Единственная
Шрифт:
– Разве для этого недостаточно гипноза?
– Гипноз - временное излечение, он не показывает сопротивления, поэтому я сочетаю анализ, внушение и гипноз. Гипноз необходим, потому что у тебя присутствует "военный синдром". У меня он тоже был, "на войне - как на войне".
– И вы мне можете внушить все, что захочется?
– О нет, далеко не все. Ведь ты личность. И личность - удивительная. Ты даже не осознаешь, какая ты редкостная драгоценность. Просто смотреть на тебя - это уже счастье. Ты похожа на мадонну Джорджоне, такая же длинноносенькая, тебе говорили об этом? Когда смотришь на тебя, замирает сердце.
– Поэтому вы весь день читаете газеты и журналы.
–
– Настоящих ядов? И их продают?
– О, нет, конечно. Просто склянки с названиями.
Возвращались в пролетке. Взяли, чтобы доехать до вокзала, но когда уже почти доехали, он сказал:
– Давай не на поезде, на поезде мы уже покатались.
– Я не возражаю, тем более, что в пролетке вам будет невозможно читать журнал.
– Ты хочешь, чтобы мы разговаривали?
– Да.
_ О чем?
– О ком. О вас.
– Не получится.
– Почему?
– Потому что это такая же уловка, как и сны.
– Вы сказали, что вы мне друг, друзья за искренность платят искренностью, за доверие - доверием. О какой уловке идет речь?
– Об уловке твоей болезни.
– Я не хочу больше говорить о моей болезни. Эти разговоры оставим для вашего кабинета, для сеансов, а кроме - пожалуйста, не напоминайте мне о ней.
– Хорошо. Но я скажу последнее: ты не должна презирать своей болезни, она твой достойный противник, часть твоего существа, в ней есть и ценное, и это ценное нужно извлечь из нее для твоей будущей жизни.
– Моя будущая жизнь? Иногда мне кажется, что для меня нет места нигде.
Он что-то сказал очень тихо.
– Что вы сказали, я не расслышала.
– Как говоришь ты - неважно. Важно другое: что бы ни случилось, ты всегда найдешь помощь здесь, у меня.
– В детстве я очень любила историю про льва и гладиатор, солдат когда-то в пустыне вылечил льву рану, и за это много лет спустя лев его не съел в Коллизее.
– Значит, я - лев, а ты - гладиатор, и твой хлеб и молоко то же самое, что излечение льва в пустыне. Я действительно был тогда как в пустыне, и мои душевные раны были очень глубоки. Я даже хотел покончить с собой, и если бы не ты, наверное, осуществил бы свое намерение, но когда появилась ты в каком-то необычайно красивом белом платье, я стал ждать твоих визитов, и естественно откладывать суицид со дня на день, ведь мне было всего двадцать пять.
– Платье было старое, мамаша перешила из своего...
– А вот твою сестру я совсем не помню, как она живет?
– Хорошо. У нее сын, она любит мужа, и он ее любит.
Ответила рассеянно, потому что была занята неожиданной мыслью.
Однажды в плохую минуту мать сказала: "Для тебя Иосиф - свет в окошке, а он, между прочим, подумывал, кого из вас двоих выбрать тебя или Анну, в семью-то надо было втереться. Кем он был?
– перекати поле".
Она научилась не запоминать злых слов матери, но однажды Иосиф сказал, будто в шутку.
– Хорош бы я был, женись на Анне: вместо меня, моя радость, рядом со мной это чучело, и как только Стах ее терпит.
А человек, сидящий рядом не помнит Анны, а ее помнит вместе с батистовым, единственно нарядным, летним платьем.
– О чем ты думаешь?
– Какая странная жизнь. Мы случайно встретились в Богородске, потом была революция, гражданская война, мы стали другими людьми и вот снова встретились
в маленьком городе... Я уже говорила, что об этом городе рассказал мне писатель, которого ты помянул сегодня, ты лечил его сына, а у меня с его сыном тоже был общий врач. У моей подруги несчастный роман с этим несчастным человеком.– С врачом?
– Нет, с сыном писателя. Его лечили от алкоголизма.
– А тебя?
– Не помню. Кажется, это называлось нервным истощением... умирал один человек... слишком долго...
– Слишком?
– Ну вообще - долго, мучительно, невыносимо для него самого и для близких.
– Если врач, который лечил вас обоих, лечил тебя так же, как сына писателя, то он - никакой не врач, а безграмотный коновал.
– Это был эпизод, я его больше никогда не видела.
– У парня очень хорошая конституция, и алкоголизм будет долго добивать его , если увидишь его - передай привет, я не смог ему помочь, потому что я не волшебник и переделать реальность не могу. Ему надо было бы просто уехать, жить отдельно от отца, он очень манкировал лечением...
– Он манкирует не только лечением.
Они ехали через сосновый бор. Тонкие стволы молодых деревьев исчертили почти ровными квадратами светлый песок, усыпанный хвоей, какая-то птица вскрикивала тревожно и равномерно, почти в такт качанию удивительно мягких рессор.
Бор. Боровицкие ворота. Через них Ирина убегала к Максиму, он поджидал ее со своим автомобилем возле Пашкова дома, и весной свиданку чуть не сорвал Иосиф. Ирина рассказала, смеясь.
– В Кремле - новое правило: когда Иосиф идет по коридору, никто не имеет право выходить из комнат. Все замирает, а мне - срочно в туалет, а потом к Максиму. Вот я и выскочила, бегу по коридору, а из-за поворота -Иосиф навстречу. У меня сердце в пятки, ну, думаю, - не видать мне сегодня не только Максима, еще и с работы выгонят. Трещалина такого случая не упустит, она меня ненавидит, но Иосиф был в хорошем настроении: "Ты что так похудела, шаромыжница?", - спрашивает с улыбкой. Я отвечаю: "Болею", а он: "Нет, это у тебя, - говорит, - наверное, головокружение от успехов". И пошел дальше. Повезло мне на меня не цыкнул и Трещалиной ничего не сказал. Но ты представляешь - ему известно все.
– Ты молчишь...."Умирают песни скоро, словно тени от узора густолиственного бора", не будешь спорить, что это Байрон?
– Я не знаю этих стихов. Прочитайте целиком.
– Лучше другие.
Есть в пустыне родник, чтоб напиться
И сосна есть на голой скале.
В одиночестве вещая птица.
День и ночь мне поет о тебе, - знаешь, что есть главное для каждого человека, Чтобы его кто-то любил.
– Возможно я урод, но для меня важнее - любить. Всех моих близких, пока хватит сил. Это такое счастье - любить, люди редко позволяют любить их, но все равно надо стараться...
– Ты сейчас вспоминала о чем-то смешном и не неприятном. О чем? Расскажи мне.
– Забавный эпизод из жизни моей подруги. Зачем мы так много говорим о чепухе, о моих подругах, о моей работе, моей работой было находиться в подчинении и выполнять распоряжения, у меня не было никакой квалификации, но теперь, через два года, у меня будет квалификация инженера...
– Значит, все-таки мы говорим не о чепухе, раз тебя не устраивало твое прежнее положение.
– Не только меня, моего мужа тоже. Но ответьте мне на очень важный для меня вопрос: чем отличается просто несчастливый человек, который в разладе с собой и с окружающим миром от больного? То, что все время вспоминаю? Это симптом? Но у меня никогда не было времени для воспоминаний.