Эдгар По. Сумрачный гений

В конце мая — начале июня около десяти дней Эдгар По провел в обществе Анни и ее семьи в их доме в предместье Лоуэлла. Нет достоверных сведений о том, состоялись ли его лекции. Зато есть сведения о фотографическом портрете писателя. Точнее, о двух: один после смерти поэта оказался у Анни, а другой известен как дагеротип «Стеллы».

Анни Ричмонд — будто предчувствуя, что более они не увидятся? — настояла, чтобы Э. По съездил с нею в Лоуэлл. Там она отвела поэта в мастерскую, где и был сделан портрет. С одной пластины сделали отпечаток для нее. Другую она отдала Эдгару По.

Естественно, По рассказал Анни о своих планах. Но 16 июня еще находился в Фордхэме и отправил ей письмо — самое последнее. Он писал:

«Вы просили меня, чтобы я написал вам перед тем, как я выеду в Ричмонд, а я должен был выехать в прошлый понедельник (11-го) — таким образом, быть может, вы думаете, что я уже уехал, не написав и не сказав „прощайте“ — но, поистине, Анни, я не мог так поступить. Дело в том, что, с тех пор как я написал, я каждый день готов был уехать — и, таким образом, откладывал новое письмо до последней минуты — но меня ждало разочарование — и я не могу более удержаться от того, чтобы не послать вам хоть несколько строк, показать вам, почему я так долго молчал. Когда я могу теперь уехать, это недостоверно — но, быть может, я могу уехать завтра или через день — все зависит от обстоятельств, находящихся вне моего контроля…» [416]

416

Перевод К. Бальмонта.

Тогда он не уехал — ни «завтра», ни «через день». «Обстоятельств», о которых упоминает поэт, было по меньшей мере два. Первое связано с нездоровьем. По возвращении из Лоуэлла Э. По заболел. Что это было? Достоверных сведений нет. Но скорее всего, то был очередной приступ полного упадка сил. Ухаживала за ним — как всегда, самоотверженно и с любовью — его «Мадди».

Вторая причина — безденежье. В связи с крушением журналов поступления почти иссякли. Разве что продолжал платить «Сауферн литерари мессенджер» — за «Маргиналии» (с апреля по июль выпуски XIII–XVI печатались в журнале). Но этих крайне скудных средств не хватало. Зная, что Паттерсон вложил 50 долларов в письмо, адресованное ему и дожидавшееся его в Ричмонде, По вынужден был обратиться к Джону Р. Томпсону, чтобы тот переслал письмо в Фордхэм. Что последний и сделал.

Чем был занят в этот последний месяц поэт, сочинял ли что-нибудь? На этот вопрос, несомненно, следует дать положительный ответ. Скорее всего, именно тогда, в июне, в Фордхэме он написал очередную (ставшую последней) подборку «Заметок на полях» [417] и, вероятно, завершил (или был очень близок к завершению) знаменитую «Аннабель Ли» [418] .

Там же он закончил поразительный по искренности и глубине сонет «К матери»:

Постигнув, что не только человек — Но ангелы — из всех благословений, Способных нежность выразить навек, Не отыскали имени блаженней, Я «матерью» назвал тебя, и ты Вошла мне в сердце самою родною И стала жить в нем — в доме пустоты, Покинутом покойною женою. Мою родную мать (по ком я тоже Скорблю) ты материнством превзошла: Жизнь дорога — Вирджиния дороже, Ты, дав ей жизнь, мне этим жизнь дала; Отныне же, когда ее не стало, И для меня небытие настало [419] .

417

Маргиналию XCII опубликовал журнал «Сауферн литерари мессенджер» в сентябре 1849 года.

418

В последнем письме Анни он сообщал: «Я написал балладу, которая называется „Аннабель Ли“, и скоро пошлю ее вам». Но не случилось. Анни прочитала стихи уже после его смерти.

419

Перевод В. Топорова.

Читал ли поэт эти строки своей драгоценной «Мадди»? Едва ли подлежит сомнению — он делился с нею всем сокровенным. В том числе — всегда — и своими сочинениями. Вирджиния и она обычно становились первыми слушателями его произведений.

Наконец деньги пришли. Эдгар По засобирался в дорогу.

Трудно сказать, смогла ли Мария Клемм соединить в единое целое элегические мотивы стихотворения, ей посвященного, и поручения, данные «ее Эдди» перед отъездом из Фордхэма. А они были таковы: По наказал «матери», чтобы в случае его смерти «надзирать за литературным наследием и заниматься публикацией его произведений» взялся Руфус Грисуолд. А «написать воспоминания о жизни и характере… и [выступить] в защиту его памяти» он поручал Н. Уиллису [420] .

420

См.: Thomas D., Jackson D. К. The Poe Log. 1809–1849. Boston, 1987. P.811.

