Эффект Эха

После южного зноя и духоты асфальта долгой дороги, город казался прохладным. Моросил дождь, хотя сквозь низкие облака пробивалось солнце. Я хлопала балетками по мокрому асфальту, огибая лужи навстречу стеклянному окну в увешанной круглыми антеннами пятиэтажки. В окне горели неоновые ножницы, а сквозь пластик стеклопакетов пробивался свет дневных ламп. Названия у салона так и нет. Оксана говорила, что оно не так уж нужно – все равно ее узнают по ножницам, а тем, кто по записи название вообще не обязательно – главное знать имя мастера. С этим не поспоришь. Что ж, хотя бы нет банального крутящегося столбика с красной лентой, которых по городу больше, чем почтовых ящиков.

Я молча села в кресло, боясь начинать разговор. Оксана нависла надо мной – я видела ее сосредоточенное лицо в зеркале. Она демонстративно показала мне расческу, затем ножницы, а после машинку для коротких стрижек. Слегка повернув мою голову крепкими пальцами, она потрогала ноющую скулу.

– Догадка номер сорок четыре, – задумчиво сказала она, – твой сутенер тебя поколачивает.

Я кисло улыбнулась в ответ, затем рассмеялась, по привычке прикрыв рот ладонью.

– Не вертись. Мне нужно подумать, что сделать с ужасом на твоей голове. А потом подберем тональник – ходить так по городу совсем не годится. Ты как мелкая бродяжка, заглянувшая в приличное заведение за мелочью.

– Почти так и есть, – согласилась я.

Оксана на секунду замерла с ножницами, затем покорно кивнула.

– Ясно. Сделать на голове красиво, но в долг. Без проблем, конечно. Как раз выиграла миллиард в лотерею. А теперь все еще не вертись и не открывай рот. Не хочу снова слушать, что привезешь деньги вечером к закрытию. Хочу слышать, что сегодня ты свободна и придешь к нам с Валерой на ужин.

Я едва поморщилась открыто, но сдержалась вовремя.

– Я выгляжу голодной?

– Ты выглядишь несчастной. Когда ты в последний раз отдыхала или ездила в отпуск?

– Не поверишь, но вчера, – усмехнулась я.

Оксана тяжело вздохнула.

– Мой утренний латте темнее чем твоя кожа. Ты купалась по ночам? Надеюсь, в том купальнике, который я от всей души тебе подарила вместе со скупой слезой.

– Ты про те два шнурка? – разумеется я брала их с собой, но в жизни бы не вышла в таком виде на пляж.

– Ясно. Я поняла, почему ты купалась по ночам.

Мои волосы медленно, но, верно, приходили в вполне приличный вид. Она никогда не спрашивала меня, как я хочу подстричься, чувствовала сама. Я вспоминала историю про тот ресторанчик в Нью-Йорке, в котором хозяин не держал меню и подавал гостям то, что считал нужным. Конечно, работало это только со мной и каждый раз я сжималась внутри от молчаливого протеста против того, что делают ее ножницы, даже зажмурилась бывало. Но потом осторожно всматривались в зеркало и видела лучшую копию себя.

– Спасибо, – я улыбнулась. Девушка в зеркале улыбнулась в ответ. Она была милой, несмотря на маленький подбородок и непослушно торчащие уши. Большего Оксана и не ждала, кивнула с видом принятия глубочайшей похвалы и жестом фокусника сорвала с моей шеи шелковое покрывало.

– Привезу сегодня же, сколько скажешь.

– Миллиард, – Оксана близоруко уставилась в экран моего телефона, сунутого ей под нос.

– Знаешь, где это? Только подоступнее.

– Понятия не имею. Слушай, Валера приедет через полчаса и может подкинуть. Подождешь?

На этот раз я не удержалась, поморщилась. Оксана делала вид, что сворачивает покрывало. Шелк то и дело уползал из ее пальцев.

– Слушай, ты же не будешь в очередной раз возвращаться к той сказочке, кто, каким образом и за что тебе платит деньги.

– Нет, забудь. Это от тайных арабских поклонников.

