Его Искушение
Шрифт:
Так же, как и я под ним. Позже.
Прищуриваюсь, пытаясь разглядеть мужчину в мельчайших деталях, но тени от огня играют со мной, отбрасывают блики, высвечивая силуэт знакомого до боли незнакомца…
Делаю несколько шагов, но колени слабеют, и я вскидываю руку, цепляюсь за кресло, чтобы не упасть.
Реагирует, наконец, чуть поворачивает голову и открывает моему затуманенному взору вырезанный резкий профиль, по которому блики пламени ходят, придавая внешности демоническую загадочность.
А я все вглядываюсь до рези в глазах в эти резкие рубленые черты…
И
Замирает, стоя боком ко мне. В этом длинном кожаном плаще. Чудится, что сам мрак сконцентрировался в огромной исполинской мощи мужчины, у которого тьма вместо крови по венам течет.
С ума схожу и демонов вижу…
— Не может быть. Это невозможно…
Всхлипом срывается с губ спустя долгое мгновение.
Всматриваюсь в линии, жажду, чтобы развернулся, чтобы я смогла видеть такие родные дикие черты, знакомый прищур светлых глаз, в которых изморозь голубоватых льдин отражается неведомым узором.
Сжимаюсь вся. Замираю в шаге от обморока.
И заветное имя тихо падает с губ:
— Иван…
Слезы градом катятся по щекам, текут по подбородку и шее, не знала, что их у меня осталось так много.
— Ваня… — тихим глухим шелестом.
Но он словно не слышит, будто замер где-то между мирами. Мертвецы ведь не возвращаются, только демоны.
И он пришел, как и обещал, чтобы проститься…
Едва заставляю себя сделать пол шажочка к огню, который обрисовывает могучий силуэт…
Когда-то я бы начала шептать молитвы от страха, от одного вида жутчайшего монстра, явившегося из иного мира, но… сейчас я просто молчу, впитывая в себя образ, ощущая его мощь, которой напитывается пространство вокруг меня.
Он сейчас похож на глыбу, застывшую у огня.
Щупальца страха опутывают нутро, но я как ненормальная тянусь к призраку и шепчу непослушными губами:
— Ваня… Ванечка…
Оборачивается, наконец, резко, стремительно. Словно очнувшись, а я…
Я…
Нет меня больше…
Лечу и разбиваюсь вдребезги, падаю в голубые айсберги, которые обжигают сильнее огненной магмы…
– Это не можешь быть ты… Нет… нет… Я сплю…
Шепчу, пока исполин медленно ступает в мою сторону, затапливает своей звериной энергетикой все пространство вокруг меня.
— Нет!
Кричу во все горло и срываюсь с места, лечу к дверям, чтобы убежать, чтобы выбросить из груди боль, которая выламывает, пробивает кости и полощет бритвой по сухожилиям, изламывая нутро ядом понимания, что живой…
Живой!
А я сейчас умираю.
Большие, сильные руки ловят меня и рывком прижимают спиной к литой груди.
Запах вереска и дождя сразу же добивает, обрушившись пониманием.
Он. Это… Он… Реальный.
Брыкаюсь как сумасшедшая, царапаюсь и кричу.
— Отпусти! Отпусти! Подонок! Как! Как ты мог?!
Плачу. Истерика накатывает, а он все держит на весу, оторвав мои ноги от пола, зарывшись лицом в мои спутавшиеся волосы, проводит по коже шеи носом и со свистом тянет воздух.
Зверь обнюхивает
не иначе.Борюсь, как раненная тигрица, и в какой-то момент Иван встряхивает меня так, что зубы клацают, разворачивает к себе и врезается вместе со мной в стену.
Мощное тело не дает пошевелиться, коленями раздвигает мне ноги, чтобы не смогла заехать в пах, куда я целюсь с сумасшедшим отчаянием.
— Тише. Кошка. Дикая.
И во взгляде голод, жар и холод сплетаются. И меня ведет, вцепляюсь в волосы на затылке влажные, раньше колючие, потому что короткие, а сейчас длинноватые. Притягиваю к себе, целую так, что зубы бьются, и он отвечает, сильнее вдавливает в себя. Обнимаю мощные плечи, тащу за плащ на себя, чтобы слиться, чтобы прочувствовать, что он здесь, со мной, не призрак.
Понимает мое желание. Сам сходит с ума. Пара резких движений и вот я уже кричу, захожусь в эйфории единения. Цепляюсь за сильные плечи и вдыхаю аромат озона и черной кожи плаща, притягиваю его к себе все ближе, желая раствориться в нем, в ощущениях, в страсти.
А он рычит подобно зверю, заставляя дрожать в своих руках, терять себя, разум, оставаясь один на один с его голодом, с его жаждой. Его руки способны воспламенить, его дыхание становится моим. Одним на двоих.
И я отдаюсь своим чувствам, наслаждению, извиваюсь, сминаю руками кожу плаща, царапаюсь, а он целует, ласкает, не дает продохнуть и сердце заходится в агонии от любви, от ненависти.
— Скучала по мне?
Вопрос в мои губы и в ответ сквозь хрип:
— Чудовище…
Его улыбка в поцелуе.
Все происходит так быстро, что я ничего не успеваю осознать, как в аффекте, прихожу в себя только когда с криком вылетаю за грань и слышу мужской рык.
Сползаю с мужских бедер, отстраняю от себя рукой, а он смотрит на меня бешено. По сумасшедшему как-то. Одержимо. Голодно. Жадно.
Мы вечность не виделись.
Вечность он был для меня мертв.
— Живой… — всхлипом.
— Еще красивее стала… Еще желаннее… Это невозможно.
Проходится взглядом по лицу, скользит по шее и на грудь смотрит налитую, тяжелую, там молоко уже скопилось.
Проводит длинными пальцами, поверяет и смотрит, как влага проступает на шелковой сорочке.
— Что это?
— Я сына твоего кормлю. Время уже. Скоро проснется.
Не знаю, почему говорю это все.
И в мозгу только одна мысль…
Живой… мой… чужой…
Неважно…
Просто…
Живой…
— Господи… я же не верила, что мертв. Я сердцем чувствовала, что не погиб…
Руками хаотично по лицу его вожу, чувствую, как щетина привычно колет, а затем…
Резкий щелчок пощечины тонет в звуке громыхнувшей за окном молнии.
— Подонок!
Медленно поворачивает голову и приказывает:
— Еще. Аврора. Ударь. Еще. Раз. Бей. Сколько. Хочешь.
А у меня в горле ком душит, сворачивается узлом, не продохнуть. Пульс бьется в висках, и я прикладываю дрожащие пальцы к его щеке, глажу место, куда пришелся удар. Мне кажется, я на грани нервного срыва, не в силах переварить подобное потрясение.