Единственная для темного эльфа 3

— Чем? — видимо, маму аргумент не удивил.

Ее расставленные руки в бока и холодный испытывающий взгляд явно нервировали папу. Папа снова не пришел за мной в садик, но он был очень занят. В последнее время он часто ругается с мамой, наверно, тоже на работе устает. Зато папа принес конфеты!

— Тем же, чем и ты, — бросает он через плечо, подходя ко мне, с улыбкой вороша волосы на моей макушке. Улыбаюсь ему широко — папа разрешил не есть кашу с котлетой после конфет, чем маму сильно расстроил. Я маму люблю, но каша невкусная. — У меня было много работы. Сейчас много заказов. Без меня никуда!

— Может, хватит?

— Что? — папа оборачивается, резко спросив у мамы. Он злится. Не хочу, чтобы злился. Хватаю его за палец, чтобы привлечь внимание, только он вырывает руку, отходя к окну.

— Ты там уже неделю не работаешь, — спокойно сказала мама. Она так же со мной разговаривает, если откуда-то узнает, что я в садике кушать не стала. А я запеканку не люблю! Она несладкая совсем, бе-е.

Папа молчит. Откуда мама все знает?

— Если у тебя появилось свободное время, — мамочка снова такая спокойная. Даже от папы отвернулась, потеряв интерес. — Мог бы и забрать Аю.

Папа удивился. Вон глаза какие большие. А у меня слипаются. Скоро мы спать будем? В этой квартирке тесно, раньше мы диван расстелем и вместе спим, а теперь папа спит отдельно. Иногда даже не дома, наверно потому что раскладушка скрипит сильно.

— В самом деле! — папа громко говорит, а мамочка мне улыбается, не смотря ни на что. — Ей уже пять! Могла бы и сама, должна же уже запомнить дорогу, по которой ходит домой.

Мамочка возмущенно на папу посмотрела:

— Ты в своем уме? — мишка улетает из моих рук, а мама садится рядом, прижимая к своей груди. Теплая, так хорошо. — Вот именно, что ей пять! Ты знаешь, мне иногда кажется, что тебя волки вырастили.

— Я бы попросил о моих родителях…!

— Тогда я искренне недоумеваю, как так вышло, что ты не знаешь, что в нашем мире происходит. Она может банально заблудиться, испугаться собаки, дороги, в конце концов… детей воруют!

— Да кому она…! — папа осекся, глянув на меня, под тяжелое дыхание мамы.

Ненадолго родители замолчали, я почти уснула, пригревшись на груди у мамы.

— Скажи, о нас уже речи нет, она для тебя еще что-то значит? — тихий голос, но я все еще слышу. А мама про что?

Папа рычит, проносится мимо, бросая напоследок, прежде чем хлопнуть входной дверью:

— Ребенок не должен быть обузой. Не можешь проследить, нечего было заводить. Ты же мать.

Звенящая тишина затягивается. Я неловко выпрямляюсь на руках, чтобы посмотреть на маму, но не могу отчетливо вспомнить ее лица.

— А куда папа пошел? — а потом вспоминаю, что важнее: — Мам, а что такое обуза?

* * *

Замурованное в закромах памяти обожгло душу, заставляя закусить губу, чтобы не застонать от боли. Этого еще не хватало. Можно подумать, и так тошно не было. Хотелось спрятаться, лицо в колени уткнуть и перетерпеть непрошенные слезы. Я сильная! Только бы подальше… Так вот, кто я теперь для него. Вот уж, правда, больнее всех жалят самые близкие.

Цепкие руки Деаса, внезапно впившиеся мне в плечи, сильно резонировали с моим желанием. Даже не заметив его сразу, не сумела испугаться, сжираемая лишь слепой разъедающей душу раной. Кажется, выстрел в упор — и то меньше неприятных ощущений. Зажмурившись, упрямо не показывая слез, стоящих в глазах, я сцепила зубы, молча терпя ощутимую тряску друга.

