Единоборец

– Я тебя не пущу. У нас слишком мало времени.

– Пустишь, – говорю я.

– Почему бы это? – удивляется она.

– Позволь, я тебе кое-что объясню. Помнишь, ты говорила, что добра и зла в природе нет, – напоминаю я. – Его на самом деле нет, – в природе. Не ни в одном атоме, ни на одной звезде, ни в одной галактике. Добро и зло присущи не материи, а духу. Дух – это то, что отличает нас от куска мяса. Это то, что отличает меня живого от меня мертвого. Это то, что делает нас людьми. То, что позволяет управлять вещами и изменять их. Метанья между добром и злом – есть способ существования человека. Единственный способ. А постепенное преодоление зла и движение к добру – есть способ эволюции человечества. Звезды эволюционируют, сменяя типы термоядерных реакций, динозавры – наращивая вес челюстей, а человек – преодолевая зло в мире и в самом себе. Поэтому ощущение добра и зла – это основное свойство нашей природы. Мы можем предпочесть зло или забыть о добре, но это не значит, что мы не знаем того или другого. Эволюция вселенной на самом деле это эволюция добра, сама вселенная об этом не знает, и она родила человека, чтобы это увидеть и об этом узнать. Ради этого стоит жить и умирать. Пока я жив, я готов умереть за это.

– И что из этого следует? – спрашивает она.

– Следует то, что ты не будешь меня останавливать.

– Это нелогично!

Я перепрыгиваю через невысокое заграждение, но двое андроидов меня сразу же задерживают. Я мог бы справиться с ними одной рукой, но не стоит нарушать порядки. Сейчас я часть этой системы.

– Мы должны тебя протестировать, – серьезным голосом говорит один из них. Другой берет меня за руку. Подходит третий. Он проводит вдоль моего тела чем-то, напоминающим широкий сканер.

– Мы намеренны отключить большую часть систем этого раба, – говорит он. – Его сила – это сила техники, а не человеческого тела.

Он смотрит на Клару. Конечно, она хозяин, ей и решать. Клара колеблется.

– Хорошо, – говорит она. – Отключайте. Но так, чтобы ничего не сломать. Этот раб очень дорого стоит, он нужен мне целым.

Они отключают мои системы, одну за другой, одну за другой. Они работают слишком медленно. Десяток детей понуро стоит внутри контейнера. Они держатся за руки. На девочках серые платья, на мальчиках темные костюмчики. Под мышкой у каждого зажата книга. Все они смотрят вниз. Непохоже, чтобы они очень страдали. Наконец, меня отпускают.

Я не успеваю добежать, стенка контейнера закрывается. Металлический ящик отрывается от земли. Но пока еще детей можно вернуть. У меня есть еще несколько секунд. Вдруг кто-то толкает меня в спину, так, что я кубарем качусь по земле. Крупный андроид перепрыгивает через меня и хватается обеими руками за верхнюю скобу контейнера. Это существо, скорее всего, будет моим противником. Он подтягивается и взбирается на контейнер сверху. Контейнер приподнимается над платформой и медленно разгоняется, начиная чертить первый виток спирали. Андроид смеется, вертит задом и показывает мне средний палец. В последнем прыжке я успеваю схватиться за нижнюю скобу. Я хватаюсь лишь левым крюком, выброшенным на максимальную длину. Подтягиваюсь, берусь за скобу пальцами. Все же механизмы рук и ног сильно повреждены, это удивительно, что крюк выдержал. Придется держаться просто пальцами. Скоба слишком маленькая, чтобы на ней можно было разместить две руки. Я вишу на левой и пытаюсь как-то приспособить правую. Ноги пока бесполезны: соседняя скоба – с противоположной стороны, и мне до нее никак не дотянуться. Я вижу, как андроид свешивает голову сверху и смотрит на меня, мерзко улыбаясь. Потом он встает и начинает мочиться прямо мне на голову. Контейнер качается, но мой враг удивительно хорошо держит равновесие. Он не станет нападать сейчас, потому что слишком сложно удержаться на боковой стенке. Он просто не даст мне подняться наверх. А сейчас он делает все, чтобы вывести меня из себя. Наверняка сотни камер, датчиков и дистанционных сенсоров фиксируют все происходящее, а мудрые электронные мозги сразу же разлагают информацию на биты и выводят точные уравнения человеческого поведения. И душу я разъял, как труп, поверил алгеброй гармонию. Пушкин сказал иначе, но ведь он жил в другое время. Приоритеты были другие.

С каждым витком спирали скорость будет возрастать, и обязательно настанет момент, когда мои пальцы не выдержат, и я сорвусь. Я должен либо вырваться наверх, либо прыгать сейчас, пока скорость не слишком велика. Шансы на удачный прыжок пока есть: примерно треть спирали внизу вполне гладкая, как желоб для бобслея. Если упасть, я буду просто скользить по этому желобу вниз, пока не заторможу. Но центробежная сила уже начинает относить контейнер в сторону.

