Эгоист

Но довольно. Недаром многочисленные жрецы комической музы в нашем отечестве, где высшей доблестью почитается умение себя держать, избегают описывать неистовства страсти, принижающие тех, кто стоит во главе общества, и угрожающие внести смятение в души простых смертных. Благоразумные жрецы этой музы предпочитают показывать нам вместо живых людей условных кукол и вести их проторенной дорожкой типических, общеизвестных перипетий. Для них важно не то, как поведет себя человек, и притом человек влюбленный, а как политичнее представить его поведение.

Ночь была на исходе. Летицию удалось согнуть, но не сломить: снова и снова с болью в душе повторяла она, что не любит, что не способна больше любить. И теперь, когда день готовился сменить эту страшную ночь, она чувствовала себя еле живой.

Вместе с пением птиц возобновил атаку ее отец. Тут-то мистер Дейл и высказал соображение, которое впервые заставило его дочь всерьез задуматься над его словами. Он заговорил об их материальных обстоятельствах, о том, что после его смерти она останется одна, без поддержки, без денег и без сил, необходимых для борьбы за существование; что литературный труд ради заработка подтачивает ее здоровье и, наконец, что, дав согласие на этот брак, она сняла бы с его сердца камень. Он уже ни о чем ее не просил, а только представил все дело в самом обыденном, прозаическом свете.

— Не будь жестокосердной, моя девочка, — закончил он.

Его сугубо практическое заявление, увенчавшееся столь патетической концовкой, вполне соответствовало ее смятенному состоянию, ощущению полного сердечного банкротства и желанию по возможности утешить отца. «К счастью, уже поздно, — со вздохом сказала она себе. — Уилоби больше ко мне не придет».

К утру отец ее так ослабел, что не мог подняться с постели, и уснул. Итак, ей предстояло провести в этом доме еще несколько часов. Она расхаживала по отведенным им комнатам, останавливаясь то у дверей, то у окон, размышляя о замечании Клары относительно вечности, которая промчалась у нее над головой, прежде чем она могла разобраться в своих чувствах. И вдруг ее осенило — она поняла, что и с ней самой за эту ночь произошло нечто такое, что не могло бы свершиться и за сто лет. То, что казалось ей прежде невозможным, сделалось пусть не желанным, но все же возможным или, во всяком случае, не абсолютно невозможным. К счастью, снова подумала она, после полученного отпора Уилоби не станет возобновлять своих атак.

Летиция впервые позволила себе трезво заглянуть в то будущее, от которого она так упорно отказывалась: богатство позволяет творить добро на земле; с его помощью человек может побывать во всех прекрасных уголках нашей планеты, — а Летиция так давно мечтала и о набитом деньгами кошельке, откуда она могла бы бросать щедрые пригоршни нуждающимся, и о крыльях, чтобы облететь земли, которые ее изголодавшемуся воображению представлялись сказочными! К тому же, если ее чувство прошло, это всего лишь означает, что прошло заблуждение. Женщина, которая понимает человека, изучила его досконально, может оказаться для него достойной подругой и помощницей. Именно такая подруга жизни ему и нужна, именно такая и способна им руководить. А Уилоби, безусловно, нуждался в том, чтобы им руководили. От жены, исполненной слепого обожания, ему было бы мало пользы. То ли дело — женщина, трезво, из разумных соображений решившая связать с ним свою судьбу! Хорошо, впрочем, что она так откровенно рассказала ему о своем слабом здоровье и о том, что сердце ее недоступно любви, — теперь ей больше не грозит нападение с его стороны.

Она принялась убирать комнату, готовясь к отъезду, чтобы не потерять и минуты лишней. Как только ее отец оденется и позавтракает, они поедут домой.

Первой ее гостьей была Клара. Подруги могли бы и не спрашивать, как кто из них спал. Ответ был написан на лице у каждой. Кларин взгляд лучше всякого зеркала сказал Летиции, что круги под глазами у нее сделались темнее обычного.

