Единственная для Буйного

Я сама подаюсь вперед. Вбираю на всю длину. Веду язычком по выступающим венкам, задеваю головку. А потом… Совершенно случайно… Касаюсь зубами. Не сжимаю, не царапаю, лишь прикасаюсь! Но этого достаточно, чтобы Эмир дернулся. Мужчина натягивает с силой мои волосы, встряхивая.

– Сучка, — рявкает, наклоняясь. – Охуела?

– Прости, не поняла приказа. Про зубы ничего не было. Но ты скажи, я запомню!
– Бросаю прямо в лицо, не пытаясь казаться раскаивающейся. Не хочу. Во мне гнев клокочет, отбивается, отключает инстинкт самосохранения.

Я дрожу. И за то, как Эмир со мной поступает… Хочу отвечать ему. Постоянно отвечать, не давая почувствовать власть надо мной. Словно всё мое естество кричит, что будет правильно.

Мужчина резко дергает меня на себя. Хватка – железная. До покалывания под кожей и синяков завтра утром. Подхватывает, резко усаживая на стол. Разводит ноги, врывается новым толчком. До основания. До дрожи по телу. Прикрываю глаза, принимаю эту грубость. Злость его чувствую в каждом толчке. Движении, хватке. И то, как хочет меня. Даже злой. Взбешённый. С грубостью и рычанием. Хочет. Желает. Ничего с собой поделать не может. От того так и бесится.

Огонь разливается по телу, пульсируя в каждой клеточке. Грудь чувствительно трется о рубашку мужчины. Любое прикосновение – взрыв.

Дергаю ткань привычным движением. Касаюсь кожи. Широких плеч. Напряженной челюсти. Вскрикиваю от особенно глубокого движения, когда Эмир входит в меня полностью. Обхватываю его. Так туго и плотно внизу. Так сильно возбуждение искрит… И помимо этого первобытного, необузданного желания, мне другого хочется. На контрасте. Чтобы страстно и нежно.

Сдаюсь. Первой тянусь к мужчине, стараюсь получить новый поцелуй. Но мужчина отворачивается. Утыкаюсь губами в его скулу. Щетина царапает, словно по нутру проходит. Обидно до жути.

– После отсоса я тебя целовать не будет.
– Выдыхает на ухо. Грубо, рвано. Каждое слово новым толчком приправляет. Но мне кажется… Будто утешает. Объясняет. Грубость свою смягчает.

Стону, вжимаю ногти в его плечи. Царапаю кожу, оставляя следы. Кусаюсь, зубами царапая его кожу. На шее засос оставляю. Мечу. Хочу, чтобы никакая там секретарша не крутилась рядом.

– Сучка кусачая, — рычит. И сам прикусывает моё надплечье. Грубее действует.

– Так надо? – Голос в хрип превращается. Прогибаюсь в спине, упираясь ладонью в стол. – Ты не сказал. Как? А? Ох, да-да? Или отбиваться? А? Я же…

– Сука ты!
– Рявкает, подхватывает под ягодицы. Кажется, что во тьме его глаз черти пляшут. Вытанцовывают, поджигая сильнее.

Всхлипы сами вырываются из груди. Заполняют комнату на ровне с быстрыми шлепками. Стол покачивается от движений, скрепит. Я сильнее цепляюсь за мужчину. Кажется, мы всё своей энергетикой тут сломаем. Уничтожим.

– Или просить? – Не сдаюсь. С ума схожу. Пьянею от того, как Буйный из-за меня ярости поддается. – Пожалуйста… Хочу тебя. Хочу.
– Правду за иронией прикрываю. Чтобы не понял, не разобрал. Как на самом деле мне необходим.

Пальцы Эмира опускаются на мой клитор. Давят в таком же ритме. Трут. Заставляют ерзать от невозможного возбуждения. Ликую от того, что в этот раз я выигрываю. Он мне на уступки идет. Удовольствие неземное причиняет.

Я пытаюсь что-то сказать. Хоть словечко ещё. Но… Срываюсь на протяжный крик, когда мышцы сводит спазмами. Оргазм врывается неожиданно, переворачивая всё внутри. До слёз доводит, сбитого дыхания. И полного опустошения внутри.

Я чувствую, как Эмир кончает глубоко внутри меня. Своё удовольствие получает. Замирает во мне, не спешит выходить. Прислоняется лбом к моей влажной коже, часто дышит.

– Блядь, — выдыхает рвано. – Ты нарвалась, кукла. Усекла?

– Нарвалась? – Едва соображаю. Ничего не понимаю. Иступлено моргаю.

– Хуй ты сегодня куда поедешь. Не выпущу до утра. Посмотрим, какой ещё послушной ты можешь быть.

***

Хочу подорваться с места, когда вижу, что Катюша за котом баб Зои носится по кругу. Но баб Зоя своей рукой мою накрывает.

– Угомонись и сядь уже, дочка, ты ребёнку и вздохнуть нормально не даёшь.

– Она Мурчика сейчас до смерти загоняет.
– Вздыхают и на баб Зою смотрю, та головой качает и улыбается.

– Мурчик с тобой школу выживания прошёл, так что за него не волнуйся.

Я тут же губы поджимаю. Они все сговорились? Один раз было же. И кот сам виноват! Зачем под ноги лезть, когда я с тазом белья шла? Но то, что я его пнула и тот с балкона не вылетел, реально удача. Кот за всё что мог когтями цеплялся. Потом ходил и косо на меня смотрел.

– Всё я у вас косорукая, — обиженно произношу в ответ.

Баб Зоя по-доброму улыбается.

– Ты светлая девочка, Злата. Знаешь же, что я тебя как дочь родную люблю. Ты особенная. Не забывай это. Немного невнимательная, но особенная.

И на душе сразу так тепло становится. Потому что я знаю, что она от чистого сердца. За время, что я у баб Зои жила, я столько любви и заботы получила, как никогда от родной матери не получала. Слегка отворачиваюсь, смахиваю слезинку с ресниц. До слёз прямо проняла.

– И я, баб Зой, — тихонько произношу.

– А вот по жопе бы тебе не мешало всыпать.
– Старушка тут же меняет тон голоса, а я удивлённо на неё взгляд перевожу.

– За что?

– Как это за что?! Я в жизни столько успокоительных капель не пила, как за время, что тебя не было!

– Баб Зой, я же говорила, что сестру еду спасать.
– Да, я не звонила, потому что не могла. Эмир контролировал. Не разрешал. Я не рисковала. Но ведь я предупреждала.

– Сказала и как в воду канула. Хорошо хоть ведунья есть. Я к ней через день ходила.

Закусываю щеку изнутри. Раньше я всегда баб Зою останавливала, когда она про ведунью свою рассказывала. А вот сейчас почему-то послушать хочется. Может, и не бред всё это?

– И что она сказала?

– Сначала я думала, что слягу, когда она про предательство говорить начала. Женщины, что ты поверила, а тебя подставили.

У меня внутри всё холодом сковывает. Настя. Сука такая. Это она предательница. Я поверила, а она... Сердце снова про Алису болеть начинает. Может, и мне сходить? Про подругу всё узнать? Расспросить?

– Было такое, меня подставили...

– Потом мужчина появился спаситель. Во только я там не совсем поняла. Вроде, как и плохой он, а мысли о тебе злые, но с хорошим помыслом. Как будто сделала ты ему что-то плохое. Простить не может, но помогает. Это он с Катюшей помог?

Боже, меня аж в дрожь бросает. Эта ведунья там с третьим глазом?