Его одержимость

— Давай, Анхелика. Диего уже достаточно за тебя поволновался.

— Мам. Ты сказала нам самим разбираться? Вот я и разберусь. А если ты считаешь, что надо пойти великому господину в ноги поклониться или на пол лечь и юбку задрать, ты только скажи! — я выкрикиваю последние слова и тут же чувствую, что перегнула палку: — Прости, мам. Извини. Не люблю я его!

Она качает головой.

— Из-за неважных так не заводятся.

Все. Мамочка уверена, что я жизни не вижу без Рейеса, только признаваться себе в этом не хочу.

Она у меня очень романтичная и верит в любовь, в страсть и во все их превратности.

Любовь, как море. Любовь, как водопад — на голову падает и оглушает — в этом вся моя мама.

Я поправляю одежду, умываюсь и иду к папе с Рейесом.

Именно к папе, а не к Рейесу.

В то, что папа тоже Рейеса принял, верю.

Мамочка моя не врет, и они с папой очень часто единодушны во многих вопросах. Поспорят, поругаются, а потом приходят к согласию. И вроде не компромисс это, но что-то такое, похожее.

Папа мой пить не очень умеет, а Рейес не умеет точно.

А тут я захожу и вижу, что они на двоих приговорили бутылку вина.

Главное, чтобы Рейес от этой дозы не сошел с ума и не передумал отпускать меня с родителями.

Стоит мне войти, как он вскакивает с места и отодвигает для меня стул. Прямо одновременно, когда папа отодвигает стул маме.

Это выглядит очень странно.

А его темный взгляд обжигает мне лицо, и плечи, и руки. На груди замирает и прожигает ее насквозь. Все тело под ним горит и плавится.

Надо как-то выдержать этот сложный поздний завтрак и сбежать.

Рейес подает мне тарелку, полную лепешек, риса, мяса и овощей, и я пользуюсь этим, чтобы на него не смотреть.

А он на меня так и смотрит, как приклеенный. Даже удивительно, что при этом успевает шутить с папой и мамой.

Ну и пусть шутит. Я глаз не поднимаю.

Доедаю все, и тут Рейес заявляет:

— Увозите дочь и спрячьте ее получше. А то ночью я ее у вас украду.

И сверлит взглядом так, что мне ясно: это правда.

А у меня против воли внизу живота тяжелеет. Что-то в его взгляде странное. Многообещающее.

Я вдруг резко вспоминаю, как он меня шлепал, а я стонала от удовольствия, и прячу глаза.

Не могу я так просто. Будто ничего и не было: купальни, маленькой комнаты, ледяного душа, моего ужаса.

А еще этой овцы Клары и толпы служанок, с которыми Рейес переспал.

Но ругаться с ним при родителях я, конечно, не буду.

Рейес провожает нас до машины. В отличие от непримечательной легковушки, это одна из машин его армии: черная, огромная и блестящая. С темными стеклами.

Ровно такая, которая вызывает ужас у жителей нашего городка.

А теперь я в ней не просто пассажирка, а почетная гостья?

Я еще не могу привыкнуть.

— Мужчины вперед, девушки назад, — Рейес командует, и папа садится рядом с водителем. А мы с мамой на заднее сидение.

Мама первой, а когда я пытаюсь сесть в машину, Рейес вдруг приобнимает меня, будто помогая залезть, и быстро целует в уголок губ.

Жарко. Резко. Обдавая запахом своего парфюма и вина.

А у меня неожиданно слабеют ноги.

Я не должна так остро на Рейеса реагировать, но мое тело будто считает иначе.

Миг — и он меня отпускает, зато я оказываюсь в салоне.

— До ночи, Анхела, — и Рейес закрывает дверь.

— Горячий мужчина. Первосортный, — мама шепчет мне на ухо.

Да-да. А еще богатый. Король всех местных земель.

Представляю, что мне скажет Мерседес. Раньше мне было забавно слушать ее рассказы про секс, но теперь я изменилась.

* * *

Я не верю своим глазам.

Въезд через парадные ворота, постройки и реально красивый особняк не вызывают у меня такого изумления, как мой собственный дом, стоящий на краю поля в маленькой рощице. Это точно он. Я узнаю камни.

Мы выходим из машины, и когда я вижу всех: Хуана, Мерседес, а еще Консуэлу и Милагрос, моих младших сестер, то забываю обо всех тревогах.

Бегу к ним, обнимаю и целую каждого по очереди.

Родителей никто не ждал, и мы превращаемся в радостный и шумный клубок, где все целуют и обнимают всех, смеются и плачут от радости.

— Господин Рейес дал нам кучу денег, представляешь! И всех-всех накормил! Нам сюда привозили еду из настоящего ресторана! А потом с кухни самого господина Рейеса. А мясник и его свора вообще исчезли с рынка! — Хуану для счастья нужно так мало. Он выглядит лучше: синяки уменьшились, а палец потихоньку заживает.

— Сам Рейес дал деньги и лично кормил?

— Нее, его люди. Самого господина Рейеса мы не видели.

У Милагрос и Консуэлы дорогие игрушки и настоящие золотые украшения. Они тоже довольны.

— Пойдем поговорим, Анж. Расскажешь мне то, что не можешь родителям, — Мерседес тянет меня из дома.

Сейчас начнется.

Сопротивляться Мерседес бесполезно. Она, как наша мама, умеет продавливать очень мягко, зато надежно.

— Хорошо, пойдем.

Мы уходим в рощу и оглядываемся. Вроде вокруг никого.

— Ну что… у него большой? — Мерседес смотрит на меня красивыми карими глазами. Ей явно интересно.

Врать бесполезно. Она быстро раскусит.

— Угу. Как дубинка. Для меня слишком большой.

— Было больно?

Я отворачиваюсь, но Мерседес хватает меня за руки, и я вынужденно отвечаю:

— Да. Было.

— Погоди. Все время больно? Тебе вообще не понравилось?

Я нехотя признаюсь:

— Было как-то странно. Я не до конца поняла. Сначала очень больно, а когда он меня поцеловал, стало как-то получше…

— И ты не кончила?

— Прекрати, Мерседес. Я смущаюсь!

— Хм, это не дело, Анж. Попроси Рейеса быть понежнее. Или он любит только грубо?

— Я понятия не имею, что он любит!