Эгоист

— Неужели вы будете задерживать меня здесь против моей воли, сэр Уилоби?

— Да. Силой и хитростью, если нужно. Любым способом!

Он снова впал в свой полночный бред. Воспользовавшись минутной передышкой, Летиция спросила:

— И вы не требуете моей любви в ответ?

— Не требую. Мое чувство выше этого, мне нужны вы сами, любите вы меня или нет — все равно. Моей любви хватит на нас обоих. Вы можете вознаградить меня за нее или оставить без награды, как вам вздумается. Но отказа я не принимаю.

— Знаете ли вы, о чем просите? Помните ли, что я вам сказала о себе? Я черствая материалистка. Я утратила веру в романтику, похоронила ее в своем сердце навеки. У меня плохое здоровье. Я жажду денег. Если я за вас выйду, то лишь ради вашего богатства. Я не стану боготворить вас. Я буду вам обузой, мертвым грузом. О такой ли жене — неотзывчивой и холодной как лед — вы мечтаете?

— Все равно, это будете вы!

Она пыталась напомнить себе, какой музыкой во время оно звучали бы для нее эти слова. Глубокий вздох уныния вырвался из ее груди. Она исчерпала все свои доводы.

— Вы так злопамятны! — сказала она.

— И это говорите вы!

— Вы меня совсем не знаете.

— Зато вы, Летиция, — единственная женщина на свете, которая знает меня.

— И вы полагаете, что это к вашей выгоде — то, что вас знают?

Он подавил готовые вырваться у него слова и вместо них сказал:

— Возможно, что я не знаю себя. Я на все согласен, только дайте мне вашу руку. Дайте ее мне. Доверьтесь мне: вы будете мной повелевать. Если я и полон недостатков, вы поможете мне от них избавиться.

— И вы не потребуете, чтобы я на них смотрела, как на достоинства?

— Лишь бы вы были моей женой!

Летиция вырвала у него руку.

— Вашей женой, вашим критиком! Ах, но разве это возможно? Позовите сюда обеих мисс Паттерн. Пусть они меня выслушают.

— Они недалеко, — сказал Уилоби, распахивая дверь.

Тетушки сидели у себя в тревожном ожидании вестей.

— Мои дорогие, — сказала Летиция. — Я вынуждена причинить вам боль, и это меня очень огорчает. Но если уж нам с вами суждено жить под одним кровом, лучше это сделать теперь, чем потом. Уилоби просит моей руки, но повторяю: сердца я не в состоянии ему отдать вместе с рукой, потому что оно умерло. Когда-то я считала, что сердце женщины — приданое, без которого нельзя идти под венец. Но теперь я вижу, что женщина может отдать свою руку, а мужчина ее принять и без такого приданого. Однако вы должны знать ту, что готовится вступить в этот брак. Некогда она была глупенькой, восторженной девочкой. Сейчас это хилая, болезненная женщина, утратившая все свои иллюзии. Лишения сделали из меня то, что излишек даров фортуны делает из других: Эгоистку. Я вас не обманываю. Это мое истинное лицо. Мое девичье представление об Уилоби исчезло бесследно. И я почти с полным равнодушием взираю на эту перемену. Уважать я его попытаюсь, боготворить — не могу.

— Милое дитя! — воскликнули тетушки с мягкой укоризной.

Уилоби сделал им знак замолчать.

— Если нам предстоит жить вместе, — продолжала Летиция, — а я с радостью разделю ваше общество, — вы должны видеть меня такой, какая я есть. Но если вы, как я склонна думать, слепо его боготворите, то я не знаю, можно ли нам жить вместе. Одного допустить я не могу — чтобы вы из-за меня покинули этот дом. Взгляд мой сделался зорким и беспощадным, и я вижу множество недостатков у вашего племянника.

— Но ведь у всех у нас есть недостатки, дорогое дитя!

— Не такие, как у Уилоби. Разумеется, воспитание, полученное им в атмосфере идолопоклонства, является смягчающим обстоятельством. Но пусть он знает, что недостатки его увидены, и увидены той, кого он просит стать своей подругой. Я не хочу оставлять места для недоразумений, пусть же он хорошенько подумает, пока не поздно. Этот человек боготворит себя.

— Кто? Уилоби?

— Он злопамятен.

— Наш Уилоби?

— Вы не разделяете это мнение, сударыни. А я твердо его держусь. Время меня научило, что это так. Но если мы столь решительно расходимся в суждениях, то как же мы уживемся под одним кровом? Это невозможно.

Они взглянули на Уилоби. Он властно кивнул головой.

— Но мы никогда и не утверждали, что наш дорогой племянник лишен недостатков. Если его обидеть… И даже если считать, что он претендует на исключительность, то разве это не обоснованная претензия, когда он в самом деле проявляет такое редкостное великодушие? Подумайте, дорогая Летиция! Ведь мы также и ваши друзья.

Она была больше не в силах подвергать эти добрые души казни.

— Вы всегда были моими верными друзьями.

— Что же еще можете поставить вы ему в вину?

— Он не способен прощать, — сказала Летиция, смягчаясь.

— Приведите хоть один пример, Летиция.

— Он выгнал Кросджея из дому и запретил ему когда-либо переступать его порог.

— Кросджей совершил немыслимое предательство, — возразил Уилоби.

— Благодаря которому вы и стали преследовать меня, домогаясь моей руки!

— Преследовать?! — воскликнули тетушки.

Под градом сыпавшихся на него ударов лицо у Уилоби пошло пятнами.

— Человек, еще в детстве оказавшийся способным на такую низость, — сказал он, — добром не кончит.

— Скажите по чести, — возразила Летиция, — разве не сам он признался вам во всем? И ведь не мог он не предвидеть, какое его ожидает наказание. Ему следовало заниматься с учителем, готовиться к профессии, к которой он чувствует призвание. Вместо этого его здесь держали в непростительной праздности, то излишне балуя, то наказывая с неоправданной суровостью. И единственным его покровителем все это время был Вернон Уитфорд, джентльмен без средств, вынужденный зарабатывать на жизнь литературным трудом, — а что это такое, я знаю, слишком хорошо знаю!

— Кросджей прощен, — сказал Уилоби.

— Вы даете мне слово?

— Он будет немедленно отправлен к учителю.

— Но мой дом должен быть домом Кросджея.

— В этом доме, Летиция, вы — хозяйка.

Она заколебалась. Ресницы ее увлажнились.

— Вы умеете быть великодушным, — сказала она.

— Умеет, умеет, дорогое дитя! — воскликнули тетушки. — Умеет. И забудьте его недостатки, как забываем их мы, глядя на его великодушие.

— Остается еще один горемыка: Флитч.

— Этот пьянчужка вот уже несколько лет как порочит мое имя по всей округе.

— Тем великодушнее дать ему возможность исправиться. У него ведь дети.

— Девять человек. И я должен, по-вашему, за них отвечать?

— Я говорю не о долге, а о великодушии.

— Диктуйте, — сказал Уилоби, разводя руками.

— Неужто вы еще не удовлетворены, Летиция? — спросили тетушки.

— А он?

На просеке показалась карета миссис Маунтстюарт.

— Полностью, — сказал Уилоби и протянул ей руку.