Ее превосходительство адмирал Браге

– Проходите, молодой человек, – приветствовал его директор канцелярии. – Проходите и садитесь, – указал он на стул, предназначавшийся для посетителей. – Разрешите представиться, коллежский советник Ставров, ну а вы, стало быть, Виктор Ильич Якунов.

– Совершенно верно, ваше высокоблагородие, – подтвердил Виктор и сел на предложенный стул.

– Что ж, Виктор Ильич, – чиновник пододвинул к себе лежавшую справа от него папку и развязал тесемки, – вопрос о вашем родстве оказался совсем непрост…

«Можно подумать, это я вас просил разбираться! Сами напросились, к себе и претензии выдвигайте!»

– Да-с, совсем непрост, – повторил Ставров, смотрел он при этом Виктору в глаза и словно бы ждал от него какой-то определенной реакции. Но не дождался, поскольку Виктор еще не знал, радоваться ему или горевать, но предпочел бы попросту плюнуть и растереть.

– Позволю себе задать вопрос, – все-таки сказал он вслух, – вам удалось узнать что-то определенное?

– Удалось! – кивнул директор канцелярии. – Якуновы, видите ли, Виктор Ильич, являются, как выяснилось, младшей ветвью Якуновых-Загородских. Разветвление это возникло сто двадцать три года тому назад, когда младшему брату посадника Якунова-Загородского генералу Борису Федоровичу Якунову Сенат республики Себерия даровал право основать свой собственный род, независимый от основной линии. Однако указ этот не отменял наличия родства между двумя линиями, и в связи с этим в тот момент, когда пресекся посаднический род, права на титул перешли к вашему деду.

«К моему деду? – удивился Виктор. – А там что же, вообще никого из родственников не осталось в живых?»

– Почему именно к моему деду? – поинтересовался он вслух.

– Потому что Игнатий Пантелеймонович Якунов-Загородский не оставил после себя ни детей, ни внуков, ни даже родных племянников, – объяснил чиновник. – Никакого прямого потомства. В этом случае преимущество в наследовании имеют родственники по боковой линии, в особенности если они носят ту же фамилию, что и представители основной линии.

– То есть достаточно того, что мы Якуновы?

– Именно так, – подтвердил Ставров.

– И никто не может оспорить факт наследования в суде? – не унимался Виктор, что-то такое помнивший из своей прежней жизни.

– Что ж, – усмехнулся в ответ чиновник, – отдаю должное вашему уму, Виктор Ильич. Могут. Есть кому, и они бы оспорили, да только граф Игнатий озаботился оставить завещание, передав титул своему троюродному брату Ивану Якунову, сиречь вашему деду. А с завещанием, молодой человек, не поспоришь. Хотя ваши родственники и попробовали его оспорить. Оттого ваше дело, Виктор Ильич, и легло в долгий ящик.

– И что теперь?

– Теперь титул принадлежит вам, – улыбнулся, наконец, коллежский советник. – Вот официальное извещение Сената Республики Себерия, что с первого марта сего 1945 года вы, Виктор Ильич официально являетесь не Якуновым, как прежде, а посадником или, по новому стилю, графом Якуновым-Загородским. Вот, стало быть, бумаги, подтверждающие сей неоспоримый факт. А неоспорим он оттого, что таковым его признал сенатский суд, а с Сенатом республики бодаться – себя не уважать!

– Благодарю вас, ваше высокоблагородие! – поднялся со стула Виктор. – Это… неожиданно… но, разумеется, приятно! Спасибо вам!

– Не торопитесь, молодой человек, – остановил его коллежский советник. – Вместе с титулом к вам переходит и все завещанное Игнатием Пантелеймоновичем движимое и недвижимое имущество. А именно, квартира в Ниене [41] со всей обстановкой, коллекцией клинкового оружия и живописи и банковский счет на три тысячи шестьсот семьдесят пять рублей. Оружие, картины и кое-какие личные вещи графа находятся в камере хранения Объединенного Новгород-Ниенского банка, квитанция прилагается, – кивнул он на лежащую перед ним папку. – Квартира в долговременном наёме. Деньги – шестьдесят рублей ежемесячно – поступают на банковский счет все в том же Новгород-Ниенском банке. Счет следует переписать на ваше имя, но думаю, в гимназии вам с этим помогут. На данный момент у вас там скопилось уже тысяча семьсот сорок рублей…

41

Ниен – Санкт-Петербург.

Так неожиданно Виктор стал графом и обладателем кое-какого нестыдного имущества, которое, уж верно, превосходило и ценой, и значением все то, что он оставил на Филипповой Горе. В гимназии, к слову, эта метаморфоза произвела на всех весьма сильное впечатление. Республика республикой, а дворянство никто пока не отменял и со счетов не сбрасывал. И графский титул, как начинал теперь понимать Виктор, для этих людей – имея в виду и преподавателей, и гимназистов – отнюдь не пустой звук. Что-то такое он добавлял человеку. Что-то важное, что не сразу выразишь словами, но прибавка эта оказалась достаточно весомой, чтобы не обращать на нее внимания. Да и деньги оказались Виктору весьма кстати.

