Его нельзя любить. Сводные

— Куда?

— Куда угодно.

— Тогда поехали в горы.

Солнце скрывается за горизонтом, медленно погружая нас в темноту ночи. Ян разжигает костер и приносит одеяла.

Еще на прошлой неделе мы закупились подушками, одеялами и даже спальными мешками.

Негласное правило совместных ночевок — все еще в силе. Иногда мы долго разговариваем, пока на улице не начинает светать, а иногда вырубаемся через пять минут, как головы касаются подушек. С той ночи в хостеле мы больше ни разу не целовались и не обнимались. Мы намеренно держимся в этом плане друг от друга подальше. Будто оба знаем, что если перейдем грань случится что-то страшное…

Он больше не пытается причинить мне боль. А я все усиленней пытаюсь его понять, потому что сейчас у нас есть только мы, и никого больше.

Смотрю на Яна. Синяки на его лице рассосались, и даже ссадины почти зажили.

— Чего? — ловит мой взгляд, упираясь ладонями в камни позади себя.

Качаю головой и не понимаю, что со мной происходит. За это время я все чаще вот так его рассматриваю. Иногда ловлю себя на том, что мне просто нравится за ним наблюдать. Разговаривать, слушать…

А иногда, ночью, я дико сержусь на то, что за все это время он больше ни разу не предпринял и попытки меня обнять. Самой же делать что-то подобное страшно. Плюс я уверена, что просто надумала какую-то симпатию.

Это смешно, чтобы я ему нравилась. Между нами, лишь уговор. Только и всего.

— Я спать пойду. — Накидываю на плечи одеяло и походкой пингвинчика двигаюсь в сторону машины.

Сегодня мое сердце ведет себя странно. Так учащенно стучит. Выпускаю воздух через рот, укладываясь на уже разобранном заднем сиденье. Неуверенно трогаю свою руку, ту, которой касался Ян, и закрываю глаза.

Меня переполняют эмоции. Они вязкие, их много, и я никак не могу с ними справиться.

Дверь в машине резко открывается, и я резко ложусь оловянным солдатиком — по стойке смирно. Пошевелиться лишний раз не решаюсь.

— Ты не спишь еще? — Ян хлопает дверью и, перекинув обувь на передние сиденья, укладывается рядом.

— Нет, — переворачиваюсь на бок, спиной к Яну. — Холодно сегодня.

— Ночью обещали дождь.

Он какое-то время шуршит одеялом, ворочается. Я слышу, как по крыше машины начинают барабанить капли.

Первый раскат грома пугает до чертиков, даже сквозь легкую дрему. Я взвизгиваю, и сама не понимаю, как оказываюсь в объятиях Яна.

18.2

— Ой, — вздрагиваю от ощущения ладони на своей спине.

Мой нос врезается Яну в ключицу. На нем нет футболки, и это лишь сильнее сбивает с мыслей, вынуждая пульс частить.

Вопрос, сама ли я так резко развернулась, что оказалась от него в паре миллиметров, или он тоже приложил к этому усилия, — еще на повестке. Я чувствую его прикосновения между лопаток. Плечи рябит мурашками, они молниеносно расползаются по телу, создавая дискомфорт. Волоски на коже дыбом встают.

Ян не шевелится. Мы оба застыли вот так, тесно прижимаясь друг к дружке.

Едва успеваю выдохнуть, как на улице снова громыхает, я взвизгиваю и сжимаюсь в комочек.

— Не знал, что ты боишься грозы.

Его голос звучит прямо над ухом. Тихий, немного скрипучий, будто он ужасно взволнован или же, наоборот, сильно недоволен происходящим.

— Есть в нем что-то зловещее, — вытягиваю шею и тут же сталкиваюсь с Яном взглядами. Глаза в глаза.

Они у него сейчас еще темнее, чем обычно. Зловещие. Как эта самая гроза. Он сам как вот эта разбушевавшаяся за окном стихия. Такой же непреклонный, не воспринимающий мелких протестов, а самое главное — свободный. Свободный от чужого мнения и предрассудков.

И уж если он что-то начал, то все обязательно будет, будет на разрыв.

— М-м-м.

— Необязательно меня трогать.

— Так? — он перемещает свою ладонь мне на бедро. Обжигает.

— Так, — киваю, абсолютно забывая, как дышать, и зачем-то касаюсь его щеки.

— Или так? — снова скользит по моей покрытой мурашками коже. Теперь кончик его пальца обводит мою грудь под тонкой тканью футболки.

Я дрожу всем телом, выдыхаю какой-то непонятный звук в едва приоткрытые губы. Грудь реагирует на мимолетные прикосновения. Чувствую, как твердеют соски, а желание, чтобы он потрогал меня еще, становится навязчивым.

Боже, когда это случилось? Когда я допустила мысль, что все происходящее — норма?

Я должна держаться от него подальше. Я именно это и делала на протяжении двух недель. Избегала. Он тоже, между прочим.

Нам было весело, мы ночевали в небольших отелях, ходили на тусовки, знакомились с новыми людьми, да даже представлялись всем как брат и сестра, словно нарочно хотели избежать и малейшей лазейки на хоть какую-то близость в глазах других. Не афишировали ярлык сводные, будто ограждая себя от лишних, запретных действий.

Так что же происходит теперь?

Упираюсь взглядом в темную, растрепанную шевелюру и, не удержавшись, запускаю в нее пальцы. Мне кажется, я хотела это сделать уже очень давно. Ян в этот момент обхватывает ладонью мою ягодицу, спускает пальцы чуть ниже, прихватывая, и тянет. Я устраиваю свою ногу ему на бедро и очень остро чувствую его эрекцию. Пугаясь этого факта до чертиков, конечно.

Это немного диссонирует, он всегда отпускает жирные намеки, что как девушка я в принципе его привлекать не могу, а тут вот…

Нет, допускаю, что это всего лишь физиология. И, честно говоря, пусть это действительно будет именно так. Но, несмотря на это, меня все равно облепляет холодным потом как второй кожей. Пальцы подрагивают. Я все еще продолжаю пропускать сквозь них его непослушные волосы и громко, учащенно дышать.

— Никто не узнает, — Ян улыбается уголками губ.

Я прекрасно это вижу, салон машины освещает включенный сенсорный экран на панели.

— Знаю, — киваю и обвожу пальцами его губы.

Сама себя не понимаю. Меня тянет к нему. Это невозможно объяснить словами, только почувствовать. Это страшно — понимать, что человек, который вызывает в твоем сердце какие-то сумасшедшие, необъяснимые реакции, может причинить боль. Я знаю, что он может. Наше перемирие ничего не значит. Оно временное, возможно — фальшивое.

Но сейчас это будто не имеет значения.

Мозг отказывается быть рациональным, отдавая вожжи правления сердцу. А оно, оно трепещет от прикосновений. От прерывистого дыхания. Тепла, которое исходит от мальчика, что за какие-то две недели запал в душу настолько, что вся прошлая жизнь кажется черно-белой драмой.

Краски размазываются по стеклам машины, я их вижу. Мир начинает играть разнообразием цвета.

Это обман. Все это неправда. Обоюдная ложь. Ну и пусть!

Ян обхватывает ладонью мою шею, а потом целует. В губы. Аккуратно. Едва ощутимо, а меня потряхивает даже от этой капли.