— Сахарок, да что с тобой?! — расширились в недоумении янтарные очи друга, искренне забеспокоившегося за меня и задающего уже не первый вопрос. — Что произошло?

— Он ничего не помнит, — не сумев больше сдерживаться, плотину прорвало. Так и не открыв глаз, я содрогалась от плача, совершенно не облегчающего душевные терзания.

На миг растерявшийся волк, недолго думая, прижал меня к себе, активно поглаживая своей большой лапищей голову и спину:

— Так он же ж вроде… Мы ж выяснили уже… — как и большинство мужчин, серый понятия не имел, как успокаивать женские слезы, но и я остановиться уже не могла.

— Теперь я для него обуза! Помеха в жизни, свалившаяся на голову, — словно ноги не удержали, опала на колени, даже не пытаясь зацепиться за руки оборотня. — Мне казалось, что он что-то чувствует. Думала, проклятье стерло его память, но чувств не тронуло. Как же я ошиблась. Я больше не нужна ему, Деас…

— Это он так сказал? — вскинулся друг, на пальцах которого мгновенно отросли когти, не нарочно впившиеся в мою куртку. — Демоново отродье! Я его убью! Хочешь?!

— Не надо! Фаль ни в чем не виноват, — он пострадал из-за меня. — Не надо…

Изо всех сил стараясь унять плач и дрожь, проигрывала по всем фронтам. Произнесенное вслух ледяной водой окатило, смыв розовые очки, в которых я все еще надеялась, что у меня что-то получится и Фаль придет в себя.

Дура! Ты не маг, чтобы снимать проклятья столь сильного жреца, как Саверий, и ничего из себя не представляешь, чтобы заставить его снова влюбиться, считай, с первого взгляда — ни ослепительной красоты, ни кристально-чистой души, ни харизмы. Следует благодарить богов, что самому Фалю это никакого вреда не причинило.

— Ар-р, демоны! — Деас вскочил, чтобы сделать несколько шагов вперед-назад, с яростью бросаясь ругательствами. — Это уму непостижимо! Какой-то жрец сумел разорвать вашу связь?! Да это бред какой-то! Если бы я не знал Фалькониэля, мог бы поверить — дроу доверять нельзя — но в том и дело, что я этого парня знаю. Он столько сделал, чтобы вы были вместе… сунулся во дворец самого императора!.. чтобы, в итоге, потерять все чувства к тебе?… Он даже не знает, что ты его истинная! Ты ему так и не сказала?

Откуда-то позади шумно опала наземь приличная кучка снега, накопившаяся на ветке могучего дерева за какое-то время. За мгновение до этого где-то оттуда же разлетелись птицы с громким хрипом, видимо, эти же самые хулиганки и стрясли белоснежное убранство с насиженного места.

Посторонний звук позволил мне перебороть истерику, собраться, всхлипнуть и произнести:

— Чтобы окончательно потерять его доверие? — вскинула голову, чтобы мутными глазами выцепить силуэт волка. — Деас, дай мне слово, что не скажешь ему!

— Я не скажу, — прохладно пообещал мужчина. — Только неужели он сам ничего не чувствует?

Утерев щеки, еще какое-то время не поднимала голову.

— Видимо, нет, — уже спокойнее подтвердила я. — У дроу нет истинных пар, с чего бы ему верить в сказку? Ты же знаешь Фаля, пока сам не докопается, его ни в чем не убедишь. Скажи я ему это, и навсегда заклеймлю себя в его глазах лгуньей.

— О том и говорю. Разве может не чувствовать? Я давно вас знаю: вел себя, как муж-ревнивец, не имея на тебя никаких прав, готов был любого самца рядом с тобой в клочья разорвать. Да и что там любого, — Деас усмехнулся. — Я сам однажды огреб. И он не был влюблен, Ая. Он любил. По-настоящему. Ты была для него словно продолжением его самого — настолько дорога. А сейчас, значит, помеха?