Единственная

– Я ничего не поняла, с одной стороны, они слишком слабы, с другой усиливают свое сопротивление. С одной стороны - не страшно, с другой работа у вас очень тяжелая. Так можно идти в лес, или там осколки?

– Я видел, осколки, - хриплым от неумеренного купания голосом сказал Вася.
– Зеленые на пляже.

– И я видела в саду!
– добавила важно Светлана.

– Ну вот, а ты сомневаешься. Сетанка, иди ко мне, я тебе персик очищу. Тебе почистить?

Это уже было нечто небывалое. Очистить для нее персик!

– Спасибо. Я, пожалуй, пересяду туда, - она встала из-за стола, села в плетеное кресло-качалку у края веранды.

"Можно любоваться этим темно-синим морем, этими кипарисами, слушать музыку, читать хорошие книги... Люди любят, страдают от гибели близких, боятся смерти, надеются, сажают цветы и деревья. А у них только троцкисты, националисты, правые уклонисты... Но ведь Иосиф был другим. Когда-то принес билеты в Мариинку и просиял, увидев, как мы обрадовались. Читал нам Шекспира и Чехова, что же произошло? Почему он слушает эту белиберду с довольным видом? Все перевернулось, как в кривом зеркале. Какой-то ответ должен быть. Вчера прочитала у Чехова, хотела его спросить, что он думает о таком высказывании своего любимого писателя, а тут этот дикий разговор.

Взяла со стола Чехова, открыла на странице, заложенной шпилькой. Вот. Это здесь о том, что деспоты всегда были иллюзионистами. Правильно деспот.

Кто-то сильно наклонил кресло сзади, лицо Иосифа возникло над ней. Сказал тихо:

– Нехорошее, неправильное, непартийное высказывание позволили вы себе, товарищ Аллилуева, но мы вам поможем, подтянуть ваш уровень политической сознательности. С вами будет работать лучший пропагандист грузинского подполья.

Кренил кресло все ниже и ниже, ей было неловко перед детьми, перед Лаврентием.

– Отпусти!

– Не отпущу, давай мириться.

– Вечером поговорим.

Он резко отпустил кресло так, что она еле удержалась.

Из всего разговора за столом дети усвоили, что она хочет в лес; Светлана забралась к отцу на колени, обняла пухлыми ручками его крепкую шею и, целуя, приговаривала: "Можно в лес, да? Можно в лес?" Вася побежал куда-то и вернулся с огромным узловатым то ли посохом, то ли палкой.

– Это для троцкистов, - заорал на всю террасу, размахивая дубиной.

– Очень сознательный мальчик, - похвалил Лаврентий.

– Пойдите погуляйте по саду, чего-чего а крапивы для чинчари вы найдете, - Иосиф встал, открыл дверь в дом, что-то сказал. Наверное, Власику.

Они шли сначала по дорожке, выложенной старым кирпичом, потом свернули на узкую тропинку. Вася шел впереди, размахивая палкой, Светлана, приученная Мякой "собирать цветочки для папочки" все время останавливалась и рвала все, что хоть немного походило на цветы.

Гимнастерки в кустах не мелькают. Видно, Иосиф приказал оставить их в покое. В светлом небе виднелся прозрачный месяц. Под плотной кроной кипарисов что-то возилось, шуршало, тихо вскрикивая. Иногда из сине-зеленой массы стремглав вырывались птицы, над прозрачными островками молодого остролистого бамбука кружились стрекозы.

– Мама, мама!
– Вася мчался по тропинке, волоча за собой дубину.
– Там папа, но он со мной не разговаривает.

Мгновенный ужас: мальчик сошел с ума. Виновата она, скрывая от врачей припадки. Но его лопоухое, скуластое личико было полно таким детским искренним недоумением, что она отбросила страшную мысль:

– Где папа? Что ты глупости говоришь, папа остался дома.

– Нет, он там.
– Вася показал рукой вперед, - он ходит и молчит.

На всякий случай она взяла и его за руку. Вышли на маленькую поляну, заросшую дикой малиной и крапивой.

"Вот здесь и настригу крапивы для чинчари".

На другом конце поляны - белая резная беседка, в ней кто-то сидит.

– Вот он, - прошептал Вася.
– Видишь, в беседке.

Надежда вгляделась, отсюда человек действительно походил на Иосифа.

– Это кто-то похожий на папу.

– А я тебе говорю, это он!- уже раздраженно возразил Вася.

Человек вышел из беседки, заслонив ладонью глаза от солнца, смотрел на них. Это был Иосиф.

"Что он здесь делает? Наверное, ищет нас"

– Иосиф, мы здесь!
– крикнула она.

Иосиф не отозвался, снова ушел в беседку.

Взяв Светлану на руки, чтобы не обожглась крапивой, пошла через поляну. Вася шел впереди и палкой заваливал перед ними малину и крапиву.

Иосиф сидел и курил трубку. Но что-то заставило ее замедлить шаги, что-то в позе (Иосиф всегда широко расставлял колени и откидывал голову, а сейчас сидел, понурившись). "Все-таки он переживает после своих безобразных вспышек, мучается".

– Иосиф!

Он вздрогнул, но позы не изменил.

– Вот видишь, он не разговаривает, - прошептал Вася.

– Папа!
– звонко крикнула Светлана.
– Папа, мы к тебе идем!

Но Надежда медлила заходить в беседку, что-то уже настораживало.

– Иосиф, перестань пугать детей, выйди к нам, - сказала по-грузински.

Он поднял голову, смотрел с неожиданно добрым растерянным выражением.

– Я не... Я - садовник, - ответил тоже по-грузински.
– Хочу эту поляну покосить.

Встал, показал косу и снова сел.

Они вошли в беседку. Надежда поставила Светлану на дощатый пол, и та сразу же бросилась к садовнику, села рядом на скамью, и вдруг как-то по-собачьи стала принюхиваться.

– Ты плохо пахнешь, фу, папка!

– Светлана, иди ко мне, это не папа.

Она слезла со скамьи, отошла, оглядываясь:

– Разве не папка? А кто?

– Этот дядя садовник.

Теперь разглядела: "дядя" был очень похож, но старше Иосифа. По-русски не понимал и не говорил.

– Почему вы одеты, как Сталин?

– Так надо.

– Вы очень похожи на него.

– Я знаю.

– Вы тоже из Гори?

– Нет, я из Мерхеули, это возле Сухума. А что посадить осенью на этой поляне, батони, может быть грецкий орех?

– Грецкий орех будет хорошо. Сколько вам лет?

– Пятьдесят восемь, наверное.

– Вы очень похожи на Сталина, как ваше имя?

– Зезва. Зезва Габуния.

– Иосиф... Сталин вас видел?

– Да, конечно. Меня показали ему, он очень смеялся.