджинии и собственные «хвори», как до, так и после кончины горячо любимой жены, надолго оторвали его от письменного стола. В 1847 году состоялись всего четыре новые публикации. В журнале Н. Уиллиса «Хоум джорнэл» в марте было напечатано стихотворение «К М. Л. Ш.», посвященное миссис Шью, в «Журнале Грэма» — рецензия на поэтический сборник Ф. Кука, в «Гоудиз лэдиз бук» — статья о новеллистике Н. Готорна и, наконец, в декабре в «Америкэн ревью» («American Review») — баллада «Улялюм».

Между тем указанный период — время, когда имя и произведения писателя становятся все известнее за пределами Соединенных Штатов. Разумеется, первой его «открыла» Британия. Но там, в викторианской Англии, традиционно сильно было предубеждение против американской литературы. По инерции Америку продолжали рассматривать в качестве литературной провинции (если не колонии) Альбиона. Эту инерцию не смогли преодолеть ни новеллы В. Ирвинга, ни романы Фенимора Купера, не говоря о сочинениях тех, кого хвалил или хулил Эдгар По. Справедливости ради необходимо отметить, что комплекс литературной неполноценности — несмотря на самоотверженные усилия (в том числе и нашего героя) — продолжали испытывать многие американские литераторы 1830–1840-х годов.

Совершенно иная ситуация складывалась во Франции. Со времен американской и Великой французской революций там всегда с интересом следили за тем, что происходит за океаном. В том числе и в области словесности. Французы «открыли» По в 1845 году, когда был опубликован перевод «Золотого жука». В следующем перевели «Низвержение в Мальстрем», «Убийства на улице Морг», «Разговор Эйрос и Хармионы». Тогда же появилась и первая статья, посвященная творчеству американского писателя. Ее автором был Эмиль Форге [365] , он же перевел и три последних рассказа. В 1847 году к ним добавились (как в его, так и в переводах других авторов) «Похищенное письмо», «Черный кот», «Тайна Мари Роже». В 1848 году на «сцене» наконец появился Шарль Бодлер, чье значение в посмертной судьбе поэта преувеличить невозможно, и оно, конечно, требует очень серьезного и глубокого исследования. Он выступил переводчиком и познакомил французов с рассказом «Месмерическое откровение». Трудно сказать, в насколько полном виде информация о переводах и статьях доходила до Э. По, но что-то ему было известно [366] . Конечно, «французская известность» тешила самолюбие, но, во-первых, никак не отражалась на состоянии его кошелька, а во-вторых, не добавляла известности на родине. А он после вынужденного перерыва ощущал настоятельную потребность, чтобы о его необыкновенном таланте вновь заговорили. Он должен был взять новую высоту и сочинить нечто такое, что сделало бы его литературную репутацию непререкаемой.

365

Эмиль Форге (1813–1883) — французский журналист, театральный и литературный критик, переводчик с английского.

366

См.: Quinn A. H. Edgar Allan Poe. A Critical Biography. Baltimore; L., 1998. P. 516–519.