Эффект пешки. Книга первая. Долгая дорога домой

— «Ладно, до утра не так уж и долго осталось. Постаю несколько часов в подъезде, а как светать начнёт, отправлюсь в больничку или на вокзал».

С этими нелёгкими мыслями Максимилиан уставился в небольшое грязное окошечко обшарпанного подъезда на бушующую за окном пургу.

В таком режиме наш главный герой простоял недолго, через несколько минут лязгнул замок за спиной и в подъезд вышла Люба, укутанная в пуховик. Видимо, переборов страхи, какие-то тёплые чувства взяли верх. И барышня решила исправить ситуацию. Максимилиан стоял на лестничной площадке, оперившись об ограждение:

— Люб, я немного постою и уйду, — негромко не оборачиваясь произнёс Макс, — на улице холодно.

Женщина в нелепом пуховике встала, рядом прижавшись к мужскому плечу и негромко ответила:

— Ты кушать хочешь?

Такая перемена в настроении буфетчицы сильно удивила нашего героя, он уже перебрал уйму вариантов поведения этой женщины, вот только все расклады дали сбой, а ведь раньше он практически никогда не ошибался. Максимилиан молчал поражённый развитием ситуации.

— Послушай, ты ведь ничего плохого мне не сделал? Ну чего ты будешь мёрзнуть, пойдём.

Люба взяла Макса за холодную руку и повлекла за собой в квартиру. Удивительно, насколько быстро женщины могут менять свои решения и душить собственные страхи, для этого нужно только принять для себя решение и начать действовать, чем собственно Люба и занялась. Для начала, буфетчица, всё-таки, накормила ночного гостя, а после и уложила спать, приткнувшись рядом. Вот только и на этот раз уснуть не вышло, когда Макса уже почти сморил приятный сытый сон. Люба нанесла типично женский удар, вроде как ни к чему, барышня поинтересовалась:

— Послушай, а ты не мог бы мне рассказать немного о себе? Про меня ты знаешь даже больше, чем я о себе знаю.

Макс призадумался, в его памяти всплыл прощальный образ учителя. В своём последнем разговоре тот просил не ожесточаться и попробовать найти себе духовника — человека, которому можно будет рассказать всё, что с Максом произошло за эти шесть лет. Максимилиан ухмыльнулся сам себе:

— Ты в самом деле хочешь всё про меня узнать?

— Да, — без лишних раздумий ответила Люба.

— Только смотри, это очень длинная и не очень занимательная история, — Макс закинул одну руку за голову, а второй сильней прижал буфетчицу к себе.

— До утра времени много, а скучней нашего Углинска городов не бывает.

— Ну что ж, тогда слушай, милая.

Глава вторая. Исповедь.

— Как ты понимаешь, Люба, из шестой меня выпустили не просто так, — начал свою исповедь Максимилиан.

— Это понятно, — посильней прижавшись к Максу, прошептала Люба, — я вообще ни разу не слышала, чтоб из шестой кто-то своими ногами вышел.

— Меня отпустили, потому что открылись новые факты по моему делу. Ладно, давай я начну сначала. Я, Люба, в своем далеком прошлом проживал в небольшом городке Энске. Слышала о таком?

Люба ничего не ответила, видимо за пределы родных пенатов она выбиралась не так уж часто.

— Так вот, — продолжил Максимилиан, — более шести лет назад Энск потрясла череда серийных убийств.

Максимилиан прикрыл глаза и постарался припомнить хронологию минувших событий.

В полумраке душного тюремного вагона раздавались звуки знакомой до боли песни. Чей-то гнусный, но не лишённый определенного очарования голос ладно и надрывно выводил песню про то, что маме не стоить ждать своего непутевого сына разбавляя слова гитарным боем:

— Постой, паровоз, не стучите, колеса,

Кондуктор, нажми на тормоза…

Я к маменьке родной с последним приветом

Спешу показаться на глаза.

Прости меня, мама, хорошего сына —

Твой сын не такой, как был вчера.

Меня засосала опасная трясина,

И жизнь моя вечная игра.

