Её звали Лёля

До самого позднего наши с ними бились. Потом посчитал кто-то: трижды ту деревеньку освобождали! Хата, в которой блинки пожарили, чудом уцелела. Хотя бой вокруг был страшный. Правда, хорошо, без артиллерии обошлось. Но мин немцы набросали много – несколько домов сгорели дотла. От деревни в итоге мало что осталось. И немцы, все наши удивлялись, до блинов не добрались. А уж когда бой окончился уже под утро, бойцы наконец-то поели как следует. Поделились со всеми, ясное дело. Брат пишет, он в жизни вкуснее ничего не ел.

– Блинное сражение, – сказал я в повисшей тишине.

Слушатели сначала повернули ко мне головы, а потом рассмеялись. Первым рассказчик, потом остальные. Я тоже присоединился. На душе стало как-то полегче. Я вдруг понял, что всё идет так, как предначертано свыше, и как ни старайся, ничего изменить нельзя. Скрижали судьбы давным-давно сотворены в отношении каждого, кто находится в этом окопе, на этой войне, на этой планете. Особенно это меня касается. Иначе бы я прямиком отсюда рванул в Москву, добился бы встречи со Сталиным и рассказал ему о будущем мироустройстве.

Эх, сколько бы ошибок удалось избежать! И не стал бы предатель Хрущёв главой советского государства. И не втоптал бы в грязь память о Сталине, а потом не началось бы гниение государственной рыбы с головы, приведшее в итоге к развалу СССР. И не пришлось бы потом… Да, ну не стану углубляться. Что толку? Ничего изменить не получится, да я тут и не затем вовсе, а чтобы… И вот тут я задумался крепко.

А зачем я здесь? Для чего та невидимая мощная сила, способная управлять временем и пространством, отправила меня из своего времени сюда, в 1942 год, в сталинградскую степь? «Чтобы я на собственной шкуре прочувствовал, каково здесь было. Чтобы проникся и осознал», – пришёл ответ. Ну, а раз так, то буду воевать дальше. Стоило так подумать, как вдалеке бабахнуло, и над нашими головами со свистом пронесся снаряд. Он взорвался в сотне метров позади позиций, и кто-то хмуро сказал: «Перелёт». Я уже знал по своему небольшому опыту: немцы начали пристрелку. Берут нас в «вилку», чтобы потом накрыть плотным огнём.

Так и получилось. Фашистские корректировщики сделали поправку, и потом их артиллерия загремела по всей линии фронта, забрасывая нас снарядами. Мы попрятались в окопах, сжавшись и вздрагивая, когда очередной снаряд вздымал землю неподалеку, засыпая всё горячими осколками. Этот стальной град продолжался примерно десять минут, а потом кто-то закричал:

– Танки! К бою!

Все, кто остался жив и не был ранен, поднялись и стали прицеливаться. Враг бросил на нас танки и пехоту. Не щадя снарядов и патронов, немецкая лавина двинулась на нас, и мне показалось, что на этот раз выстоять не сможем. Артиллерии ведь у нас нет. Но вдруг один из танков, что подобрался ближе всех, вспыхнул, словно спичка. Из люка вырвалось тугое пламя, а потом башня подскочила, оторвавшись от основания, и плюхнулась обратно, окутанная огнём и дымом.

Я удивлённо обернулся назад и понял: это же наши зенитчицы! Опустили стволы своих орудий и лупят по немцам прямой наводкой.

– Молодцы, девчата! – заорал кто-то неподалёку.

Мне вдруг стало радостно. Ну, с такой-то поддержкой повоюем еще!

Глава 94

Этим девчонкам памятник нужно поставить. Один большой, красивый. Наподобие того, что с недавних пор стоит в Тверской области и называется Ржевский мемориал Советскому Солдату. Ну почему такого же не установили этим хрупким созданиям, которые жгут немецкие танки прямой наводкой? Гибнут, кричат от боли, когда их тела пронзают осколки, но продолжают стоять, несмотря ни на что!