Он жил в интернате при гимназии на полном пансионе, и надо сказать, Павел Игнатьевич Головин не зря старался, подыскивая для Виктора подходящее по всем статьям место. Воспитанников здесь хорошо одевали – гимназическая форма из хорошего сукна и ботинки из натуральной кожи, – неплохо кормили, имея в виду, что пусть не всегда вкусно, но всегда досыта, и спали гимназисты в теплых дортуарах на шесть кроватей со своей уборной и общими на четыре спальни душевыми. Однако полными сиротами являлись здесь лишь трое гимназистов, остальные были попросту иногородними или происходили из хороших, но обедневших семей. А так, чтобы вообще ни одной родной души на всем белом свете, не имевшим никаких, пусть даже самых дальних родственников, являлся один лишь Виктор. Ему никто не слал писем и не выдавал денег на карманные расходы. Тем не менее, учитывая его возраст, – все-таки шестнадцать лет как-никак, – по выходным и праздничным дням его отпускали в город, так сказать, давали увольнительную на берег. И вот здесь наличие собственных денег оказывалось крайне важным фактором. Сиротам и детям из обедневших семей полагалась, разумеется, стипендия, чтобы, выходя в свет, гимназисты могли себе «ни в чем не отказывать»: выпить, скажем, стакан сельтерской воды, съесть мороженое пломбир или сходить на дневной сеанс в синематограф. Однако небольшой личный капитал в этом смысле значительно расширял список удовольствий, которые, отправляясь в город, мог себе позволить Виктор. Ну, а нынешнее богатство, упавшее на него, что называется, прямо с неба, еще больше расширяло горизонты, позволяя думать о вещах, о которых ученику старших классов гимназии обычно не приходилось и мечтать. Выпить кружку хорошего пива, пообедать в ресторации, сходить на представление в бурлеск [42] . Там, конечно, косо смотрели на гимназическую форму, но капитал тем и хорош, что открывает множество закрытых вроде бы дверей. Сначала – за мелкую мзду – ему позволяли посмотреть на полуголых девиц из темного угла близ кулис, а потом он купил себе нормальный костюм, в котором не выглядел уже безусым юнцом, и стал выходить в город в «гражданском». Теперь на него косились уже в гимназии, но, в конце концов, оставили в покое. Так что Виктор вплотную задумался над посещением борделя. Желание «спустить пар» совершенно нормально для физически здорового шестнадцатилетнего парня, но ведь на самом деле Виктор был куда старше и знал о сексе отнюдь не понаслышке. И томление в чреслах, возникавшее у него все чаще и чаще, в особенности в виду красивых дам и полураздетых танцовщиц, он понял сразу и однозначно. Однако возможности начать в городе настоящий роман, как это делала молодежь в «будущем-прошедшем», у него попросту не было. Негде познакомиться, не с кем, да и результативность этого метода, учитывая его юный возраст, а также имевшую место историческую эпоху, стремилась к нулю. Так что для удовлетворения полового инстинкта оставались одни лишь шлюхи.

42

Бурлеск – разновидность развлекательного театрального эротического шоу.

Обдумав эту мысль, Виктор решил отложить посещение публичного дома до летних каникул. Поскольку ехать ему все равно было некуда, он на все лето оставался в своем интернате при гимназии, но получал при этом гораздо большую свободу, чем в обычное время. Была возможность иногда даже не возвращаться ночевать. Этот интересный факт поведал Виктору Михаил Корчемкин, как раз завершавший свое пребывание в 8-й гимназии и уезжавший учиться – он получил стипендию от богатого мецената – в Шлиссельбургскую Академию – лучший университет Новгородской республики.

– Дашь смотрителю серебряный рубль, и он тебя целый месяц будет покрывать. И выпустит, и впустит, и начальству доложит, что ты спал в дортуаре аки агнец божий. Но, если есть деньги, я бы тебе, брат, посоветовал сходить в шведский ночной клуб или на франкский стриптиз. Одухотворяющее зрелище, да и кого-нибудь из танцовщиц можно снять. Но это, знаешь ли, стоит дороже, чем простая профура [43] …

Слова старшего товарища пробудили у Виктора какие-то смутные воспоминания о его прежней жизни, в которой он, похоже, бывал в ночных клубах и видел вожделенный танец-стриптиз. Вспомнил он и то, что в питейных заведениях – кажется, там и тогда они назывались барами – ближе к ночи можно было подцепить не только проститутку, но и вполне добропорядочную шлюху, которая приходит туда не ради денег, а ради половых излишеств. Существуют ли такие женщины в этом мире и в эту эпоху, Виктор не знал и знать не мог, но признавал, что идея хороша, и ее как минимум следует проверить. Так что на лето у Виктора имелись весьма серьезные планы, но, как оказалось, он с ними несколько поторопился. За неделю до окончания семестра ему пришло неожиданное письмо.

43

Профура – женщина легкого поведения.

«Дорогой Виктор, – писала ему некая Екатерина Владимировна Рязанцева, – к сожалению, мы лишь совсем недавно узнали о вас и о том, что вы наш родственник. Я прихожусь вам двоюродной тетей, так как являюсь родной племянницей вашей бабушки Елены Васильевны Якуновой в девичестве Урванцевой. Я дочь ее сестры Ксении и в раннем детстве была знакома с вашей покойной матушкой. В дальнейшем, так уж распорядилась жизнь, наши семьи отдалились друг от друга, и связь между нами была потеряна. Соответственно, мы ничего не знали ни о судьбе Софьи, ни о том, что у нее родился сын. Теперь, когда мы узнали о вас, – нам сообщил об этом чиновник из МВД, – мы бы хотели возродить наше родство. Третьего июля я буду в Новгороде и, если вы не возражаете, хотела бы забрать вас на лето из вашей гимназии и познакомить с некоторыми из наших общих родственников. Я предполагаю взять вас с собой в Шлиссельбург и далее в Печору. Близ Шлиссельбурга находится имение, принадлежащее жене моего дяди по отцу – генерала Рощина, а в Печоре его собственное обширное имение. И там, и там по летнему времени ожидается много гостей, среди которых немало людей интересных, и я бы даже сказала, значительных. Будет там и много молодежи близкого к вашему возраста. Думаю, такие вакации позволят вам хорошо отдохнуть перед новым учебным годом и наконец познакомиться с вашей родней.

С уважением, Екатерина Владимировна Рязанцева».