Его называли Иваном Ивановичем

Шменкель встал и, сунув руки в карманы, спросил:

– Скажи, Михаил, есть у нас какая-нибудь типография или хотя бы печатный станок? Ты только что говорил о каких-то листовках. Латинского шрифта у нас, конечно, нет?

– А у тебя, я вижу, большие аппетиты. К сожалению, мы имеем не так много: всего лишь печатный станок. Кто его знает, откуда он взялся. Мы слушаем сводки Совинформбюро, потом сами пишем листовки. А ты знаешь, что недалеко от нас действуют партизанские отряды имени Щорса и Лазо? Если так пойдет и дальше, то скоро у нас будет своя партизанская дивизия. Что ты думаешь о Морозове?

– А что я должен думать? По-моему, он настоящий командир.

– Мне тоже так кажется. С тех пор как он наладил радиосвязь со штабом Калининского фронта, все командиры отрядов обязаны докладывать в штаб о результатах своей деятельности.

– Да ты сам просто информбюро. А еще есть новости?

– Да еще какие! Сюда посылают самолеты с Большой земли, которые сбросят нам оружие, боеприпасы и продовольствие. Сейчас как раз отбирают добровольцев для очистки площадки в лесу, куда все это будет сброшено. Хочешь пойти на эту работу?

– Конечно, а ты?

– Никак не могу. Я же говорил тебе, что назначен связистом. Жаль, что не увижу, как с неба нам сбросят печатный станок. Хоть ты смотри, чтобы все было в порядке, не поломали бы чего.

Петр Рыбаков отер со лба пот, прихлопнул рукой комара, который сидел у него на груди, и бросил топор в траву.

Последние лучи солнца, с трудом пробиваясь сквозь густые кроны деревьев, золотили их. Где-то вдали ухнул филин, словно радуясь тому, что теперь уже не будут стучать топоры и визжать пилы. В чаще уже было темно, от болота тянуло сыростью.

– От работы разыгрался аппетит.
– Рыбаков снял сапоги, размотал портянки.
– После трудов праведных неплохо бы выпить стопочку и закусить куском сала. Как ты считаешь, мы это заслужили?
– И он подмигнул.

– Не говори глупостей, Петр. Водки-то нет. Или у тебя еще от старых запасов осталось?

– Осталось? Что я слышу! Наши санитары не имеют сердца, но и у тебя его нет. Из тебя никогда не получится настоящий разведчик.

– Может, ты и прав, Петр.
– Шменкель был настроен мирно.
– Мне бы твое самолюбие!

– Разведчик должен все знать, Ваня. Заруби это себе на носу. Это, так сказать, особенный человек. Шменкель сел на траву и закурил.

– А что ты подразумеваешь под словом "особенный"?

– Во-первых, разведчик никого не боится: ни врагов, ни женщин. А ты вот сидишь тут, коптишь небо и не замечаешь, что по тебе сохнут наши девицы из санчасти. Даже докторша...

– И это все?

– Во-вторых, у разведчика в карманах всегда должно быть что-то особенное: немного трофейного шоколада, хороший табачок, а не махорка, зажигалка и, не забудь, фляжка с водочкой.

– А у тебя она есть, эта фляжка?

– Боже мой, - простонал Рыбаков, - бедняга, неужели ты не видишь логической связи одного с другим? В этот момент к ним подошел Спирин.

– Отдыхаете на лоне природы?
– добродушно съязвил он.

– Садись и помалкивай, - оборвал его Рыбаков, - не один ты умный.

Спирин хотел было возразить, но Шменкель успокоил его:

– Дай ему поговорить, он сегодня в ударе.

– В ударе!
– вскинул Рыбаков руки к небу.
– Я ему объясняю все логически, а он ничего не понимает да еще скалит зубы.

– В чем же дело?
– Спирин тоже сел.
– Что-нибудь интересное?

– Какой же вывод ты сделаешь для себя?
– не унимался Рыбаков.

Шменкель пожал плечами, Рыбаков продолжал:

– Я уже сказал, из тебя разведчик не получится. И вот почему. Моя мать не раз говорила, что я рожден для чего-то большого, потому что у меня золотые руки. Но это я только вам говорю, не для передачи. Я, например, хотел научиться играть на рояле.

– Почему именно на рояле?
– удивился Спирин.

– Потому что у меня золотые руки.

– И что же из этого вышло?

– К сожалению, ничего. Играть на рояле я так и не научился.

– Ну а какая связь?

– А я-то думал, ты поймешь. Разве ты не заметил, Виктор, что девушки из санчасти давным-давно влюблены в нашего Ваню? А он даже ни разу не зашел к ним. Понял?

– Да-а!
– Спирин перевернулся и лег на спину.

– Я не думаю, что ты человек безнадежный, - продолжал Рыбаков, обращаясь к Шменкелю.
– Слушай дальше. Я, например, никогда не забываю о своих друзьях.
– Он показал рукой на Спирина, потом на себя.
– Не только о себе надо думать. Как это у нас называется, Виктор?

– Дух коллективизма.

– Правильно. И этим чувством разведчик тоже должен обладать, Ваня. Видишь, многого тебе не хватает. Не смейся, а лучше учти критику.

– Тот, кто дает советы другим, сам должен показывать хороший пример. Шменкель нахмурился.
– А у тебя есть трофейный шоколад?

– Нет.

– А сигареты?

– И этого нет.

– Вот видишь, а водка?

Рыбаков промолчал.

– Значит, кроме голой теории, у тебя ничего нет, - сказал Спирин, жевавший травинку.
– Не слушай его, Ваня, болтает пустое.

Рыбаков сумрачно посмотрел на Шменкеля и сказал:

– Ты забываешь главный принцип разведчика.

– Ага, значит, и такой есть?

– Разведчик должен все знать.

– Конкретнее. Что знаешь ты?

– Например, знаю, где есть водка.

– И где же?

– В Симонове.

Наступила тишина. Рыбаков внимательно посмотрел на ребят.

– Симонове - это село в пятнадцати верстах отсюда, - снова заговорил он.
– В оба конца, значит, тридцать верст. Местность болотистая, лесная, темнота... Но только с собой я вас не возьму. Вдруг вы там напьетесь, а мне потом придется тащить вас на себе. Выбросьте это из головы.

Вдруг Рыбаков рассмеялся и, вытащив из-под рубашки фляжку, высоко поднял ее над головой.

– Я уже побывал там!

– Не может быть.
– Спирин даже присел.
– В Симонове же немцы!

– Что для меня немцы, если я хочу выпить?

– А как же ты прошел мимо наших часовых?
– поинтересовался Шменкель.

– На брюхе прополз. Обратно-то было совсем легко, а вот туда, чтобы никто не заметил... Дело это не простое. Ну, выпьем.

Петр налил чарку и поднес ее Шменкелю, потом налил Спирину, последним выпил сам. Закусывали хлебом и салом. Набив полный рот, Петр с чувством превосходства смотрел на друзей, радуясь тому, что удивил их.