Единственная

Глава V

Первой мыслью была "Провокация!" То, о чем предупреждал Иван Павлович Товстуха. Он стоял перед ней в черном сюртуке, белый шелковый шарф, оттенял смуглость лица, глянец набриалиненных волос.

– Добрый вечер, доктор Менцель, - медленно произнесла она и двинулась вверх к отелю.

– Нам сюда, - он мягко взял ее за локоть и повел вниз к главной улице.
– Разве вы не Надя? Надя со странной фамилией Алли-лу-ева. Впрочем, для русских эта фамилия, наверное, нестранная. Подожди, не говори ничего. Мы уже близко от кафе. Сядем, ты меня разглядишь и вспомнишь.

– Я уже вспомнила. Богородское. Торфяные разработки. Шестнадцатый год. Вы были пленным. Вас зовут...

– Эрих, - подсказал он.

– Здравствуйте, Эрих, - она остановилась, откровенно разглядывая его лицо в свете фонаря.

– Вы очень изменились.

– Прошло четырнадцать лет, а ты...

– Но это "Здравствуй" осталось прежним без вэ и с раскатистым немецким эр. Какой странный случай.

Они подошли к кафе и к ним тотчас бросился метрдотель, провел к столику. "Как раз под горелкой, даме не будет холодно".

Метрдотель отодвинул для нее стул.

– Нет, этой чести я вам не уступлю, - сказал ему с улыбкой Эрих и помог ей сесть, ловко пододвинув под нее стул.

Сел напротив.

– Ты сказала - странный случай. Нет, это странный век. После работы с торфом я попал в чешский корпус, воевал на Урале, остался жив и вернулся на родину. Ты любишь Дворжака? Он любил железную дорогу и все, что с ней связано. Несколько лет моя жизнь была сплошной железной дорогой. Ты голодна? Советую форель. Этот оркестр, что ты слушала, не очень хороший. Они приезжают из Карловых Вар, так по-чешски называется Карлсбад, а Мариенбад, где нас с тобой свела судьба, по-чешски - Марианские Лазни, - он говорил без остановки, слова так и сыпались, при этом он сидел очень прямо и не сводил с нее глаз.

– Вы меня не гипнотизируете сейчас?

– О нет! Зачем? Я и так многое о тебе уже знаю, вернее понимаю. Под гипнозом ты говорила по-русски.

Она вздрогнула.

– Нет, нет, не беспокойся. Никаких тайн ты не выдала. Но сначала я подумал, что ты - русская шпионка. Я ведь узнал тебя сразу. Разве можно тебя забыть? Твои глаза, твои волосы, твои брови и эту расщелинку между передними резцами? Я был очень долго влюблен в тебя, я мечтал о тебе, как истинный Вертер. Ты помогла мне не умереть, не погибнуть, вернуться домой. Ты хочешь, чтобы я говорил о твоей болезни сразу?

– Нет. Потом. Я хочу красного вина, мы должны выпить за нашу неимоверную, необъяснимую встречу. Я ведь приехала в Карлсбад и не собиралась сюда, а потом доктор Стары посоветовал, я не собиралась следовать его советам, но вдруг села на поезд и приехала...

Метрдотель налил в его бокал немного вина, он попробовал, кивнул; метрдотель разлил вино в другие бокалы.

– Хорошее, старое, немецкое рейнское вино, но тебе можно только один бокал.

– Почему?

– Потому что сегодня ты приняла много кофеина, - очень легко сказал он. Поднял бокал, посмотрел его на свет.
– Оно такого же цвета как твоя брошь. Кстати, откуда у тебя чешские гранаты? Они тебе к лицу.

– Это старая семейная вещь.

– А камешек в кольце выпал, когда тебя ударили?

– Да. Когда меня ударили.

– Муж? Любовник?

– Муж.

– Он тебя часто бьет?

– Один раз.

– Как твой брат? Я помню он приезжал к вам, хороший юноша.

– Он болен... Психически.

– Ах так... А сестра? Ее звали Анна, не так ли?

– Да, Анна. С ней все хорошо.

– Ты замужем?

– Да. Я замужем, и у меня трое детей.

– Ты говорила - двое.

– Третий - пасынок. Сын моего мужа.

– Я понял. Сколько ему лет?

– Двадцать три.

– Ты хорошая мачеха? Впрочем, глупый вопрос. Раз ты сказала трое детей - значит, хорошая. Тебя не смущает допрос?

– Нет, мне с вами почему-то легко.

