Ефрейтор Сизов и его товарищи

Лейтенант Трапезников не стал терять время даром.

— Бандеровцы приходили? — прямо спросил он.

— А кто они такие? — с искренним удивлением задал встречный вопрос хозяин хутора.

В разговор встрял расторопный Мищенко:

— Хитришь, батя. Скажешь, и не бачил их, бандитов?

— Бандитов? Да разве здесь есть бандиты? — переспросил бородач. — У нас народ смирный. Вот те крест! — И он решительным и размашистым жестом перекрестился.

— Ты потолкуй с ним, а мы осмотрим хутор, — сказал Трапезников и направился к дому. Но на полпути остановился и вновь обратился к хозяину: — В доме кто?

— Старая.

— Сыны?..

— А сыновья где? — спросил лейтенант.

Рыжебородый замялся, вопрос застал его врасплох: откуда офицеру известно, что у него сыновья, а не дочери? Он не мог сообразить сразу, что вопрос этот самый обычный: в таких ситуациях военных больше интересуют парни, а не девчата, а потому хозяину потребовалось время, чтобы справиться с растерянностью.

— Сыны в армии. Где-то воюют с самого начала… — сказал он наконец и отвел глаза.

— Где-то? — Трапезников звякнул щеколдой недавно отремонтированной двери, вошел в сенцы. За ним последовали солдаты.

Хозяин понял, что «незваные гости» заметили его заминку, увидели, что он растерялся, услышав несложный вопрос, что к этому вопросу надо было бы подготовиться заранее. Ведь он-то знал, что сыновья его ни в какой армии не воюют. Один из них — младший — в начале войны пропал где-то на востоке, сопровождая общественный скот, а другой бродит с бандеровцами в здешних лесах, уверенный, как и его отец, что сумеет навредить Советской власти.

— Кто-нибудь приходит к тебе ночевать? — спросил хозяина Мищенко.

— Дурней себя шукаешь? — прищурился тот. — Я сам по себе… Никто мне не нужен.

— А про самостийников слыхал? — не сдавался Мищенко.

— Самостийники — народ что надо. За независимую Украину воюют, — ответил хуторянин с хрипотцой в голосе.

— От кого независимую-то? С немцами заодно, да? От москалей, от Советов, от колхозпив.

— Немцев я не знаю. Не бачил их. У меня на хуторе ни разу не были, стало быть, и худого не сробили.

— Тебе не сробили, так мне сробили. Пол-Украины сожгли! — вспылил Мищенко.

— Значит, было за что. До мени они и пальцем не притронулись, — хозяин бросил погасшую цигарку на землю.

— Ну знаешь, батя, ты говорить-то говори, да не заговаривайся. А то…

— Што, а то? Убьешь? — ехидно улыбался рыжебородый, почувствовав, что они поменялись ролями. Теперь злится солдат, бессильно сверкая глазами. Хозяин знал, что его никто и пальцем не посмеет тронуть. В Советах за это по голове не гладят. А разговор идет с глазу на глаз. Кто подтвердит?

Мищенко словно уловил эти мысли, еще больше покраснел, отступил на шаг и зло процедил сквозь зубы:

— Живи, сволочь, пока.

Пограничники осмотрели дом и пристройки. Лейтенант проверил щупом чуть ли не каждый метр земли.

— Зря стараешься, — сказал хозяин. — У меня все на виду.

— Богато живешь, отец. Две лошади, три коровы. Молодняка полный двор. И как только управляешься? — сказал лейтенант.

— А на чердаке, у дымохода, копченых окороков пуда три, — глотнув слюну, проокал Белов.

— У нас все так живут, — ухмыльнулся бородач.

— Врешь, не все. Были не в одном селеньи, не в одном доме. У всех — куча детей да одни штаны на двоих, — заметил Мищенко.

— Ты голытьбу за людей считаешь? Лодыри они. Потому и пуза голая. Я роблю от зари до зари и не управлюсь никак…

— Работники помогают? — не то шутя, не то серьезно спросил Сизов.

Рыжебородый не ответил на вопрос и, зло сплюнув, ушел в хату.

— Куркуль. Чистейшей воды. И бандеровец наверняка. Брать его надо! — горячился Мищенко.

— Что куркуль — верно. А брать его не можем. Улик нет, — заключил лейтенант.

Пограничники решили вернуться кратчайшим путем. К оврагу вдоль мелколесья прилегла неглубокая заросшая канава. Вдоль нее и шли пограничники.

Василий Кудинов задумался и немного приотстал. Ему вспомнились строки из последнего письма, полученного из дома. «Твоя Анька вышла замуж за Жаркова Женьку. Он — старший лейтенант. После излечения в госпитале неделю гостил дома». И все. Неделя потребовалась, чтобы Аня влюбилась. Его Аня, которая, как казалось ему, так верна была.

В первые дни Кудинов лишился покоя, а потом смирился и старался больше не думать о девушке, но помимо воли в памяти вырисовывались ее лицо, прическа под артистку Любовь Орлову, синий берет набекрень.

«Фу ты! Опять двадцать пять, — сердился Василий, — свет клином на ней сошелся, что ли? Я ведь тоже могу…»

Однажды под вечер Кудинов возвращался из штаба батальона. Встретил медсестру. По привычке, что ли, или любопытства ради он проверил документы. Они были в порядке.

— До госпиталя десять километров и ни одной машины, — пожаловалась девушка.

— Ничего не попишешь. Здесь не большак.

— А мне что делать? Через полчаса стемнеет.

— Верно. Впрочем, Катя, у меня есть предложение…

— Откуда вы знаете, как меня зовут?

— Я все знаю. Я Маг-волшебник.

— Нет, серьезно?

— Святая наивность… Я же документы проверял.

— Ой, правда, — засмеялась Катя. — Так что вы хотели сказать?

Кудинов решительно выпалил:

— Пойдем в наше подразделение. Там переночуешь, а утречком — в путь.

— У вас одни мужчины?

— Найдется отдельная комната.

— Пойдем, — недолго думая, согласилась медсестра. — Не съедите, чай. Так ведь?..

Шли молча. Кудинов не знал, о чем говорить. Выручила Катя.

— Звать-то тебя как?

— Василий.

— Так ведь, Василек? Не съедите? — и улыбнулась кокетливо…

Кудинов доложил начальнику заставы, в каком положении оказалась медсестра, и тот одобрил решение Кудинова.

— Место найдется. Отведи ее в дом, где размещена канцелярия. И вот что интересно! Во второй половине имеется комната и свободная койка. Ага!

— Слушаюсь, товарищ лейтенант.

Василий Кудинов выпросил у повара ужин, принес шинель, чтобы Кате теплее спалось…