Эффект Холла, или Как меня обманула одна девушка

– Мой милый! Наверное, ты думаешь, что ты только что украл у хозяев магазина деньги? Ведь так?

Я промычал в ответ что-то нечленораздельное.

– Та-ак! – бросилась в атаку Лео. – Скажи, а ты знаешь, сколько составляет наценка от заводской цены до розницы в этом магазине на такое вот фирменное платье европейского пошива. Восемь раз! Восемь раз! Скажи! Это разве не воровство? А мы купили все это приблизительно в три раза дешевле, если считать по общей сумме. Так что, мой милый, мы просто взяли себе скидку, ни с кем ее не оговаривая. Только и всего. И кончай напрягаться по этому поводу. То же самое и с водителем. Всякий раз, когда я чувствую, что меня готовы унизить, обмануть или впарить что-нибудь за дорого, я покрываюсь шипами и колю в ответ. И это весело! Ведь правда весело? Я так живу, Леня. Мне так прикольно! Без таких мелких шалостей жить скучно. Не знаю, поймешь ли ты меня. Но я не отнимаю хлеб у нищих, кров – у бездомных. Наверное, можно было бы взять у одной моей знакомой дисконтную карту этого магазина и купить все эти вещи с официальной скидкой в пятьдесят процентов, но это же скучно, Леня! Это страшно скучно. Я сделала то же самое, но – весело! Я такая, Леня! И я не хочу меняться!

Я посмотрел в ее сверкающие, смеющиеся глаза, притянул к себе и поцеловал.

Мы приехали ко мне, надели на нее все новые вещи и устроили пир из тех немногих съедобных объедков, которые случайно оказались в моем холодильнике.

После обеда состоялся наш разговор, определивший все последующие события. Разговор был короткий, я бы даже сказал – молниеносный. В нем не было начала, в нем не было конца. Так же как и в последующих событиях было что-то сумбурное, идущее не от разума, а от души, мечущейся души, ищущей выхода. Это было так на меня не похоже. Наверное, это вообще был не я, как минимум не я привычный.

– Лео! И все-таки ты точно хочешь совершенно избавиться от своей прошлой жизни? Стереть свое прошлое?

– Ну да.

– Зачем? Может там, в прошлом, все же было что-то хорошее?

– Может, и было. И я это не собираюсь забывать. Но документально мне совершенно нечего терять. Ну, давай, я не буду тебе объяснять всю эту муру, называемую моей жизнью.

– Наоборот, рассказывай! Как я тебе могу помочь, если толком не пойму, какое конкретно прошлое ты собираешься стереть.

– Леня! Но я о тебе тоже ничего не знаю. Я не знаю ничего из твоего прошлого, я не знаю ничего о твоем бизнесе, я не знаю ничего о твоей личной жизни. И в этом смысле мы одинаковые.

Мне невольно стало грустно от этой ее мысли. Она попала в цель, точно в цель. Она действительно ничего обо мне не знала, не знала, что с моими родителями, не знала, есть ли у меня вообще хоть какие-нибудь родственники, не знала, где и как я рос, как заработал свои первые деньги. Но я знал о ней многое, точнее, я знал о ней главное. И я знал, почему меня к ней тянет.

– Ты даже не представляешь, насколько мы одинаковые.

Лео ждала продолжения моего монолога, но я закрылся и замолчал.

– И-ии? – протяжно протянула она.

– И все, – сказал я.

– Ну, вот и поговорили, – срезюмировала она и, по всей видимости, обиделась.

Я попробовал ее обнять, но безуспешно.

33.

Два дня спустя мы снова встретились в кафе за ланчем. Мои уколы совести по поводу воровства в магазинах к тому времени прошли совершенно, но осталась тайна, которая связывала нас еще больше, чем прежде.

Работать хотелось не очень. За первую половину рабочего дня я не решил ни одного вопроса. Официанты в кафе были в таком же настроении и кормить нас тоже, похоже, не собирались. Все же с сервисом в нашей стране никогда не будет хорошо. У русских есть одна общая национальная черта – гордыня, которая не дает человеку работать в сфере обслуживания, например, официантом. Типичные официанты в московских кафе и ресторанах – студенты, которые рассуждают примерно следующим образом: «А что я? Я здесь вообще случайно! Вот сейчас доучусь и пошлю вас всех вместе с вашим паршивым рестораном куда подальше. А если что не так, так и сейчас могу послать. Деньги, конечно, не лишние, но мне учиться – главное». И что тут еще можно добавить? Мы, русские, не можем понять, что услужить другому человеку, например накормить его вкусно и ласково, – это действительно ценно и достойно. В служении человечеству есть большой смысл жизни. А мы гордые. Для нас служить другим людям – недостойно и неинтересно. Поэтому у нас нет или почти нет семейных ресторанов, как в Европе.