— И подумать только, — воскликнула она, — что у этакой красавицы всю ночь напролет домогались руки! О, как я знаю эти два осенних листочка, что появляются на моих щеках после бессонной ночи! Зато как спали вы, милая Клара, спрашивать излишне!

— Да, я спала хорошо, и вместе с тем у меня было такое чувство, Летиция, будто я ни на минуту не сомкнула глаз. Я была с вами все время — и во сне, и наяву. Мне так хотелось бы, уезжая, знать, что к вам возвратилось ваше благоразумие.

— Благоразумие — о да. Вы нашли точное слово.

Летиция вкратце описала события истекшей ночи.

— И вы могли оставаться такой жестокой, когда он доказал, что любит вас всем сердцем! — воскликнула Клара. По этому возгласу можно было судить о всей мере ее признательности сэру Уилоби.

Летиция научилась смотреть на мир трезво. Слова ее, однако, не были продиктованы горечью.

— Надеюсь, Клара, что вы не берете с собой слишком громоздкий багаж романтизма, — сказала она. — Ибо чем поначалу больше этого багажа, тем больше риска сделаться к концу пути черствой, прозаичной и расчетливой.

Следующим гостем был Вернон. Он с непритворным участием осведомился о самочувствии мистера Дейла. Летиция прошла к отцу, а когда вернулась, застала своих друзей приунывшими.

— Что случилось? — спросила она с тревогой.

— Случилось то, — сказал Вернон, — что Уилоби не оставляет мальчика в покое, требуя от него любви и преданности. Слов нет, бедняга Уилоби был этой ночью сам не свой и заслуживает снисхождения. Но, как бы то ни было, сегодня утром он ворвался к Кросджею, разбудил его, стал с ним разговаривать, довел мальчишку до слез, и — одно к одному — Кросджея прорвало, как он сам говорит, и он выложил ему все. О последствиях можно не рассказывать. Мальчик загубил свою будущность, и мне придется увезти его с собой.

Вернон взглянул на Клару.

— Разумеется, — сказала она. — Он ведь столько же мой мальчик, как и ваш. И никакой надежды на прощение?

— Весьма сомнительная.

— Летиция!

— Что я могу?

— Чего только вы не можете!

— Не понимаю.

— Вы можете научить его прощать обиды.

Летиция нахмурилась, и Клара не решилась ее больше мучить.

Летиция не вышла к столу. Клара рада была бы остаться с ней и пить чай у нее в комнате, но молодой девушке, которой только что даровали свободу, не пристало напоследок манкировать приличиями, и она обещала подруге заглянуть к ней тотчас после завтрака. Поэтому, когда полчаса спустя Летиция услышала стук в дверь, полагая, что это Клара, она воскликнула:

— Входите, радость моя!

Сэр Уилоби вошел, шагнул к ней и схватил ее за руки.

— Радость! — воскликнул он. — Вы не можете взять это слово обратно. Вы назвали меня своей радостью. Я и есть ваша радость, ваша радость и ваша любовь! Это слово вылетело у вас — случайно, нет ли, — но я подхватил его и, клянусь небом, не намерен отдавать никому! Вы мне необходимы. Я и не догадывался, что вы имеете надо мной такую власть.

— Вы во мне ошибаетесь, сэр Уилоби, — слабым голосом сказала Летиция. Она уже совсем обессилела.

— Женщина, способная целую ночь напролет, несмотря на мои настойчивые мольбы, отвечать мне отказом, и есть та женщина, которая должна войти в мой дом хозяйкой. И я готов из месяца в месяц повторять все то же, что говорил этой ночью. Но, как я вчера вам сказал, мне необходимо заручиться вашим согласием в ближайшие двенадцать часов. Я поставил на карту всю свою гордость. Итак, к полудню вы — моя, госпожа моего сердца и полновластная хозяйка моих владений. Так я и намерен представить вас миссис Маунтстюарт. И ей, и всему свету! Нет, вам уже не вырваться!