Эффект Холла, или Как меня обманула одна девушка
Шрифт:
Он с надеждой посмотрел на меня и опустил глаза.
– Ну! Что ей, трудно было подождать двадцать секунд! А? Всего-то! Двадцать секунд!
Он с вызовом посмотрел на меня. Я непонимающе смотрел на него, и все та же картинка стояла перед моими глазами. Я обежал вокруг его машины, сел на пассажирское сиденье.
– Заводи! На набережную! Живо! – проорал я.
Дважды повторять не пришлось. Андрей мгновенно уселся рядом, и мы мчались к набережной. Там, около дыры в заборе, толпился народ. Все смотрели в воду. В пустую черную воду. Мы тоже туда смотрели. И ничего не видели.
Я оставил Андрея дежурить до приезда МЧС, а сам отправился пешком к своей машине. Тут зазвонил телефон, и я судорожно снял трубку.
– Лео! Лео! А, это ты, Илюха! Привет. Нормально, давай я тебе перезвоню позже.
Я сосредоточенно посмотрел на аппарат. «Дебил! – подумал я про себя. – Я же сам ей сказал звонить на другой номер!» Но
Мне было как-то нехорошо. Я тупо уселся в свою машину и стал ждать, просто стал ждать телефонного звонка.
Через три часа телефон зазвонил. Я лихорадочно схватил трубку. Это был Андрей. Он сообщил, что искореженную машину Лео подняли из воды. Из хороших новостей – за рулем никого нет. Из плохих – водительское рекаровское сиденье сломано.
– Оно не должно было сломаться. Видимо, была слишком большая скорость, – произнесла трубка. – Тела нигде нет.
«Тела нигде нет». Это прозвучало как приговор. Хотелось закричать в ответ: «Врешь! Это не так!» Но сил не было.
35.
Тело нашли пять дней спустя. Без головы. Шмотки Лео, черное платье, шарфика не было. Опознал шмотки Виктор. Мне потом принесли копии документов. Экспертизу сделать не смогли, потому что оказалось, что, живя в Москве, Лео ни разу не обращалась в поликлинику, не делала никаких анализов, не проверяла группу крови, не снимала отпечатков пальцев. С ее места жительства тоже не было никакой информации. Детдом давно закрыли. Документы куда-то пропали. В общем, нормальный бардак.
До этого все эти дни я сидел дома и смотрел на два телефона, свой обычный и новый, для связи с Лео. Первый время от времени звонил. Второй – молчал. Каждый раз, когда звонили, я поднимал трубку, убеждался, что это не Лео, и терял интерес к разговору.
Время от времени звонил Андрей и спрашивал, нет ли вестей. Пару раз он пытался завести тираду, что он не виноват и она могла бы подождать. Каждый раз я его останавливал и клал трубку. Винил я только себя. Потому что это я все придумал, это я все предложил, это я согласился на ее безумное предложение красиво умереть. Все можно было сделать по-другому. Все нужно было сделать по-другому…
36.
Открываешь утром глаза и спрашиваешь себя: «А стоит ли продолжать жить?» Ведь все лучшее в твоей жизни уже было и никогда не повторится. Вспоминать ужасно больно, потому что хочешь обратно в прошлое хоть на минуту, хоть на секунду. Хочется вернуться туда, где было так хорошо, и теплилась надежда, что впереди еще лучше. А теперь ты понимаешь, что все, что было хорошего, осталось позади и ничего не вернуть. Так зачем теперь жить? И ты с этим непониманием, ноющим во всем теле, встаешь и идешь чистить зубы, попутно нажимая кнопку на чайнике. Все происходит автоматически, как всегда, как каждое утро. Только теперь это не имеет никакого значения. Тебе не нужен результат – чистые зубы и кипяченая вода. Потому что ты даже не можешь вспомнить, выпил ли ты сегодня чаю всего полчаса спустя. На полном автопилоте ты рулишь в офис, не понимая, зачем тебе работать. Тебе больше не нужны деньги. Ты не хочешь никуда ехать. Ты не хочешь ничего покупать. На работе ты отрешенно отвечаешь на вопросы, скорее из-за того, что просто знаешь ответы. После работы ты не едешь домой. Там есть кровать, но ты не знаешь, хочешь ли ты спать. Ты автоматически соглашаешься на любые предложения знакомых, которые набрали твой номер телефона и предложили посетить что-либо или посидеть где-либо. Ты едешь туда, потому что у тебя есть карта и ты можешь отыскать с ее помощью любое место в Москве. Ты говоришь с людьми, потому что им хочется услышать твое мнение. И наконец ты приезжаешь домой и спрашиваешь себя, зачем тебе жить, если настоящее тебя не интересует, а будущего просто нет. Так проходит несколько дней, похожих и не похожих один на другой. Боль в груди равномерно распределяется по всему телу, и ты чувствуешь слабость. Силы угасают. Утром ты можешь не включить больше чайник. В офис приезжаешь позже обычного, потому что не смог ехать быстрее пятидесяти километров в час. Сотрудники меньше задают вопросов и тише разговаривают в твоем присутствии. Вечером ты сидишь в офисе, потому что знакомые не звонят больше, понимая, что в прошлый раз им было неинтересно с тобой общаться, что они говорили не с тобой, а с твоей тенью. У тебя остается только один вопрос. Он сидит в каждой клеточке твоего тела и зудит противным зуммером: «Если тебе так плохо и на все наплевать, то почему ты еще жив, почему ты не умер?» И сосредоточенное размышление приводит к единственному ответу, что «ты живешь в ожидании чуда, ты просто каждый день живешь в
ожидании чуда».И еще! Каждый звонок, каждое смс приносит дрожь во всем теле, как будто ты сам и есть виброзвонок, как будто виброзвонок подключен ко всем твоим нервным окончаниям. А вдруг это она? Ты понимаешь, что это невозможно, но сердце отказывается верить, что ее больше нет, потому что тогда точно незачем жить, тогда точно не стоит продолжать существование.