Лео опоздала, как всегда, всего минут на сорок. Я привык и даже не пожурил ее. Мое предложение к ней было куда важнее. Без долгих разговоров я предложил ей начать новую жизнь с новой фамилией сначала не в Москве, и главное, без Виктора. Короче, я предложил ей умереть, чтобы воскреснуть с новым именем и фамилией. И еще. Сказал, что она будет свободна в своем последующем выборе, что делать и как жить. У нее будет новый загранпаспорт и деньги на счету. Она так опешила, что дважды переспросила меня, что я имею в виду. Я пояснил. Потом еще раз. Она смотрела на меня круглыми глазами. Потом в глазах у нее заиграли искорки, она хитро заулыбалась и заявила в ответ:

– Хорр-ро-шо! Только я хочу умереть ярко и красиво. Никаких больниц, вялых умираний, белых стен, дурацких моргов, людей в белых халатах. И еще я хочу, чтобы Виктор это видел. Всегда хотела разбиться на ярко-красной машине, вылетев с отвесной скалы.

Видимо, я побледнел.

– Ты – сумасшедшая! Ты знаешь, что ты – сумасшедшая?

– Ага! Еще какая! Ну так что, мой спаситель? Ты позволишь мне красиво разбиться?

– Хорошо! Ты хочешь, чтобы Лео красиво разбилась на машине. Она разобьется. Только в последний момент в машине будешь не ты. Договорились?

– Как не я? А кто?

– Там будет профессиональный каскадер.

– А может, я? А?

– Нет, – отрезал я. – Это мое принципиальное условие.

– Ну, хорошо! Это будет… прикольно, – она завораживающе улыбнулась мне, – да, милый?

34.

Все, кто желает умереть, умирают раньше, чем могли бы, если бы хотели оттянуть этот момент. Все, кто страстно мечтает что-либо поменять в своей жизни, меняют и часто меняют не в лучшую сторону. Мы всегда торопимся, если чего-то очень хотим. Идем к цели, плохо выбирая пути, оступаемся, падаем. При желании что-либо менять сначала просто необходимо сказать себе: «Стой, не спеши, тот ли это путь?» Но ведь так хочется все поменять уже сегодня. Это так подгоняет…

День выдался простым и ясным. Легкий ветер шевелил листву. Солнышко ласково пригревало. Старая Москва завораживала трехэтажными домами с цветочными горшками на окнах и трамваями, грохочущими по Бульварному кольцу. Мы с Лео пили мегакапучино в «КофеБине» на пересечении Покровки и Бульварного кольца. Прекрасный день, чтобы умереть. Лео улыбалась мне, и мы оба знали, что это ее последний день, ее последнее солнце, ее последний ветер. Новенький «Мерседес», кабриолет ярко-красного цвета, был припаркован рядом с кафе. Крыша машины была сложена, и воробьи утаскивали крошки со столов на ярко-красный капот, а один самый храбрый умудрился даже усесться на кожаный руль. Этой прекрасной машине также предстояло сегодня погибнуть. Люди проходили мимо и невольно улыбались, смотря на отважного воробья. Мы с Лео тоже улыбались.

– Итак, Лео, повторяю еще раз. Едешь на набережную. Встречаешься с Виктором. Бравируешь перед ним новым авто. Потом садишься в машину, выписываешь перед кафе пару восьмерок, пересекая сплошные и сжигая резину. Затем со свистом уносишься по улице, выходящей на набережную. Быстро доезжаешь до разворота. Там меняешься с дублером. Садишься в его машину и спокойно уезжаешь. Ничего и никого не ждешь, просто уезжаешь. Не забудь оставить в «Мерседесе» свой телефон. У дублера в машине возьмешь другой телефон и минут через пять звонишь мне на резервный номер. Я расскажу тебе все подробности нашего маленького шоу. И не вздумай звонить мне на мой обычный. Ладно?