Эффект тентаклей

Вторым любимым инструментом Корваллиса была Элова система, представляющая трафик в виде трехмерной вселенной цветных шариков-процессов, соединенных линиями-сообщениями. Когда Эл впервые ее показал, сверху был большой желтый шар — Мозг Доджа, под ним — процессы Пантеона, а внизу — тысячи крохотных белых катышков в паутине. Сейчас наверху все было в целом по-прежнему, а вот нижний уровень напоминал ком ваты размером с автомобиль. Если увеличить, становились видны отдельные скопления, но плотный поток сообщений не давал их разглядеть.

— Наконец-то что-то.

Корваллис привык узнавать этот голос. На личной встрече в Зелрек-Аалберге он последний раз слышал собственный голос Элмо Шепарда. Теперь — только такой.

Аватары для виртуальных пространств появились давно, а вот их аудиоаналоги долго запаздывали. Такие аналоги потребовались для «Т’Эрры», игры, созданной Ричардом, Плутоном, Корваллисом и другими сотрудниками Корпорации-9592. Задачка была адская, и никакая вменяемая программистская команда за нее бы не взялась, поэтому ее подняли до статуса «всякой зауми». Приятно вообразить, что ты отправляешься в квест с командой магов, эльфов, гномов и так далее и вся эта публика будет общаться голосами кинематографического качества, такими же проработанными, как аватары, оружие и сам мир. Однако, когда один игрок — китаец, плохо говорящий по-английски, другой из Арканзаса и не пытается скрыть деревенский выговор, третий в Бостоне, но изображает шотландский акцент, потому что так, по его мнению, должен говорить гном, четвертый в Лондоне, и бостонец его дико раздражает, пятый — женщина, играющая за мужского персонажа, а пятый параллельно спорит с матерью, требующей вынести мусор, — когда все это происходит одновременно, невозможно заставить персонажей говорить с кинематографическим правдоподобием. Команда отдела «Заумных исследований» прибегла к подходу «разделяй и властвуй». Они научились превращать мужской голос в женский и наоборот. С помощью систем преобразования речи в текст расшифровывали, что говорят игроки, подключали алгоритмы искусственного интеллекта, отфильтровали лишнее вроде: «Немедленно вынеси мусор или до конца недели гулять не пойдешь!» — потом преобразованием текста в речь воссоздавали сказанное с нужными акцентами и так далее. Созданная ими технология нашла применение не только в играх.

С ее помощью говорил теперь Эл. Когда он только завел себе Метатрона для конференций и деловых встреч, то проецировал на гладкую механическую голову собственное лицо и говорил собственным голосом — по сути, робот служил ему передвижным спикерфоном. Постепенно это менялось. Он отключил проекцию лица и начал пользоваться алгоритмами генерации речи. Поначалу Метатрон вещал стандартным встроенным голосом, затем Эл и его помощники его кастомизировали. Звучало это не совсем как речь Эла, когда тот физически сидел напротив тебя за столом и пропускал воздух через голосовые связки, но достаточно близко — люди, знавшие его лично, прислушивались, кивали и соглашались, что сделано качественно. Как именно генерировалась речь, никто не знал, и после «разговоров» с Эловым Метатроном это бурно обсуждалось в барах или за кофе. Иногда естественность интонаций наводила на мысль, что Эл сам говорит в микрофон, иногда звучало скорее как алгоритм генерации речи. Поскольку алгоритмы в последнее время значительно усовершенствовались, между двумя теориями оставалась широкая серая область — что и делало их такой отличной темой для споров в баре. Споры бы разрешились, увидь кто-нибудь Элмо Шепарда во плоти. Однако никто не видел его больше года, и по поводу его состояния строились разные догадки. Кто-то считал, что Эл умер. Из сторонников этой теории часть полагала, что вместо Эла говорит Синджин Керр, или Енох Роот, или несколько держателей токенов, сидящих в одной комнате. Существовало и другое мнение: мозг Эла отсканирован и запущен в облаке как процесс, способный взаимодействовать с алгоритмом генерации речи. Большинство, впрочем, думали, что Эл жив.

Жути добавляло и то, что Голос Эла раздавался в разное время из разных устройств. Поначалу все привыкли ассоциировать его с Метатроном. Эл разместил роботов в городах по всему миру; они умели добраться общественным транспортом до офиса ФедЭкса и отправить себя в требуемое место; иногда они добирались туда быстрее, чем люди с билетами на самолет. Тем же голосом Эл пользовался для таких старомодных средств связи, как телефон и телеконференции. И так же говорила его аватара, когда он являлся в виртуальной или дополненной реальности.

