Эффект Лазаря
Шрифт:
– Молодой человек, – заметил он. – Я так понимаю, что вы блестящий специалист в своей области. Не давайте уверенности в своих достижениях делать вас безапелляционным в других областях. Вам еще многому предстоит выучиться.
Повернувшись, чтобы опереться на руку Алэ, он позволил увести себя в коридор, чувствуя взгляды, уставленные ему в спину. Отчего-то из-за этих взглядов у него мурашки ползли по хребту.
– Я убедила вас? – спросила Алэ.
Киль ковылял рядом с ней, ноги у него болели, голова раскалывалась от обрывков информации, которая вскоре обрушится, как ему довелось
– Вы убедили меня в том, что моряне это сделают, – ответил Уорд. – У вас хватит и денег, и организованности, и решимости. – Он споткнулся и вновь выпрямился. – Не привык я к палубам, которые не покачиваются, – заметил он. – Жить на суше для ветерана нелегко.
– Так все и не переселятся на сушу за один раз, – возразила Карин. – Только те, кто особенно остро в этом нуждается. Мы думаем, что острова надо будет пришвартовать… или сделать плоты для такой близкой швартовки. Они будут предназначены для временного проживания, пока земледелие не наладится.
Киль призадумался на минуту.
– Вы долго над этим размышляли.
– Так и есть.
– Организовывали для островитян их жизнь и…
– Старались придумать, как всех вас спасти!
– Ой ли? – Киль расхохотался. – Распихав нас по прибрежным плотам?
– Они идеальны, – ответила Алэ, и Киль увидел в ее глазах искреннее восхищение. – А когда нужда в них минует, мы сможем дать им отмереть и использовать их на удобрения…
Киль не смог сдержать горечи.
– Вы не понимаете, Карин. Мне это ясно. Остров – это не мертвый кусок… земли. Он живой! Это наша мать! Она поддерживает нашу жизнь, и мы относимся к ней с заботливой любовью. А вы приговариваете нашу мать к участи мешка удобрений.
Некоторое время она смотрела на него в упор.
– Вы думаете, – сказала она затем, – что островитяне – единственные, кто отказывается от своего образа жизни. Те из нас, кто выйдут наверх…
– Сохранят для себя и глубины, – подхватил Киль. – Вы не перерезаете пуповину. Мы при этом переходе пострадаем куда сильнее. А вы это охотно игнорируете.
– Да не игнорирую я это, черт возьми! Вот почему вы здесь!
«Пора заканчивать перепалку», подумал он. «Пора показать ей, что я ей на самом деле не верю и не доверяю.»
– Вы скрываете от меня информацию, – обвинил он. – Я изучил вас за долгое время, Карин. Что-то кипит внутри вас, что-то важное и значительное. Вы стараетесь контролировать то, что я могу узнать, скармливаете мне избранные сведения, чтобы заручиться моим сотрудничеством. Вы…
– Уорд, я…
– Не перебивайте. Самый быстрый способ заручиться моим сотрудничеством – это откровенность. Поделитесь со мной всем. Я помогу, если это будет нужно. Но я не помогу, я буду сопротивляться, если вы по прежнему будете скрывать от меня хоть что-нибудь.
Карин остановилась у закрытого люка и окинула его рассеянным взглядом.
– Вы меня знаете, Карин, – настаивал он. – Я говорю то, что думаю. Я буду с вами бороться. Я уеду… если вы не удержите меня силой… и я буду противостоять…
– Хорошо же! – Карин яростно взглянула на него. – Удерживать вас? Я бы и помыслить не посмела. Другие могут, но я не смогу. Вы хотите откровенности? Очень хорошо. Беда уже стряслась,
Уорд. Остров Гуэмес утонул.Киль моргнул, словно это движение век могло лишить ужаса то, что она сказала.
«Целый остров утонул!»
– Итак, – рявкнул он, – ваш бесценный текущий контроль – контроль за течениями! – не сработал. Вы загнали остров в…
– Нет. – Она покачала головой, чтобы подкрепить свои слова. – Нет! Нет! Кто-то сделал это намеренно. Это не имеет ничего общего с текущим контролем. Это жестокий, порочный акт разрушения.
– Кто? – спросил он тихим от потрясения голосом.
– Мы пока не знаем. Но жертвы насчитываются тысячами, и мы все еще подбираем выживших. – Она повернулась, чтобы открыть люк. В медлительности ее движения Киль впервые увидел признаки приближения старости.
«Она все еще что-то скрывает», думал Уорд, следуя за Карин в ее обиталище.
Люди проводят жизнь в лабиринтах. Если, пройдя очередной, они не могут найти новый, они строят его себе сами. Что за страсть испытывать себя?
Дьюк начал сыпать проклятиями, корчиться в своей питательной ванне и стучать кулачками по ее органическим стенкам, пока вдоль всего края ее не пошли синие пятна.
Наблюдатели вызвали КП.
Время было позднее, и Симона Роксэк собиралась лечь спать. Когда пришел вызов, Симона набросила на голову свое любимое одеяние, покрыв им крепкие изгибы грудей и бедер. Пурпурное достоинство наряда изгоняло даже малейший намек на женственность. Симона поспешила прочь из своего жилища по коридорам, на ходу одергивая наряд, чтобы придать ему хоть частично дневную пристойность. Она вошла в сумрачное обиталище, где вели свое существование Ваата и Дьюк. Беспокойство ее было очевидным. Опустившись на колени возле Дьюка, она заговорила.
– Я здесь, Дьюк. Это капеллан-психиатр. Чем я могу тебе помочь?
– Помочь мне? – завопил Дьюк. – Ах ты, чирей на заднице беременной свиноматки! Ты даже самой себе не можешь помочь!
Потрясенная КП поднесла руку к вуали, прикрывавшей рот. Она, конечно же, знала, что такое свиноматка – одно из созданий Корабля, самка кабана. Это она хорошо помнила.
«Беременная свиноматка?»
Симона Роксэк не смогла удержаться и не погладить стройными пальцами гладкую плоскость живота.
– Единственные свиньи находятся в гибербаках, – сказала она. Ей пришлось сосредоточиться на том, чтобы говорить достаточно громко, чтобы Дьюк мог ее услышать.
– Ты так думаешь?
– Почему ты ругаешься? – спросила КП. Она пыталась придать своему тону надлежащую почтительность.
– Ваата сновидит меня в ужасные вещи, – простонал Дьюк. – Ее волосы… они повсюду, по всему океану, и она разрывает меня на кусочки.
КП уставилась на Дьюка. Тело его виднелось мутным пятном из-под питательного раствора. Губы его искали поверхности, словно рыбьи. Он выглядел невредимым.
– Я не понимаю, – произнесла КП. – Вроде ты не поврежден.
– Я что, не говорил, что она меня сновидит? – простонал Дьюк. – Сны убивают, если ты не можешь выбраться. Я утону там. Весь до последнего кусочка утону.