Оксана натянуто улыбнулась. Один раз я сорвалась на какую-то мелочь, вроде ее замечаний, что я неправильно живу и выложила ей всю правду. Оксана долго смотрела на меня, дважды выходила покурить под дождь и сквозь стекло парикмахерской я видела ее растерянно-сосредоточенное лицо. Потом сказала, что устала, и Валера вот-вот заедет за ней, заставив меня быстро засобираться домой. Обошлось без ее комментариев и вызовов бригады санитаров для буйнопомешанных. Я так и не узнала, как она переварила все те вещи, которые я наговорила ей. Но с тех пор началась длинная череда пронумерованных догадок про то, чем я занимаюсь и почему прихожу с видом кикиморы, даже если пару дней назад Оксана-волшебница навела на моей голове и на лице полный порядок.

На это раз я промолчала. И Оксана тоже.

– Зайдешь к нам вечером? – устало переспросила она без особой надежды. Я мягко и уклончиво сослалась на неотложные дела.

Дела и вправду были. Например, найти новую квартиру. Из старой меня попросили как раз накануне того, как я узнала, что мне нужно ехать к морю, а потом в спешке возвращаться назад. Две коробки с вещами до сих пор болтались в тесном багажнике, а на заднем сидении шуршал на каждой кочке наспех собранный и упакованный в целлофан ворох моей одежды.

Я смотрела сквозь лобовое стекло на суетливый двор, положив руки на нагретый солнцем руль. Переползали с горячего асфальта в тень и обратно ленивые бродячие псы. В песочнице копошились цветные гномики под присмотром бдительных мамаш. Любопытный голубь пытался обжить мой капот, но заглянул одним глазом в мое лицо и торопливо ретировался, неуклюже тряся крыльями. Солнце медленно ползло к крышам пятиэтажек. Красивая и ухоженная, даже избавленная от синяка кремом и чудом, я отслеживала глазами его огненный путь, безучастно, как усталая кошка, и мечтала о ванне и кровати. Ладно, подошли бы и душ с диваном. Главное смыть с себя южную пыль и вытянуть ноги. И на какое-то время пожить муляжом нормальной жизни без странных радиостанций, дальних поездок и Эхо. Кстати, о нем!

Часы на панели немного спешили, но намекали на то, что можно включать дурацкий навигатор и искать не менее дурацкий адрес. В конце концов – спальный район, а значит парковку еще нужно будет ухитриться найти. Оторвавшись от ставшего неплохой подушкой руля, я потерла красный след на щеке и повернула ключ.

Подъезд был измазан синей краской. Именно так, хотя маляры наверняка назвали это хорошей работой и даже взяли деньги. Темные потеки на стенах казались еще непросохшими и липкими. Я вглядывалась в едва различимые номера на побитых жизнью и шпаной почтовых ящиках. Обычный подъезд в старом доме с сырыми лестничными пролетами и сломанным домофоном. Дверь настежь, подпертая половинкой кирпича, но в нее вползало слишком мало света, так что кривые единицы и семерки сливались в нечто среднее. Внутри ящика, который я подозревала больше остальных, что он окажется сорок седьмым номером, что-то белело, опущенное туда видимо совсем недавно – бумага еще не утратила своей почтовой белоснежности. По ржавой батарее ящиков скользнула тень, прежде чем я успела отогнуть край ящика и всунуть туда край прихваченных из бардачка ножниц. Пришлось оставить свое подозрительное занятие и обернуться.

Тень превратилась в пожилую женщину в блеклом цветастом платке. Она замедлила шаг и теперь косилась на меня, нарочно делая вид, что еле тащит полупустой пакет. Прекратить ломать ящик и ждать пока за мной перестанут следить казалось еще более глупой затеей. Я энергичнее задергала ножницами, но конверт то и дело ускользал вглубь ящика.

– Воровка! – заключила женщина вполголоса и опасливо покосилась на ножницы.

– Неправда, – буркнула я.

Конверт наконец упал в мою ладонь сильно пожеванный тупыми ножницами.

– Я милицию позову! – уже более уверенно донеслось мне в спину.

Вот это было лишним. Я торопливо направилась к двери, сжимая конверт пальцами и пытаясь наощупь определить его содержимое. Возвращаться сюда я бы точно не стала, даже если вместо своего письма случайно забрала чужое налоговое уведомление. Почти чувствовала спиной бессильный гневный взгляд и слишком отвлеклась на это ощущение. Короткая лестница внезапно закончилась, и я влетела в чей-то обтянутый выцветшей футболкой торс.