Эффект Эха
Шрифт:
– Вот, – он протянул его мне. Алюминиевый ромбик с каким-то годом, явно задолго до моего рождения.
– Зачем это?
– В вашу коллекцию доказательств, что вы не сумасшедшая.
Я пожала плечами и сунула значок в карман.
– У вас, наверное, целый музей дома?
– Ну, мой дом вот он, – я похлопала «лягушонка» по крыше. – Как видите – не густо. – Я прищурилась и заглянула в его угольные глаза. – Вы что, правда считаете меня таким уже великим профи? Ваша гостиница и Блуждающая точка в ней – четвертое мое дело, Малик. Четвертое!
Он показал головой и снова усмехнулся.
– Не верю ни одному вашему слову, но у нас вроде бы есть общее дело. Я могу заехать за вами завтра утром. Скажите куда.
– Учитывая, что на машине я, скорее это мне придется за вами заехать.
Малик
– Ни одному слову, – повторил он.
– К счастью, у меня нет времени и желания вас убеждать в чем-либо. Как я уже сказала – куча дел.
Я наконец нашла ключи в глубинах сумочки и села в машину. Дала себе обещание разуться сразу, как только мой собеседник исчезнет.
– Какие у вас могут быть дела?
– Найти место, где можно просушить обувь, забрать сумку из гостиницы и навестить дочку и мужа.
Малик открыл было рот, но затем мягко улыбался и кивнул, слегка нагнувшись к машине. «Ни единому слову» – читалось в его глазах. Я помахала ему рукой на прощание зачем-то и покатила к выезду с парковки.
Над холмами все еще грохотала гроза.
2.Лора: невидимый собеседник
Город застыл зеленым озером в низине между цепочками холмов. Это там внизу он казался паутиной улиц и скоплением наползающих друг на друга зданий. С высоты высотные дома стали острыми рифами, торчащими из пока еще зеленого, но стремительно желтеющего моря. Малая Каменка оказалась не такой уж близкой. Один из тех поселков, которые считаются элитными лишь по инерции, следуя лозунгу застройщика. На деле – далекая от приличных школ, больниц и ресторанов кучка коттеджей из красного и желтого кирпича, ощетинившаяся гроздями спутниковых антенн и огородившаяся от скучных лысых тротуаров высокими заборами с безвкусными львами.
В рыжем воздухе пахло осенью и запустением. Ветер гонял листья и шевелил тонкие макушки к месту и не к месту высаженный туй, между которыми летали обрывки цветных упаковок и невесть откуда взявшиеся кусочки пенопласта. Мертвая тишина – ни шорохов, ни лая собак. На нас молча таращились слепые камеры и глазки в кованых калитках.
Малик тоже молчал, хотя и поглядывал на меня с опаской. С утра он был хмур, пах сносным одеколоном и горьким кофе. Глазами поискал магнитолу, надеясь на музыку, но заметил только старый радиоприемник и скис. Всю дорогу он делал вид, что спит, надвинув шляпу на глаза, но мне ли не знать, что с его ростом спать в «лягушонке» затруднительно. Впрочем, так даже лучше. С утра совершенно не хотелось ни вопросов, ни откровенных бесед. Когда я заглушила мотор, ему пришлось изобразить внезапное пробуждение.
– Тут где-то должен быть съезд, – сказала я. Дорога через поселок все еще оставалась тупиковой и вела то ли в болото, так и не ставшее элитным, то ли в лесную глушь.
– Сидите, я посмотрю.
Сквозь затуманенное стекло я наблюдала, как он ежится, поправляет воротник и оглядывается по сторонам. Затем мой попутчик неохотно зашагал к высокому забору, за зубчатым краем которого пряталась высокая крыша. А я достала навигатор.
Съезд действительно был неподалеку и примыкал к тому месту, где однажды на месте грунтовки появится хорошая дорога, соединяющая поселок и базу отдыха. И тогда поток машин устремится между спокойными стенами в проулок, раздражая хозяев. Но пока там блестели лужи.
Малик вернулся. Он утопил шею и подбородок в воротнике и косился на мою машину. На его шляпе поблескивали значки.
– Дорога есть, но очень посредственная, – доложил он и снова скользнул взглядом по «лягушонку».
– Значит, пойдем пешком. По навигатору меньше километра.
Слова насчет навигатора н пропустил мимо ушей.
– В общем-то застрять не должны…
– Я только помыла машину, – перебила я. – Идемте!