Так продолжалось много дней и ночей. Знакомые и сотрудники начали вслух замечать, что я похудел и плохо выгляжу. Начали наперебой предлагать своих знакомых врачей. Я отвечал, что все нормально и никуда мне идти не надо. Один раз оговорился и произнес вслух, что «никуда мне идти уже не надо». Сотрудник в ужасе отшатнулся, явно приняв меня за неизлечимо больного.
Смешно, но я впервые в жизни задумался о завещании. Потом в первый раз за несколько дней улыбнулся и, конечно, ничего не стал писать или оформлять. С собой деньги не заберешь, а кому они достанутся, мне было все равно.
Однажды позвонил Илюха и глухим голосом сообщил, что у него мама при смерти в Краснодаре. Вроде как инфаркт миокарда. И неизвестно, что дальше. Я спросил, чем можно помочь. Он ответил, что, как всегда, деньгами, только он не знает сколько. Попросить мало – может не хватить. Попросить больше – боится потерять в травяном угаре. В общем, он не знает, что делать. Но если я чем-то могу помочь, то лучше бы я помог.
Я спросил, где сейчас его мама. Он сказал, что в Краснодаре. И тут мне в голову пришла интересная мысль. Я сказал, что еду вместе с ним в Краснодар, что там и решим, какая сумма нужна. Илюха озадаченно подышал в трубку. Я фактически чувствовал, как он ошарашенно смотрит на меня сквозь трубку.
Потом он спросил, что я сегодня курил. Теперь я уже не выдержал и рассмеялся. Потом извинился и вежливо пошутил, что это у меня вчерашнее.
Он еще подышал в трубку, видимо, пытаясь сосредоточиться и что-нибудь еще спросить. Например, как называется та трава, которую я курил вчера. Но потом, видимо, в его притупленное разными снадобьями сознание пришло понимание, что я шучу. Он облегченно вздохнул и сказал только одно: «Круто!»
Это действительно было круто. Спустя четыре часа мы уже вылетели из Внуково в Краснодар. Его мама была в ужасном состоянии, в реанимации, рядом с тремя другими потенциальными трупами. Я поговорил с доктором, потом напросился на беседу с заведующим отделением. Речи были стандартными. Такое нередко услышишь в любой постсоветской клинике. Что в принципе пациент ни в чем не нуждается. Что состояние тяжелое, но стабильное. Шансы на выздоровление есть, хотя, честно говоря, небольшие. Что в принципе существуют такие и такие препараты, но к ним в больницу они не поступают и стоят безумно дорого. Что если мы, конечно, можем себе это позволить, то лучше бы их закупить и проколоть, хотя стопроцентной гарантии выздоровления и в этом случае он не дает. Поэтому решать нам, а он и так сделает что сможет. Я спросил, может ли он сказать, где можно взять первую порцию этих препаратов, чтобы начать колоть их уже сегодня. Он позвонил куда-то и сказал, что да, есть по такой-то цене у такого-то. Можно начать, а потом прозвонить аптеки, и может, где-нибудь найдем менее бьющее по карману предложение. Я отсчитал необходимое количество купюр, положил на стол, попросил начать колоть немедленно. Он отодвинул от себя стопку банкнот и сказал, что лекарства надо купить у такого-то. Затем написал имя, адрес и телефон. Я попросил организовать максимально возможный уход за больной. Он порекомендовал обратиться к такой-то медсестре, сказал, что если я ее смогу убедить, то эффект будет максимальным. Я попросил написать список необходимых лекарств, еще раз спросил, не нужно ли еще что-нибудь сделать, например для клиники или для ее сотрудников, и передал зав. отделением свою визитку с мобильным телефоном. Он сказал, что в случае необходимости пришлет смс, что пока ничего не надо, что вот если спасем, то может быть и будет о чем говорить, а пока… Он еще раз посмотрел на визитку, потом на меня. Я уже собирался выйти из кабинета, но остановился, увидев в его глазах немой вопрос. Он помедлил немного, потом спросил:
– А простите, вы кем приходитесь больной? Вы ведь не сын?
Я ответил, что ее сын – мой друг, что он у постели матери, держит ее за руку и никуда не уходит, поэтому узнавать и договариваться пришлось мне. Он покачал головой:
– А я принял вас за ее сына. У вас такая неподдельная боль в глазах…
– Я потерял самого близкого мне человека одиннадцать дней назад, – глухо произнес я и вышел.
Через полчаса я привез обратно в больницу нужный препарат, купленный по указанному адресу. Я скупил его весь. Но этого хватило бы только на две капельницы из пяти назначенных. Препарат капают через день. Каждый день нельзя. Итого на три дня хватит. Значит, есть два дня в запасе на поиски. Я нашел рекомендованную медсестру и договорился о заботливом уходе.