Эффект тентаклей

К тому времени, когда яхта снова на ходу, уже стемнело. На юго-востоке по низкому нависшему небу колыхается зарево.

— Это Плот там? — спрашивает, указывая на сноп, Рыбий Глаз, когда вся команда собирается в импровизированном центре управления Элиота.

— Да, — отвечает Элиот. — Они освещают его всю ночь, чтобы рыболовецкие суда смогли найти дорогу домой.

— Как, по-вашему, сколько до него? — спрашивает Рыбий Глаз.

Элиот пожимает плечами:

— Миль двадцать.

— А до земли сколько?

— Понятия не имею. Шкипер Брюса Ли, вероятно, знал, но был превращен в пюре вместе со всеми остальными.

— Вы правы, — отзывается Рыбий Глаз. — Следовало поставить пушку на «хлестать» или «рубить».

— Плот обычно держится милях в ста от берега, — вставляет Хиро, — чтобы ни на что случайно не наткнуться.

— Как у нас с топливом?

— Я замерил бак лотом, — отвечает Элиот, — по правде говоря, боюсь, не слишком хорошо.

— Что вы имеете в виду: «не слишком хорошо»?

— Когда ты в море, уровень определить непросто, — снова пожимает плечами Элиот. — Я не знаю, сколько жрут эти моторы. Если до берега сто или даже восемьдесят миль, мы можем и не дотянуть.

— Значит, плывем на Плот, — решает Рыбий Глаз. — А там уговорим кого-нибудь, что в его же интересах поделиться с нами топливом. А потом вернемся на материк.

Никто не верит, что все случится именно так, и меньше всех сам Рыбий Глаз.

— И, — продолжает он, — раз уж мы все равно двигаем на Плот, то после того как обзаведемся топливом, но перед тем как поплывем назад, мало ли что еще может случиться, знаете ли. Жизнь — штука непредсказуемая.

— Если вы что-то задумали, — говорит Хиро, — почему бы вам не сказать нам об этом прямо?

— Ладно. Вернемся к стратегическим задачам. Тактика взятия заложников провалилась. Поэтому на повестке дня извлечение.

— Извлечение чего?

— Не чего, а кого. И.В.

— Я целиком «за», — говорит Хиро, — но там есть еще один человек, которого я хотел бы извлечь, раз уж мы взялись за извлечение.

— Кого?

— Хуаниту. Помните, вы же сами сказали, что она милая женщина.

— Если она на Плоту, то, возможно, не такая уж милая, — говорит Рыбий Глаз.

— Я все равно хочу ее извлечь. Мы все тут заодно, верно? Мы все из команды Лагоса.

— У Брюса Ли есть на Плоту свои люди, — говорит Элиот.

— Поправка. Были.

— Я хочу сказать, что они будут вне себя.

— Это вы думаете, что они будут вне себя. А я думаю, они в штаны от страха наложат, — улыбается Рыбий Глаз. — А теперь, Элиот, к штурвалу. Давай, меня уже тошнит от этой треклятой воды.

Глава 50

Ворон заводит И.В. на плоскодонку под тентом. Это какое-то речное судно, превращенное во вьетнамское/американское/тайское/китайское заведение, одновременно бар, ресторан, публичный дом и казино. Тут несколько больших комнат наверху, в которых уйма народу просто спускает пар, и множество маленьких комнаток внизу со стальными стенами, где творится бог весть что.

Главный зал битком забит гуляющим отребьем. Дым связывает бронхи И.В. морскими узлами. Тут установлена оглушительная, в духе «третьего мира», звуковая система: чистейшее искажение эхом отдается от крашеных стальных стен на трехстах децибелах. Прикрученный к стене телевизор показывает иностранные мультики: выдержанные в двух цветах, поблекший пурпур и яркий лайм, в которых омерзительного волка, отчасти похожего на Уайла Э. Койота, но страдающего бешенством, казнят настолько жестокими казнями, что до них не додумались и «Уорнер Бразерс». Это черные мультфильмы. Саундтрек то ли выключен, то ли совершенно заглушен визгливой мелодией, льющейся из динамиков. В конце комнаты извиваются несколько эротических танцовщиц.

Здесь невероятно людно, им ни за что не сесть. Но вскоре после того как Ворон входит в зал, с полдюжины ребят в углу внезапно вскакивают на ноги и врассыпную бросаются от стола, с запозданием прихватив сигареты и напитки. Ворон толкает И.В. перед собой, будто она фигура на носу его каяка, и куда бы они ни шли, везде перед ними расчищает дорогу почти осязаемое силовое поле Ворона.

Нагнувшись, Ворон заглядывает под стол, перевернув стул, осматривает сиденье — никогда нельзя забывать о бомбах на стуле, — задвигает стул в самый угол, где сходятся две стены, и садится. Потом жестом предлагает И.В. сделать то же самое, и она садится — спиной к залу. Так ей видно лицо Ворона, освещаемое только случайными бликами света, пропущенными через толпу, от зеркального шара над эротическими танцовщицами и сочащейся из телевизора пурпурно-зеленой дымкой, которую прорезают случайные вспышки, когда волк по ошибке глотает очередную водородную бомбу или его — вот незадача! — снова поливают из огнемета.

Немедленно появляется официантка. Ворон снисходит до того, чтобы прореветь И.В. что-то через стол. Она его не слышит, но он, наверное, спрашивает, что она будет есть.

— Чизбургер! — кричит она в ответ. Ворон со смехом качает головой:

— Ты что, видела тут коров?

— Что угодно, только не рыбу! — орет она.

Ворон что-то объясняет официантке на разновидности таксилингвы.

— Я заказал тебе кальмара, — ревет он. — Это такой моллюск.

Великолепно. Ворон — последний истинный джентльмен.

Дальше они с час перекрикиваются, поддерживая разговор. По большей части кричит Ворон. И.В. только слушает, улыбается и кивает. Хотелось бы надеяться, что он не говорит чего-то вроде: «Мне нравится по-настоящему бурный секс с насилием».

Впрочем, на ее взгляд, он говорит вообще не о сексе. Он говорит о политике. Она выслушивает отрывочную историю алеутского народа: кусочек тут, кусочек там, когда Ворон не заталкивает в рот кальмара и музыка не слишком громкая.

— Русские нам жизнь испоганили… смертность от оспы девяносто процентов… работали как рабы, охотясь на тюленей… глупость Сьюарда… Сраные япошки забрали моего отца в двадцать два года, сослали в лагерь для перемещенных лиц на… А потом по нам шандарахнули ядерной бомбой американцы. Можешь в такое поверить? — спрашивает Ворон. В музыке временное затишье, и внезапно до нее доносятся полные фразы. — Японцы твердят: они единственные, кого разбомбили. Но у каждой ядерной державы была своя группа аборигенов, на чьей территории они испытывали ядерные боеголовки. В Америке они сбрасывали бомбы на алеутов. Амчитка. По моему отцу, — с гордой улыбкой продолжает Ворон, — вмазали дважды: первый раз в Нагасаки, он тогда ослеп, а второй раз в семьдесят втором, когда американцы сбросили ядерную бомбу на нашу родину.

«Класс! — думает И.В. — Выходит, мой новый парень — мутант. Что ж, это кое-что объясняет».

— Я родился несколько месяцев спустя, — продолжает Ворон, чтобы уж окончательно расставить все точки над i.

— А как ты связался с этими правосами?

— Порвал с нашими традициями и в конце концов оказался в Солдотне, работал там на буровых, — говорит Ворон так, будто И.В. полагается знать, где, собственно, эта Солдотна. — Вот там-то я запил, оттуда у меня и вот это. — Он указывает на татуировку у себя на лбу. — Там же я научился заниматься любовью с женщиной — это единственное, что я умею лучше, чем охотиться с гарпуном.

И.В. не может не думать, что трахаться и гарпунить в сознании Ворона — сходные виды деятельности. Но каким бы неотесанным он ни был, она ничего не может поделать с тем, что в его присутствии ее слишком уж разбирает.

— Работал и на рыболовецких судах, подрабатывал на стороне. Мы бывало возвращались с сорокавосьмичасового открытия сезона на палтуса — это было еще в те дни, когда имелись ограничения по рыбной ловле, — натягивали спаскомбинезоны, распихивали по карманам пиво и прыгали в воду, а там просто дрейфовали и пили всю ночь напролет. Однажды я напился так, что попросту отрубился. Очнулся на следующий день или пару дней спустя, уже даже не помню. И оказалось, я плаваю в своем скафандре посреди залива Кука — совсем один. Остальные ребята с моего корабля просто-напросто обо мне забыли.