За пределами теплого салона ощущение запустения только усилилось. Ветер дул со стороны холмов не утихая. На конической крыше дома за забором поскрипывал флюгер – тонкий железный олень, царапающий рогами небо. Я поежилась и застегнула куртку, едва не прищемив молнией подбородок.
–
Слушайте, меня мучает один вопрос, – Малик догнал меня в два шага и сейчас шел рядом высокий и нескладный. – Я не водитель, но знаю, что автолюбители как-то обычно называют свои машины.– И что? – сухо спросила я. Нарочно сухо, но похоже было, что Малик плохо разбирается в интонациях.
– Как зовут вашу?
– Никак.
Грунтовку и правда сильно размыло. Заляпала бы весь капот до самых дворников. Дорога спускалась вниз и оттуда коттеджный поселок казался некрасивым замком на возвышенности, хозяин которого годами топтал пыль Палестины вдали от своих заболоченных земель. Внизу виднелась насыпь железной дороги, а к ней прижималась полоса заброшенных домиков с такими же заброшенными и заросшими бурьяном участками, из которых тут и там торчали кривые стволы потрепанных временем и ветрами яблонь. Окна таращились на нас пустыми проемами. Роща медленно наступала на них, поглощая остатки заборов и стен.
Отмеченное на распечатанной карте место мало походила на что-то ритуальное. Несколько сваленных с неровную букву П бревен, следы кострища между ними. Даже несколько плохо припрятанных травой и листьями бутылок с облезшими этикетками. Я понадеялась, что на этом все. Но следы старого капища оказались неподалеку и мусора там не было. Напротив, казалось, что кто-то вычистил это место десятком граблей и смел вездесущие листья.
– Дешево и безвкусно, – сказала я, постучав носком кроссовка по свежему еще смоляному столбу, вкопанному в жирную землю. Никто не удосужился даже как следует заполировать сучки. Колья образовывали ровный полумесяц, в центре которого лежал камень с голову Малика размером и такой же темный. Ни псевдо-рун, ни свитых из веревок и прутьев ничего не значащих символов, но зашитых грубыми нитками апельсинов или безголовых кукол. Такое оставляют обычно в лесу те, кто потом и снимает дешевые мистические ролики на трясущуюся камеру ради внимания подписчиков. Тут работа менее халтурная, хоть и такая же безвкусная. Просто столбы – словно макет под будущее капище, над которым еще работать и работать.
– Точно не древнее? – то ли сказал, то ли спросил Малик.
– Уж точно не современное, – сказала я. Я специалист, если можно так сказать, по совсем новым культам, которые возникают тут и там, живут пару дней или напротив, показывают просто чудеса стабильности и популярности. Есть те, кто поклоняется технологиям и носит на шее флешку на веревочке, те, кто выискивает себе богов в литературе и начинает свято верить в них, есть настолько «неоязычники», что их боги разве что джинсы и худи не носят. А может носят. И грубо обтесанные столбы, сделанные по картине из какой-нибудь популярной книжки, не имеют к этим культам никакого отношения. Скорее всего местным подросткам захотелось атмосферного места для дегустации десятка сортов дешевого пива. Может кто-то из них и правда начитался сомнительных книг. Я все это хотела сказать Малику, но промолчала. В моей голове это звучало неплохо, но походило на хвастовство недописанной курсовой работой.
Малик пожал плечами, словно все понял.
– Ну, я осмотрюсь…
Осмотрись. Я вышла к ручью, лениво огибающему самую границу рощи. Тут у подножья холма ветер почти стих, но все еще норовил забраться под кофту и подладить по голой спине. Я спрятала ладони в рукава, подняла ворот куртки. Слегка знобило и чесался нос, предчувствуя скорый насморк. Всегда так после «выезда». Вроде бы все удачно, но потом накрывает какой-нибудь гадостью вроде аллергии или пропавшего голоса.
Ручей разрывал своим журчанием гнетущую тишину. Он и шорох листьев под ногами Малика.
– Лора, посмотрите на это.
Это его «вы» как лезвием по ушам.
– Послушайте, Малик, – я повернулась к нему, не заметив, что он уже подошел и теперь смотрел через мое плечо на ручей, надвинув на глаза дурацкую шляпу. Он крутил в пальцах какой-то предмет, но я не могла рассмотреть, что именно. – Малик, вы старше меня, наверное, раза в два. Можете обращаться ко мне на ты.
Может немного фамильярно, но я так перестала бы чувствовать себя старухой.
– Ни в коем случае, – он покачал головой. – Мы с вами не пили и жизнь друг другу не спасали, так что поводов нет.