Даже современников (по крайней мере младших) удивил выбор поэта. На самом деле ничего удивительного в нем нет. Натаниэля Уиллиса По знал как человека очень честного и неизменно к нему расположенного. Другое дело, что у того не оказалось достаточной энергии, чтобы «защитить память» поэта. А Грисуолду По, возможно, и не очень доверял, но тот был важной фигурой современной американской литературной действительности. Во всяком случае, в вопросах, касающихся публикаций. В конце концов, те поэтические и прозаические антологии, что он составлял, если и не были единственными, то, безусловно, считались самыми авторитетными. Доверяла последнему и миссис Клемм (а он сумел искусно втереться в доверие к ней, да и помогал деньгами). Так бумаги поэта оказались в его руках. Что из этого получилось, мы знаем.

Рано утром 29 июня, в пятницу, Эдгар По в сопровождении «Мадди» покинул Фордхэм. Они остановились в доме у «Стеллы» — поэтессы Сары Льюис и ее мужа, адвоката Сильвануса Д. Льюиса. Те организовали обед по случаю отъезда По. Скорее всего, именно тогда поэт подарил свой портрет (известный как «дагеротип Стеллы») хозяйке дома. В начале пятого пополудни стали прощаться. Мистер Льюис позднее вспоминал:

«Когда он [По] уезжал в свое последнее путешествие на Юг, мы простились у входной двери, поцеловались и пожали друг другу руки. Он был полон надежд, мы — печальны: слезы потоком хлынули из глаз „дорогой Мадди“, когда он ее целовал, заплакала и моя жена, когда говорила „до свидания“» [421] .

421

Miller J. С. Building Poe Biography. Baton Rogue, 1977. P. 198.

Меньше чем через час Эдгар По на поезде покинул Нью-Йорк [422] . Миссис Клемм, переночевав у Льюисов, на следующий день вернулась в Фордхэм.

Далее события развивались следующим образом. Вместо того чтобы, доехав до Филадельфии и там не мешкая пересесть на пароход, идущий в Ричмонд, По остался в городе. Здесь его следы на некоторое время теряются.

9 июля миссис Клемм, не получая известий от него, в великой тревоге писала Анни:

«Эдди уехал десять дней тому назад, а я еще не получила от него ни слова. Будете ли вы удивляться, что я совершенно как безумная? Я боюсь всего… Эдди должен был ехать через Филадельфию, и как я боюсь, что он запутался там в какие-нибудь трудности; он так искренно обещал написать мне оттуда. Я должна была получить от него письмо в последний понедельник, а теперь уже опять понедельник — и ни слова… О, если что-нибудь злое случилось с ним, что сможет утешить меня?» [423]

422

Г. Аллен утверждал, что По отправился в Ричмонд (через Перт-Амбой) морем (см.: Аллен Г. Эдгар По. М., 1984. С. 303), что не соответствует действительности.

423

Перевод К. Бальмонта.

Родной человек сердцем чувствовал беду: ее «Эдди» действительно «запутался в трудностях». Он напился. И судя по всему, это произошло немедленно после того, как он очутился в Филадельфии.

Позднее, в письме, отправленном все-таки «Мадди» (рукой поэта оно помечено 7 июля, но отослано было, видимо, несколько позже; местом отправления указан (!) Нью-Йорк), он сообщал:

«Я так болен — я заболел холерой или чем-то таким же ужасным и едва держу в руках перо. Как только ты получишь это [письмо], немедленно приезжай ко мне. Радость видеть тебя всегда утешает в наших горестях. Мы могли бы умереть вместе. Но сейчас нет смысла рассуждать об этом; я должен умереть. У меня нет желания продолжать жить после того, как я написал „Эврику“… Ты всегда была для меня всем, дорогая, бесконечно любимая мама и мой самый дорогой, самый надежный друг… Меня заключали в тюрьму за то, что я был пьян. Но я не был пьян. Это случилось из-за Вирджинии».

По, конечно, был пьян. Хотя выпить — первоначально — мог «из-за Вирджинии». Точнее, чтобы одолеть депрессию. В которой (это совершенно ясно из письма) он явно находился. Из письма также понятно, что поэт очень нездоров не только физически, но и сознание его спутанно.

Что же касается тюремного заключения, то как такового его не было. В своих воспоминаниях давний филадельфийский знакомец Дж. Сартейн утверждал, что поэта задержала полиция за «непотребный (читай: очень пьяный) вид». Несколько часов продержали в участке. Затем кто-то опознал его, и он был отпущен [424] .

424

См.: Sartain J. The Reminiscences of a Very Old Man. N. Y., 1899. P. 210.

Хуже другое. Поэт потерял саквояж, в котором находились вещи и тексты лекций. К тому же лишился всех денег (когда он уезжал, с собой у него было больше 40 долларов). Через несколько дней саквояж нашелся, но ни лекций, ни тем более денег в нем не оказалось.

2 июля Эдгар По появился в мастерской упоминавшегося Сартейна. Он был «бледен и измучен, глаза были встревоженные и безумные». Он просил об «убежище и защите», объяснив, что «какие-то люди» пытаются убить его. Свидетель вспоминал: