Ее звали Ева

Мелодичный звон часов из позолоченной бронзы оповестил, что наступило четыре часа дня. Смеркалось. Скоро войдет миссис Глазьер, со всей помпезностью толкая перед собой тележку с чаем, словно везет им ассорти роскошных десертов, достойных угощения в «Ритце», хотя послевоенная система нормирования продуктов позволяла в лучшем случае полакомиться тостом, на который намазаны тонкий слой маргарина и еще более тонкий слой ежевичного джема. Ева уже скучала по вкусному хлебу, что пекли в Вильдфлеккене, и сытному питанию, которым военно-торговая служба ВМС, ВМФ и сухопутных войск обеспечивала британские военные базы в Германии, где она задержалась на какое-то время перед тем, как окончательно вернуться домой.

– Мама, время теперь другое, и я тоже стала другой. Да, до войны было в порядке вещей, что незамужние или овдовевшие женщины продолжают жить с родителями, но теперь ситуация изменилась. С тех пор как погиб Хью, я живу самостоятельно и уже привыкла сама за себя отвечать.

– Одно могу тебе сказать, дорогая: я жила с родителями, пока замуж не вышла, и никто не считал это странным, – она воткнула иголку в ткань и, сняв очки, посмотрела на дочь так, словно не узнавала эту сильную независимую женщину, которая некогда уехала из Англии опечаленной вдовой.

– Это было давно, мама. Теперь женщины стали более независимыми. Ты должна понимать, что их больше не устраивает участь домохозяек и старых дев-домоседок. Во время этой прошедшей войны женщины на трудовом фронте заменили мужчин, что раньше было бы просто немыслимо. Ты только представь: они водили машины скорой помощи, трудились на фермах в составе сельскохозяйственной армии. Да что говорить, они даже баржами управляли, доставляя уголь и древесину, а еще работали на лесоповале.

– Да, дорогая, об этом я слышала. Весьма неподходящие занятия. А про их наряды я вообще молчу. Мы в нашем городке видели этих лесорубщиц. Какие-то брюки безобразные, идут хихикают. Совершенно непристойное зрелище. Так и лезли на глаза всем и каждому. Стыд, да и только.

– Мама, зря ты их осуждаешь. Они выполняли важную работу, и это была их рабочая униформа. Всем приходится приспосабливаться. И я не могу жить здесь в мире и покое до скончания века. Возможно, когда-нибудь так и будет, но сейчас я хочу решать сложные задачи, добиваться поставленной цели.

– И что это значит, дорогая?

– Я поступаю на госслужбу, – Ева увидела, как тонкие подрисованные брови матери внезапно выгнулись. – Ты только не волнуйся. Краснеть за меня тебе не придется.

Ты никогда не узнаешь о том, за что тебе пришлось бы стыдиться дочери. Я об этом позаботилась.

– Я буду работать в конторе в Лондоне. Это абсолютно неопасная, спокойная работа с хорошим жалованьем, на которое я без всяких проблем сниму себе жилье.

– Но чем ты будешь заниматься на… госслужбе? – последнее слово она выделила ударением, словно оно имело неприятный привкус.

– Полагаю, печатать и регистрировать документы. В сущности, именно этим я и занималась последние годы. Привычная для меня работа. Но на выходные, обещаю, я буду приезжать домой, – Ева опустилась на колени перед матерью и взяла ее за руки. – Живя в Лондоне, я буду иметь возможность заходить в «Питер Джонс» и покупать тебе все, что попросишь. Ты бы ведь этого хотела, да?

– Дорогая, это было бы чудесно. Тогда мне не пришлось бы посылать других за шелком и шерстью. Сама я часто в Лондон ездить не могу: здоровье у папы теперь не такое крепкое, как раньше, – она вытащила из рукава носовой платок и промокнула им глаза.

– Мама, для тебя я сделаю все, что в моих силах. В конце концов на что еще нужны дочери?

Глава 73

Кингсли

14 декабря 1967 г.

