Эффект пустоты
Шрифт:
— Джен?
Глаза Джен уже закрылись, она дрожит и стонет.
Подойдя к дверям, Одиннадцатая колотит в дверь и кричит:
— Нам необходимо обезболивающее. Принесите мне морфин и шприцы.
— Ничего не осталось, — доносится из-за дверей.
Эти слова словно переполняют чашу терпения, крики и стоны усиливаются.
Все эти люди, лежащие на полу, заслуживают того, что получили.
Их так много.
Они извиваются, кричат от боли или просто плачут. Отчаянная смертельная мука, истекающая от них, наполняет зал и ощущается как самостоятельная живая тварь, которая растет и растет по
Здесь есть и те, которым повезло. Они лежат спокойно. Они уже мертвы.
Болезнь вырвалась и набросилась на тех, кто заражал ею других. Но кто начал все это, и начал целенаправленно? Зачем?
Возможно, Одиннадцатая пришла сюда в надежде найти лекарство от рака для своей внучки, но я готова спорить, что Первый создал это место для других целей. Каждый, кто изобретет лекарство, разбогатеет — он станет богаче поп-звезд. Богаче футболистов. Богаче королевы.
Мне хочется бежать от этого концентрата агонии. Убраться отсюда. Бросаюсь к дверям, но потом останавливаюсь.
Одиннадцатая начинает петь, как пела для меня. К ней присоединяются те, кто еще может. И когда их голоса летят по залу, чудовище, питающееся болью, ослабевает, по крайней мере немного.
Кто эта женщина, способная за одну минуту облегчить страдания больных, а в другую минуту стать причиной их смерти?
Качаю головой. Не понимаю ее. И не понимаю, что сейчас чувствую, но что-то во мне надеется, что эта женщина не умрет.
Но она обречена, и мне не хочется смотреть на то, как это произойдет. Я не хочу больше ничего этого видеть. Проскальзываю под дверь, мимо охранников.
Надеюсь, кто-нибудь уцелеет, чтобы спеть для нее.
28
ШЭЙ
КИЛЛИН, ШОТЛАНДИЯ
До начала отсчета 5 часов
Выхожу из душа в гостиную с копной мокрых кудрей и неожиданно робею. Медлю у двери. Кай сидит на тахте рядом с Рэмси и выглядит потерянным и одиноким. Слабо и неуверенно улыбается мне.
Он колеблется, потом протягивает руку. Иду по комнате, чувствуя себя неловкой под его взглядом, сажусь рядом, близко — может, слишком близко? Начинаю слегка отодвигаться, но тут его рука находит мою. Когда его теплые пальцы сжимают мою ладонь, во мне просыпается какое-то новое чувство, оно еще теплее.
— Ты в порядке? — спрашивает он. Ловит глазами мой взгляд.
— Да, — бормочу я, и он поднимает одну бровь, словно видит меня насквозь. — Почти, — добавляю я. Не говорю ему, что теперь, когда я здесь и сижу рядом с ним, а он держит мою руку, странная нервозность, только что испытанная мной, прошла и я в полном порядке. Более чем.
— Хочу попросить прощения, — говорит Кай.
— За что?
Он качает головой, словно не может подобрать слова. Я жду, ничего не говорю.
— За то, что потерял контроль над собой, — отвечает он наконец. — За свою вспыльчивость и… — Он пожимает плечами и не заканчивает предложение.
— Когда я увидела, как ты бьешь этого лузера, то поняла, что и одного удара достаточно.
— Знаю. Когда я здесь и спокоен, знаю. — Кай хмурится. — Но каким-то образом, внутренне, спутал тебя с моей сестрой; то, что случилось
с ней, и сегодняшний день.— Ты знаешь, я не ребенок. Могу о себе позаботиться.
— Конечно, можешь. — Он ухмыляется, и в глазах его мелькают веселые огоньки. — Я видел, как ты наступила ему на ногу этим своим сапогом. Готов спорить, когда у него пройдет испуг, он обнаружит, что не может ходить.
— И ты еще хотел ему добавить?
— Извини и за то, что было позже.
Я озадачена, но потом до меня доходит.
— Ты хочешь сказать, за слезы? За проявление человечности?
— Вот именно. За слишком сильное проявление человечности. Я должен справляться с этим. — Взгляд его снова становится твердым.
— Быть человечным — значит обладать чувствами. Их нельзя закупорить в бутылку — она взорвется. Дункан теперь это знает.
— Так его зовут? — спрашивает он, и я киваю. — Как думаешь, теперь он оставит тебя в покое? Ты сообщишь мне, если он причинит тебе неприятности?
— Он трус; после того, что ты с ним сделал, он ко мне и близко не подойдет. — Надеюсь. Но если он побоится лично приставать ко мне, то, уверена, вполне способен найти другие приемы, которые превратят для меня школу в кошмар. Встряхиваю головой. — Давай не будем больше о нем говорить.
— А о чем ты хочешь поговорить?
Я некоторое время не отвечаю, но каким-то образом знаю, что есть один человек, о котором ему нужно поговорить гораздо больше, чем о ком-либо другом, даже если ему и не хочется.
— Пожалуйста, Кай, расскажи мне о своей сестре.
29
КЕЛЛИ
ШЕТЛЕНДСКИЙ ИНСТИТУТ, ШОТЛАНДИЯ
До начала отсчета 4 часа
Из коридора доносятся громкие хлопки — выстрелы?
Слышен вскрик — не похоже, что кричит больной. Он кажется удивленным и сразу обрывается.
Снова выстрелы.
Иду на звук. Он ведет назад, к кафетерию. Двери открыты настежь; на полу лежит охранник, из защитного костюма торчит нож. Костюм изорван, вокруг лезвия расплывается кровавое пятно.
Но еще больше на полу людей из кафетерия — неподвижных, залитых кровью.
Внутри помещения два охранника с автоматами, наведенными на немногих оставшихся живых. Где же остальные?
Оборачиваюсь на звук бегущих ног. Опять стреляют. Кричат. Еще кто-то падает на пол, потом еще. Обгоняю бегущих охранников — они преследуют с полдюжины людей, которые заворачивают за угол и почти сталкиваются с другой группой охранников. Торопливо разворачиваются, но теперь они зажаты между двумя отрядами охраны. Поднимают руки над головами в знак того, что сдаются, но снова выстрелы, и снова крики. Несчастные падают один за другим.
Почему они убивают друг друга?
Меня тошнит, и кажется, что будет только хуже, если не вырвет, но теперь это невозможно.
Зачем убивать друг друга, если вокруг уже столько мертвых?
Я должна вырваться отсюда. Должна.
Лечу прочь от умирающих и истекающих кровью, прочесываю все коридоры, в которых уже побывала, в поисках выхода на волю.
Но куда бы я ни направлялась, повсюду упираюсь в тупики.
Что, если все здесь умрут и я навсегда останусь с покойниками и привидениями?