Как сейчас. При звуке его голоса Корваллис повернулся и увидел аватару Эла метрах в двух от себя. Аватара тоже смотрела на Ком, как окрестили плотный ватный слой в нижней части модели. Эл повернулся и глянул на Корваллиса. Аватара не очень походила на Элмо Шепарда. Тот, кто ее сделал, очевидно, начал с трехмерного скана Метатрона и постепенно вносил изменения. В какой-то период она до опасного походила на приз Американской киноакадемии, и ее за глаза стали называть Оскаром. Тут, по-видимому, Эл пригласил художника, или дизайнера, или кого там еще, потому что блестящая металлическая аватара приобрела человеческие черты и отдаленное сходство с его фотографией в выпускном альбоме. Аватара получилась средней паршивости. Куда более выразительные можно было купить за сущие гроши, что большинство и делали. Эл нарочно выбрал себе такую по той же причине, по какой генерировал свой голос алгоритмически: не хотел, чтобы люди знали, в каком он состоянии и вообще один там человек или комитет помощников.

— В старых телесериалах, — сказал голос Эла, — я про действительно старые, вроде вульгарных ситкомов тысяча девятьсот шестидесятых, герои иногда попадали в мир сновидений или на небеса. Завернуть актеров в простыни, нацепить им крылья и нимбы, дать в руки арфы. Но там всегда было это. — Аватара провела рукой сквозь Ком. — Ведра за камерой, в них сухой лед. Заволакивает пол студии густым белым туманом.

— Чтобы выглядело как облака. Да, помню, видел пару раз, — ответил Корваллис.

— Напомнило мне это, — аватара Эла вновь провела рукой по белому слою.

— Сознательный выбор? — спросил Корваллис.

— Нет, конечно! — фыркнул Эл. (Корваллис уже не сомневался, что беседует с Элмо Шепардом. Что тот жив, в сознании и говорит через аватару, насколько позволяет его рассыпающееся тело.) — Алгоритм визуализации такой, какой есть. Пространственное размещение получилось само собой — это был лучший способ представить, что происходит. Белый — цвет по умолчанию, используется, когда мы не можем идентифицировать конкретный процесс и понять его роль. Что, как вы видите, относится к подавляющему большинству. На ситкомы шестидесятых годов двадцатого века это стало похоже лишь с переменой, которая произошла в последние недели.

— Что именно изменилось, Эл? Почему картинка настолько другая? Как это связано с происходящим на Площади?

— Фазовый переход, я думаю.

Корваллис улыбнулся:

— Знаете, что Ричард о таком говорил?

— Нет.

— У нас были математики, которые занимались всякой заумью. Для Ричарда их разговоры были темный лес. Однако он заметил, что некоторые их словечки — верный знак наметившегося прорыва. И «фазовый переход» стоял в его списке на первом месте.

— Это очень сложная система со множеством частей. Мы не можем уследить за всеми. Можем лишь что-то улавливать статистически. По большей части она ведет себя установившимся образом. А потом вдруг что-то происходит — все меняется кардинально. Как мы видим сейчас.

— И что вы видите? Минуту назад вы сказали: «Наконец-то что-то». Что вы имели в виду?

— Вы знаете, меня беспокоило, как все развивается, — сказал Эл. — Первые процессы имели такую фору, что перекрыли кислород остальным. Они создали грубую пространственную матрицу, повторяющую их обрывочные смутные воспоминания о ландшафтах и городской среде. Новые процессы, вместо того чтобы начать с нуля, почему-то устремились в эту матрицу. Она стала смирительной рубашкой — тюрьмой. Слишком сходной с миром, который они покинули, — миром, где живем я и вы. Что проку умереть и превратиться в цифровую сущность, если все вычислительные мощности уходят на воссоздание аналогового мира, от которого вы только что освободились? Хуже того, попасть в иерархическую структуру, где всем заправляют единицы, наделенные божественной властью? Я очень боялся, что Додж и Пантеон выстроили стабильную систему.

— Стабильность же — это хорошо, разве нет?

— Да, кроме тех случаев, когда система плоха. Тоталитарные и коррумпированные режимы стабильны. Я боялся, что здесь такой случай. И, возможно, так оно и было. Но теперь благодаря новым процессам, которых среди душ-пролетариев огромное большинство, мы видим концентрацию сил и ресурсов почти как у старой гвардии. Думаю, идет подготовка к титаномахии.

— Слово вроде бы знакомое, но вам придется напомнить мне, что это такое, — сказал Корваллис.

— Когда олимпийские боги свергли титанов. Заменили их чем-то более новым и совершенным.

— Приковали титанов к скалам, сбросили их в Аид, или что там еще.

— Я, в отличие от Софии, не увлекаюсь мифологией, — ответил Эл. — Суть в том, что близятся перемены. Впервые я вижу выход. И с надеждой думаю, что когда я загружусь — уже скоро, Си, — когда я загружусь, то попаду в такое место, где и впрямь смогу действовать. В лучший мир.

— Что значит «уже скоро»? — спросил Корваллис.