Я наконец-то удачно просовываю в скобу носок ноги и разжимаю пальцы. Сейчас я вишу вниз головой. Подо мной с огромной скоростью проносится все кольцевое пространство стадиона, так я про себя называю это сооружение. Сейчас контейнер движется уже с двойной перегрузкой, это серьезно, моя нога едва выдерживает. Я сбрасываю куртку и рубаху. Примерно так действуют устрицы перед боем, и они совершенно правы. Одежда мешает движениям. Сбросив лишнюю одежду, я переворачиваюсь одним быстрым рывком и бросаюсь к верхней скобе. Я срываюсь, падаю, но снова успеваю схватиться крюком за нижнюю. Крюк ломается, не выдержав нагрузки, но я успеваю перехватить скобу правой рукой.

Движение начинает замедляться. Я взбираюсь на крышку контейнера и занимаю боевую стойку. Сейчас начнется самое интересное. Андроид бросается на меня и пытается проткнуть мое брюхо чем-то острым. Совершенно бесполезная затея. Система контроля давления срабатывает, острие соскальзывает, и андроид летит головой вперед. Пока он падает, я успеваю свернуть ему лодыжку. Контейнер вдруг останавливается и начинает раскачиваться. Моя нога скользит по металлу, и андроид, заметив это сразу же бросается на меня. Это обыкновенный финт, которому я научился еще в десятилетнем возрасте. Я втыкаю крюк ему в горло и быстро поворачиваю. На меня брызгает струя маслянистой жидкости. Груда металла и пластика падает вниз. Андроид не убит, для этого я должен был бы повредить его мозг. Он жив, но не боеспособен, что мне и нужно было.

Контейнер опускается, и я спрыгиваю с него. Детишки выходят и строятся попарно. Высокая худая женщина, видимо воспитательница, поспешно и нервно поправляет пары.

– Они не расстаются с Библией! – громко говорит она. Как будто сейчас это кому-то интересно.

Маленькая девочка, похожая на мышонка, поднимает на меня глаза. В глазах – запредельное послушание.

– Прочитай свой любимый стих из этой книги, – предлагаю я.

– Я, по большей части, обыкновенно не умею читать, – старательно выговаривает она, кивая головой в такт словам. Она кажется такой послушной, что могла бы вывернуться наизнанку, если бы ее об этом попросили. Не человеческий детеныш, а функциональная заготовка. Воспитание здесь на высоте.

– Вы же сказали, что они читают Библию! – удивляюсь я.

– Я не говорила, что они читают Библию! – возмущается воспитательница. – Они просто не расстаются с нею.

– Ну что же, тогда все в порядке. Любовь к великой книге не принесет им ничего, кроме добра.

Я поднимаю свою одежду и иду к Кларе. Она стоит, задумавшись, и теребит угол воротника.

– Что теперь? – спрашивает она. – Сначала нужно думать, а потом делать.

– Не всегда, – возражаю я.

– Нет, всегда! Пройдет неделя, пока ты оформишь документы на всех этих детей!

– Вы такие бюрократы?

– Нет, не такие. Но усыновление ребенка чужим человеком – это исключительный случай.

– А ты оформи их как своих рабов, – предлагаю я.

– Мне они не нужны! Я никогда этого не сделаю!

– Пойди, поговори с ними.

– Зачем? – удивляется она.

– Спроси, как их зовут, и задай еще несколько вопросов. Всего два или три. Вот и все, о чем я тебя прошу.

– Все?

– Все, – говорю я. – Сделай это, и мы уходим.

Она идет к детям и разговаривает с ними. Один из андроидов подходит ко мне и берет меня за руку. Меня снова сканируют, но на этот раз гораздо подробнее.

– Весьма интересный синтез биоткани и машины, – говорят они. – Кто тебя изготовил?

– Это коммерческая тайна, – отвечаю я. – Если хотите, поинтересуйтесь у моей хозяйки.

– Но, хотя бы, какая фирма?

– Фирма по вязанию веников, – говорю я и оставляю их в глубокой задумчивости.

Они последовательно включают все выключенные механизмы моего тела. Я сажусь на скамейку и жду Клару. Она все еще разговаривает. Дети окружили ее со всех сторон. Я даже слышу смех. Теперь, не выстроенные в пары, они кажутся нормальными человеческими детьми. Но только кажутся. Я знаю, что это не так. Они, родившиеся здесь, уже никогда не станут нормальными. Нормальными по нашим меркам. Но кто сказал, что наши мерки единственно правильны? Идет эволюция, одни миры сменяют другие, то, что казалось нормальным раньше, вскоре будет казаться уродством. Как сказала моя спутница, во Вселенной нет ни одной планеты, где бы доминировала биологическая разумная жизнь. Мы – лишь миг, искра между двумя вечностями: вечностью неразумия и вечностью истинного разума, воплощенного в мозге, который питается электричеством. И эти дети – наше будущее. Комнатные собачки электрической жизни.

– Я поговорила с ними, и спросила, как их зовут, – говорит Клара. – И задала вопросы. Больше, чем три, к твоему сведению.

– И что?

– И ничего. Я записала их, как своих рабов. Теперь их никуда не отправят. Ты ведь этого хотел?

Я встаю и поднимаю тяжелый рюкзак. Надеваю лямки на плечи.

– Правда, они милы? – спрашиваю я.

– Они правда милы, – отвечает Клара, всем своим видом показывая, что не расположена разговаривать. Она злится на меня, и весь путь к границе города мы проходим молча.