После слов про маменьку к горлу нашего героя подступил неприятный ком и как-то особенно сильно захотелось зарыдать. Как в детстве, когда за любую жизненную неурядицу можно было распустить нюни, намотать сопли на кулак и излить душу любимой мамочке, обвиняя весь окружающий мир в своих проблемах. Вот только не было сейчас мамочки и скорее всего больше никогда не будет. Наш главный герой был самым тщательным образом уложен на нижнее место специализированного вагона и пристегнут наручниками к специальным креплениям на стенке рядом, причем пристегнут он было тоже довольно своеобразно, а именно правая рука и правая нога пристегнутые наручниками к особой поперечине, что не позволяло Максимилиану насладиться самой маленькой толикой свободы или видимостью комфорта. Максимилиан Федорович Спицын, молча лежал на спине терзаемый совестью. Тюремный вагон с индексом 48–14/12 УФСИН, в простонародье именуемый столыпинским, оказался на удивление многолюдным местом.

Еще вчера Максимилиан успел оценить наплыв обитателей. Серый вагон с незамысловатой аббревиатурой практически ничем не отличался от тысячи прочих вагонов, по крайней мере, с наружной своей части, единственным значимым отличием были металлические решетки на окнах и единственный вход. Со стороны входа компактно разместились: туалет с окном-иллюминатором и самое неприятное, что это самое окошко находилось на входной двери санузла. Далее, с правой стороны вагона расположился узкий коридор, а с левой в ряд находились комнатушки-купе. Стандартная дверь имелась только у первого купе, в котором обитали охранники, а вот другие были прикрыты решетками, вместо входной двери выезжала решетка с ячейками, толщиной примерно с три пальца. Контингент данного вагончика был довольно специфический, для рядового члена общества: убийцы, воры, мошенники и прочие представители социального дна и криминального сообщества. Молодые и не очень люди, в основном со спортивными сумками, ну или в крайнем случае с клетчатыми челночными баулами, нехотя заполняли свободные купе специфического вагончика. Максим расположился территориально практически у самого входа, ну или выхода, ближе было только купе вертухаев — охранников и по совместительству провожатых веселого вагончика. Лежа на нижнем плацкартном месте головой от окна, Максим Федорович Спицын, собственными очами наблюдал практически каждого гостя специфического вагончика. Обитатели дна прибывали в течение всего дня «пачками» и по одиночке. На вскидку несчастного узника, в вагон уже набилось порядка сотни человек, когда один из охранников — детина, упакованный в спец форму охранника, довольно громко объявил:

— И так, господа начинающие и профессиональные сидельцы! — голосом полным цинизма начал вещать детина, — большая просьба, товарищи, заключенные воздержаться от обильного приема пищи и питья, так как наш веселый поезд по предварительным прикидкам пробудет в пути от трех до пяти дней.

— Это что за прикидки такие? — спросил кто-то из заключенных, довольно гнусным голосом, — и почему народу так много, в прошлый раз, когда я на этап ехал, дышалось куда как легче.

Вертухай цыкнул зубом, недобро покосившись в сторону купе откуда прозвучал вопрос и мерно ответил:

— К великому сожалению, союз распался, а наш новый царь — Борька, отменил смертную казнь, — продолжил деловито вещать детина, — а число вашего брата непрерывно увеличивается, транспортных средств на всех не хватает, да плюс у нас с вами сегодня особый гость.

Детина ухмыльнулся и перевел взгляд на Максима, который в гордом одиночестве расположился в просторном купе.

— С нами сегодня отправится в путешествие довольно известная личность, — все так же мерно и цинично вещал охранник. — Гордитесь господа, с вами в одном вагоне сегодня изволит путешествовать сам «убийца ангелов»!

И вот тут весь вагон взорвался криками свистом и воплями негодования, «Коллеги по путешествию» стали орать на все лады и предлагать разное, кто орал и требовал подселить столь дорого гостя в их купе, они даже подвинутся, выделив особое место столь дорогому гостю, другие тупо угрожали, третьи просто свистели и улюлюкали, поднимая градус децибелов на недостижимы до сего момента уровень. Максим сжался, вся эта канонада звуков, угроз и предложений была посвящена именно ему. Это именно его дотошные журналисты окрестили «убийцей ангелов». И именно над ним недавно прошел резонансный суд, подробно освещаемый многими государственными телеканалами.