Дорогой мой!

Я должна бы горевать, но, как ни странно, скорби я не испытываю. Я немного поплакала, когда мама умерла. На похоронах, как и надлежало, сохраняла траурный вид, но теперь, когда все это позади, я чувствую себя вполне довольной. Кингсли целиком и полностью принадлежит мне, и я вправе хозяйничать в нем по своему усмотрению.

Мы с мамой довольно терпимо относились друг к другу, но она не давала мне забыть, что в ее глазах я всего лишь жалкая вдова, которой приходится самой зарабатывать на жизнь. Прикладывая к глазам носовой платок, она то и дело поминала тебя, дорогой: «Если б Хью был жив» и «Хорошо бы еще внуков». Меня это жутко раздражало.

Спрашивается, зачем ей еще внуки, если она своей единственной, как она думала, внучкой особо и не занималась? Мама, конечно, рассчитывала, что когда-нибудь я снова выйду замуж. Но разве могу я найти тебе замену? Ведь ты единственный мужчина, которому навеки отдана моя любовь.

И вот теперь Кингсли принадлежит мне. Отныне никто не вправе мне диктовать, как я должна наслаждаться теми радостями, что он может предложить. Я всегда мечтала, что мы будем жить здесь вместе. Но через несколько лет я уйду на заслуженный отдых, начну получать полную пенсию и, возможно, еще и надбавку от государства и стану жить в свое удовольствие. Правда, расточительной я быть не собираюсь. Я не намерена на старости лет путешествовать по миру на круизных теплоходах, танцуя с аниматорами, которым платят за то, чтобы они отвешивали комплименты одиноким пожилым дамам. И я не намерена навязывать свое мнение добропорядочным волонтерам на благотворительных мероприятиях, церковному или приходскому совету, как это делают многие пенсионеры. Я просто буду петь в церковном хоре, приносить свои соленья-варенья на ярмарку, что раз в месяц устраивает «Женский институт», вступлю в местное общество садоводов. Моим увлечением станут Кингсли и его сады. В них появится больше подснежников и таких растений, как морозник, дельфиниум и флокс. Я сделаюсь заядлым садоводом.

Однако про свое обещание я не забыла. Я знаю, что он еще жив, в начале года удостоился награды, скромной награды, но он и такой не заслужил. Я буду наблюдать и ждать, и я уверена, что в один прекрасный день у меня появится возможность выполнить свое обещание.

Прощаюсь, дорогой, но не насовсем.

Навечно твоя, Эви.

P.S. Я люблю тебя.

Часть десятая Глядя тебе в лицо! (8, 1, 5)

Глава 74 Миссис Т-К

30 ноября 2016 г.

Банный час

Она старается не думать о том, что ей приходится оголяться перед медсестрами лечебницы. Ее некогда подтянутое натренированное тело высохло, превратилось в скелет, обтянутый дряблой кожей с пигментными лилово-бурыми старческими пятнами. Правда, серебристых растяжек на животе не видно: они давно исчезли.

Она снимает с себя кардиган из овечьей шерсти и белую блузку, затем пытается расстегнуть пуговицы сбоку на твидовой юбке. Нет, для ее пораженных артритом негнущихся пальцев это слишком трудная задача. Ей понадобится помощь.

– Мэри, – зовет она. – Я готова.

Опираясь на ходунки, она усаживается на мягкий табурет. Слава богу, что ее комната в «Лесных полянах» – одна из немногих, где есть специальная ванна. Душ она никогда не жаловала: только зря волосы мочишь да прическу портишь, а она мыла голову и делала укладку раз в неделю.

Опустившись на корточки, Мэри сняла с нее туфли и нейлоновые гольфы. Эвелин предпочла бы носить колготы или даже чулки, но теперь это было непрактично. Однажды она попыталась надеть чулки с фиксирующим эластичным верхом – с резинками, как выразилась продавщица в магазине, но они сползали с ее утративших упругость бедер и морщились на коленях, когда она вставала.