Его Кукла

А я бы и рада не думать больше. Но беспокойство уже прочно засело в моей голове.

— Почему ты не захотел говорить с ней? — повторяю я вслух то, о чём только что размышляла. — Вдруг это было важно?

— Я непременно перезвоню и спрошу… Потом. А сейчас иди сюда. — Рисай вдруг притягивает меня ближе. — На чём мы остановились?

— Остановились? — тотчас поднимаю я взгляд на двуликого. — Ты что собираешься продолжить здесь?.. Ай!..

Рисай, не глядя, ударяет кулаком по подлокотнику моего кресла, и оно раскладывается. А я оказываюсь лежащей.

— Рисай, погоди! — барахтаюсь я отчаянно в попытке снова сесть. — Сейчас совсем не подходящий мо…

Пытаюсь остановить двуликого, но он не позволяет даже договорить. Склоняется ко мне и запечатывает рот поцелуем. Ещё более жёстким, глубоким и неистовым, чем предыдущий.

И этот поцелуй слишком легко и быстро захватывает меня в свою власть.

А спустя мгновение я чувствую, как пальцы Рисая начинают торопливо расстёгивать пуговицы на моей одежде.

Я никогда не была близка ни с одним мужчиной. Но это вовсе не означает, что я не понимаю, для чего двуликий раздевает меня.

Наверное, мне сейчас следует остановить Рисая. Попытаться убедить его скорее лететь домой. И, конечно же, надеяться, что к тому моменту, когда мы доберёмся до дома, внезапно разгоревшееся желание двуликого сойдёт на нет.

Знаю, сделать это будет непросто. Но ведь наши отношения с самого начала не были простыми. К тому же я знаю, что нужна Рисаю для его мести. И пока я нужна ему, он не причинит мне вред.

Двуликий, наконец-то, оставляет в покое мои истерзанные поцелуем губы и утыкается носом в мою грудь, едва прикрытую расстёгнутой одеждой.

— Ты так возбуждающе пахнешь, — еле слышно шепчет Рисай. — К чёрту всё! Я хочу тебя прямо здесь. Сейчас!

Он несёт какую-то околесицу, и я совершенно не понимаю, почему так происходит. С нами по очереди творится что-то странное. Ненормальное. Словно то он, то я, сменяя друг друга, сходим с ума.

— Пожалуйста, послушай, Ри…

Я всё же решаюсь попросить Рисая остановиться. Но двуликий явно не намерен меня слушать. Он закрывает мой рот горячей шершавой ладонью и шипит:

— Чш-ш-ш, Даш-ша.

Я ещё несколько кратких мгновений старательно пытаюсь увернуться и освободиться от его ладони. Однако из этих попыток ничего путного не выходит.

Рисай вновь наклоняется к моей груди, и его губы плотным кольцом смыкаются вокруг соска.

Вздрагиваю от такой внезапной откровенной ласки. Хочу немедленно оттолкнуть двуликого. Но вместо этого зарываюсь пальцами в его густые волосы, сжимаю, что есть силы и зажмуриваюсь от удовольствия.

Зажмуриваюсь до боли.

До рези в глазах.

До калейдоскопа разноцветных и золотистых кругов в темноте.

И через всё моё тело проносится искра.

Она без труда воспламеняет кровь в моих венах. Воспламеняет меня от кончиков волос до самых кончиков пальцев.

Выгибаюсь навстречу этому пламени, принимая его, и издаю не то тихий стон, не то беспомощный всхлип.

Рисай как будто с каждым мгновением становится всё одержимее. Он целует всё яростнее. Безудержнее. С какой-то дикой, животной страстью. Будто и не целует совсем, а ставит бесконечные метки на каждом миллиметре моей разгорячённой кожи…

— Моя… Моя… Ты — моя!

Поддавшись страсти, я даже не сразу соображаю, что двуликий, действительно, произносит эти слова вслух. Раз за разом, вставляя его в короткие промежутки между рваными поцелуями.

А руки Рисая тем временем уже медленно скользят сначала вниз, а потом вверх по ноге. И вскоре пробираются под юбку.

— О-ох… — выдыхаю я протяжно, теряя последние остатки самообладания.

Этот звук оказывается единственным, на который у меня хватает сейчас сил.

Лежать вот так в разложенном кресле в салоне аэромобиля, припаркованного где-то в глуши, среди кустов и деревьев, ужасно неудобно. И немного страшит неотвратимость того, что собирается сделать со мной Рисай. Но мне всё равно.

Лишь бы он и дальше продолжал целовать и прикасаться ко мне. Лишь бы не останавливался ни на миг.

И Рисай продолжает, вырывая из моей груди всё новые и новые стоны постыдного удовольствия.

А когда рука двуликого под моим платьем забирается слишком высоко; когда пальцы дотрагиваются до нежной кожи слишком откровенно…

В боковое стекло нашего аэромобиля что-то громко ударяется. А затем весь салон наполняется ослепляющим белым светом.

Вместе с тяжёлым вздохом в мой рот проскальзывает глухое, недовольное рычание Рисая.

— Какого?..

Вынужденные оторваться друг от друга, мы размыкаем объятия. Двуликий отодвигается, поправляя моё задранное платье. А я непроизвольно тотчас тянусь к нему снова, не желая отпускать.

— Что случилось? — Волшебство поцелуя ещё туманит мой мозг, и я не очень понимаю, что происходит.

Рисай презрительно разглядывает что-то в слепящем снопе света снаружи. Не знаю, что и как он умудряется там увидеть, но стоит мне поднять голову, и я почти сразу прикрываю глаза рукой.

— Чёртовы блюстители порядка! — ругается двуликий и тут же грозит мне. — Оставайся здесь и не вздумай выходить! Я скоро вернусь.

Дверь аэромобиля, словно птичье крыло взмывает вверх, и Рисай неспешно выбирается из салона на улицу.

Двуликий захлопывает за собой дверь, и я не слышу, с кем и о чём он разговаривает. Не могу я и увидеть то, что творится за пределами аэромобиля. Любопытство съедает меня, но глаза всё ещё режет от яркого света. Поэтому окно тоже оказывается бесполезно.

Единственное что мне остаётся, это сидеть и ждать Рисая.

К счастью, он возвращается уже совсем скоро. И как ни в чём не бывало, устраивается на сидении пилота.

— Что-то случилось, Рисай? — спрашиваю я его взволнованно. Потому что он сейчас совсем не похож на того мужчину, чья рука ещё несколько минут назад шарила под моим платьем.

Двуликий ничего не отвечает. Но уже миг спустя и без его ответа становится всё понятно. Яркий свет, что бил в глаза, гаснет. А я вижу в окно, как на небольшом расстоянии от нас отрывается от земли патрульный аэромобиль.