Его птичка

В груди жгло, как будто сердце вырвали и кинули в огонь. И я смотрела, как оно тлеет, как обугливается и чернеет, как и наивность, которой я была подвержена. Теперь никто не назовёт меня наивной, теперь я знаю, что даже я не всегда могу распознать ложь.

Зачем оно тебе, есть же балет?

Да, верно. Мне не нужны люди. Отец умер, братья перестали общаться, друзей и вовсе никогда не было. Теперь и Рома. Он тоже станет лишь еще одним человеком, еще одним прохожим, которому я не нужна.

Уже стал.

В моих глазах вдруг мелькнул красный свет, и я инстинктивно остановилась. Светофор. Я оказалась на многолюдном, несмотря на дождь, проспекте.

На другой стороне располагалась остановка с обычным ларьком с газетами и несколькими скамейками под стеклянным навесом. Там прятались люди, стараясь хоть на мгновение остаться в тепле.

Я редко бывала в этой части города, но знала, как добраться до дома из любой точки. В Москве это было обязательным условием жизни, если не хочешь попасть под пресс преступности или стать очередной безызвестной жертвой.

Добравшись до остановки, я обратила внимание, что часть людей смотрят не на приближающийся троллейбус.

Я взглянула в ту же сторону. Черная иномарка, я не слишком хорошо в них разбиралась, с визгом шин крутанулась на дороге, что удивительно, никого не задев, и пересекла двойную сплошную. После чего оказалась на их стороне дороги. Люди сразу принялись бурно обсуждать произошедшее, кто-то пересматривал снятое видео.

— Псих, — услышала я голос сзади и, обернувшись, увидела невысокого мужчину, каких в городе были миллионы. Обычная куртка, обычный зонт и даже лицо ничем не примечательное.

Я отвернулась. Меня не волновали ни психи, ни обычные люди, ни врачи.

За пару дней в моей жизни было достаточно людей, чтобы решить для себя, что танцы мне дороже. Только там, на сцене или в репетиционном зале я полностью владела собой, своим телом и чувствами.

Там мне был не нужен никто. Я стремилась туда всем своим повреждённым сердцем, уповая на то, что Балет вылечит болезненное влечение к Роме.

Шмыгнув носом, я вскинула взгляд на остановившийся передо мной троллейбус и, поправив сумку, сделала пару шагов вперед, встав в очередь тех, кто стремился покинуть залитую дождем улицу и оказаться в салоне. Двери разъехались.

Я, взглянув на мелькнувшую в окне грузную фигуру кондуктора уже занесла ногу на нижнюю ступень.

Мысленно я уже была внутри, уже рассматривала в панорамные окна бесчисленные дома, машины, людей, уже спешила домой, в тепло, в безопасность. Туда, где не будет Ромы и его власти надо мной.

Внезапно в сознание пробилось несколько возмущенных голосов, а меня дернули в сторону, освобождая дорогу другим пассажирам.

Я знала, кто это был. Я узнала стальную хватку и ожог, оставшийся на заледенелой руке. Сразу почувствовала оцепенение, то самое, что возникало при малейшем контакте с…

Рома!

Хлесткий удар, обозначенный жжением и брызгами воды пришелся Роме в лицо.

— Сволочь! Ненавижу!

Все напряжение, скопившееся за последние дни, все эмоции… Страх, вожделение, злость, отчаяние слились в единый оркестр чувств. И я дирижировала им со всей ненавистью, что жила в моей истерзанной душе за столь короткий срок.

Лицо Ромы было диким, необузданным. Я в страхе вскинула руки и оттолкнула его. Я не хотела больше этого.

С меня было достаточно.

Пробежав всего пару метров, я снова очутилась в сильных руках. Рома пытался что-то мне сказать. Сначала спокойно, потом с криком. Я слышала, но не хотела слушать, я лишь желала освободиться от власти, которую он надо мной приобрел.

Я намеревалась принадлежать себе, отвоевывая свои женские права ногами, руками. Била, куда только могла попасть, царапала. Кричала, что есть сил:

— Хватит! Я не хочу! Отпусти меня! Зачем ты вернулся?! Возвращайся…

В какой-то момент я зарядила Роме коленом между ног, от чего он взвыл.

Люди, проходящие мимо с интересом поглядывали на разворачивающуюся драматическую сцену, но не вмешивались.

Получив мгновение свободы, я рванула назад, но поскользнулась на луже и упала, больно ударившись коленом, словно в назидание за бесчестный удар Ромы.

А разве он поступает честно?

Разве честно доводить меня до такого состояния, когда в голове вместо адекватных мыслей и эмоций остается лишь вихрь ненависти и желание вцепиться в его светлые волосы и ожесточенно их рвать.

Застонав от боли, я почти не почувствовала, как меня подняли в воздух и понесли. Только услышала хлипкие аплодисменты.

Это отрезвило

Я в изумлении смотрела на людей, которым не было дела до того, больно ли мне, до того, что со мной происходит. Все, что их волновало — зрелище, которое можно заснять на камеру или о котором можно рассказать друзьям, залечив отличную байку в компании, выставив себя эдаким остроумным парнем. Интересно, хоть кто-нибудь спросит, а вдруг девушке на самом деле нужна была помощь? Он, наверняка, только отмахнётся и переключится на новый, не менее захватывающий рассказ.

Очнувшись на заднем кожаном сидении автомобиля того самого «психа», я попыталась выбраться через другую дверь. Заблокирована. Рома уже сел за руль, и, рванув рычаг переключения передач, тронулся с места.

— Выпусти меня, Рома. Я не хочу с тобой разговаривать, я не хочу ехать с тобой в одной машине, — дрожащими губами говорила я, хотя и чувствовала, как тепло нагретого салона обволакивает и манит.

Он молча вел машину, хотя краем глаза я заметила, как двигаются желваки на скулах. Долгое молчание, наполнявшее воздух напряжением, выводило из себя.

— Рома! Останови машину! Я видеть тебя не могу! — вскричала я, вжавшись в дверцу автомобиля.

— Я тоже не имею ни малейшего желания! — рявкнул он. — Истеричка! Что ты там себе напридумывала!? — он ударил руками по рулю.

Раздался гудок, заставивший меня вскинуться от испуга. Мы неслись на огромной скорости, словно спешили на тот свет.

Машина рванула в сторону. Дорога была скользкой. Окна постоянно заливало бесконечными потоками из луж. Сбоку просигналили и Рома, ругнувшись объехал красный автомобиль. Прибавил скорости и зарычал:

— Сбежала, как маленькая. Не поговорить, не объясниться. Я что, пацан, носится за тобой по Москве?!

— Объясниться? — едва не задохнулась я. — Я по-твоему совсем дура!? Я все видела, каждый чертов сантиметр твоего члена, который был во рту у заведующей. Наверное, это у вас такие переговоры… оральные.

— Тебе не идет ухмылка, — сказал он вдруг так спокойно, словно моя ревность на грани бешенства его забавляла. Он чуть повернулся и усмехнулся.

— Ты пообещал, и я поверила. Я отдалась…