– Легко? Но ведь у тебя есть тайна. Она спрятана очень глубоко, я мог бы узнать ее, но я пощадил тебя, а, может, себя. Я не хотел узнать ее против твоей воли. И не стану этого делать, поэтому мы с тобой здесь. Ты можешь быть спокойна и доверять мне. Я - друг. Друг, который когда-то тебя любил. Ты помнишь тех баб, которые работали с нами?

– Конечно.

– Знаешь, нас привезли на рассвете. Они уже работали, черные, огромные, я не сразу понял, что это женщины, а когда услышал их голоса и понял, то подумал - какой ужасной должна быть страна, где такие женщины...

Метрдотель стоял в отдалении и не сводил с них глаз.

– ... мы должны заказать, он идет. Вот карта. Нет, вот для тебя.

– Какая разница?

– Ты не знаешь? Эта называется "дамской", в ней нет цен, чтобы не смущать даму... да, я подумал так о твоей стране... Это оказалось правдой, но люди, люди - перфектные. Столько хороших и добрых людей в ужасной стране! Абсурд. Ты была лучшей. Да, да. И не только хлеб и молоко, которые ты нам приносила, ты была как... как... золотой луч. И странно - это чувствовал не я один. Я - понятно. Я был влюблен и, кроме того, люди вообще для меня имеют цвет, но тогда в этих черных торфах все пленные чувствовали твой свет. Он замолчал и, поглаживая подбородок, молча смотрел на нее. В кафе, окна в которое были распахнуты, тихо замирал джаз; глухой ритм контрабаса.

– Ты любишь своего мужа? Какой он?

– Он... простой, добрый, скромный, очень скромный, не умеет скрывать своих чувств. Вспыльчивый... Очень обаятельный... когда хочет. Женщинам очень нравится. Любит детей, и они любят его. Очень хорош в застолье...

– В застолье?! Я слышал у вас голодают. Хорошо, но мы не должны голодать. Что ты выбрала?

– Я не хочу есть.

– Я так и знал. У тебя нет лишнего веса. Тебе надо есть рыбу, понимаешь, рыбу, фосфор, много артишоков, ты знаешь, что такое артишоки? Не знаешь, я покажу, много кольраби... козье молоко, у тебя что-то с кишечником, ты очень запущена... ты не любишь жаловаться? Да. Вообще не любишь: ни на здоровье, ни на судьбу. Но ты почти инвалид. Ты сильная, я могу не делать реверансов. Ты очень сильная, ты можешь только сломаться, но не согнуться. Профессор Стары фроппирован, я не фроппирован. Я знаю, как помочь. Массаж. Да, обязательно массаж и не быть одной. С собой тебе плохо, и это очень плохо, что с собой тебе плохо. Вот рыба, ты должна ее съесть, она без костей. В отелях дают много киедликов, это экономно. Киедлики есть не надо... Приятного аппетита.

Он замолчал, и начал есть. Ел сосредоточенно, аккуратно подбирая на большой тарелке разнообразный гарнир.

Она смотрела на этого лощеного (даже ногти, кажется, с маникюром) уверенного господина и никак не могла его представить таким, каким знала там в Богородске: вымазанные в черной торфяной жиже, они все были одинаковы.

Есть совсем не хотелось, но чтобы не заставлять его платить за нетронутую еду, не уговаривать ее, она принялась за рыбу.

Джаз заиграл какую-то бойкую мелодию, и ей стало смешно: сидят двое и, почти в ритм музыке, молча насыщаются.

Видели бы ее сейчас домашние! Там уже, наверное, укладывают детей спать, Иосиф ушел в кабинет и, лежа на диване, углубился в бумаги. А, может, пришли гости, и все сидят за столом; Маруся, как всегда элегантная и как всегда - вся внимание. Она наблюдает, кто как на кого посмотрел, с какими интонациями ответил. Главный объект наблюдения - Иосиф. Иногда кажется, что она влюблена в него. Алеше тоже, видимо, так кажется, потому что он часто перебивает жену, когда она обращается к Иосифу кокетливо-усталым голосом. Она - балованная красавица из богатой еврейской семьи, получила хорошее экономическое образование на Высших женских курсах, поэтому говорит только "об умном" и немного презирает простодушную Нюру, которая, наоборот, любит поговорить "о простом". Иосифа это забавляет, и он задает им совершенно разные вопросы - "умные" Марусе и "бытовые" Нюре. Сестры Като - Сашико и Марико всегда выглядят немного бедными родственницами. Они боятся Маруси, которая виртуозно третирует их и ловко настраивает против них Иосифа. Особенно ненавидит она Марико, непонятно почему. Ведь нельзя ненавидеть золовку за то, что та может сказать простонародное "Вай-ме, швило!" или побежать за Иосифом в кабинет, чтобы попросить что-нибудь. Чаще всего - деньги для Яши.