В какой-то момент я обернулся, чтобы снова порадоваться слаженной работе зенитчиц, и прямо на моих глазах вражеский снаряд упал рядом с расчётом. Взмылься столб земли и пламени, раздался грохот, взвизгнули осколки. Когда пыль осела, я увидел страшное: зенитка была опрокинута на бок и страшно искорёжена, а девушки… Их разметало во все стороны. Не выдержав, я опустил голову и… расплакался. Так невыносимо жалко мне стало их всех.

Постарался прийти в себя, всё-таки бой идёт вокруг, нельзя расклеиваться. Сцепил зубы, схватил связку гранат и выскочил из окопа.

– Куда?! – заорал Василий. – Дядя Коля! Назад!

Мне было наплевать. Я рванул вперед, к ближайшему танку. Пули свистели совсем близко. Они вонзались в землю около меня, а мне было наплевать. Так сильно, до боли, захотелось отомстить этой погани немецкой за гибель тех девчонок. Даже не обратил внимания, что за танк оказался передо мной. Те, кто управлял им, от такой дерзости русского бойца, кажется, растерялись даже. Им было проще всего срезать меня очередью из пулемёта, и дело с концом. Но то ли я бежал слишком быстро, то ли действительно не сообразили гансы, однако мне удалось оказаться рядом с бронированной коробкой.

Я хотел было швырнуть гранаты прямо под «гусеницу», но мелькнула мысль: «А если отскочит?» В мою сторону отлетит, жахнет. Меня побьет осколками, это ладно – никакого вреда танку не будет, вот что обидно! Я видел такое в кино, и мне всегда казалось странным: обычная граната ведь от удара не взрывается. Не снаряд же, не ракета. Будь у меня в руках РПГ – другое дело, но откуда ему тут взяться? Значит, надо сделать так, чтобы жахнуло, и покрепче.

Потому обежал танк сзади, оказавшись в жирно-маслянистом облаке выхлопных газов, выдернул чеку, положил связку на решётку радиатора и побежал в сторону. Позади раздались грозные выкрики – неподалёку оказались несколько немецких пехотинцев. Они не сразу меня заметили – помог танковый выхлоп, а когда увидели, захотели не пристрелить, а в плен взять.

Ага, сейчас! Я всё тем же безумным зайцем помчался обратно, петляя из стороны в сторону. Фрицы стали стрелять мне в спину. Возможно, прихлопнули бы, если б не счастливая случайность – я запнулся об корень кустарника и кубарем полетел по степи, слыша, как пули шуршат мимо. Ни одна не попала, а потом неожиданно грохнул взрыв. Я, отплевываясь от пылищи, протёр глаза и улыбнулся. Танк горел, экипаж раскрыл люки и быстро покидал его.

– Ну, сволочи, сейчас устрою вам… – зло прорычал я, прицеливаясь. Но сделать успел всего три выстрела, и то не попал. Рядом посыпались с мерзким визгом мины, и мне пришлось срочно уматывать оттуда. Когда свалился в окоп, Василий посмотрел на меня так, словно я с того света вернулся.

– Чего пялишься, как зомби увидел? – спросил я.

– Зомби? – спросил удивлённый боец.

– Ну, ходячих мертвецов так называют, – зачем-то стал я его просвещать вместо того, чтобы занять место в стрелковой ячейке. Бой-то всё ещё продолжался.

– Не слышал.

– Услышишь ещё, – хмыкнул я.

– Как вы его здорово подорвали, дядь Коль! – восхищенно сказал Вася. – Вам за такое, наверное, теперь медаль дадут.

– Ага, орден сутулого первой степени с закруткой на спине, – сказал я.

Глухарёв раскрыл рот от удивления. Ну до чего ж наивный!

– Такой бывает разве? – спросил он.

– Варежку закрой, муху проглотишь, – сказал я, хлопнул парня по плечу и вернулся на своё место.

Не выдержал. Обернулся. Там, где погиб расчет зенитного орудия, тел уже не было. Их кто-то унёс. «Может, и не все умерли? – подумал я. – Может, Лёля их вытащила, раненых?» Но думать дальше об этом было некогда. Немцы продолжали вгрызаться в нашу оборону. И так до самой ночи, пока им наконец не надоело терять солдат и технику. Они отошли, и потом мы ещё минут двадцать сидели по окопам, изображая из себя свернувшихся ежей, поскольку артиллерия и миномёты били по нам, расходуя боезапас без жалости.