Ехал Грека через реку
Шрифт:
Тут уж Борька не оплошал. Быстро купил билет и уже утром был в родном Волгограде. Грязный, заросший, но непобеждённый!
33 НЕСЧАСТЬЯ
«Нет повести печальнее на свете,
Чем повесть о Печёнкине в газете».
Я хочу рассказать историю, произошедшую со мной много лет назад. Но прежде надо заметить, что у меня с детства имелась некоторая склонность к литературному творчеству.
Конечно, ростом, может быть, я и выше Пушкина, а вот что касается ума… В конечном итоге такие похвалы и привели меня в редакцию многотиражной газеты «Стройка коммунизма».
Честно говоря, я им не навязывался. Редактор, прослышав неизвестно от кого о моём существовании сам пригласил занять меня место корреспондента. На дворе стоял 1981 год, мне было 17 лет и я был полон энтузиазма и решимости творить великие дела. И знать не знал я тогда, что живу в застойное время, что кругом свирепствует коммунистическая цензура и что Леонид Ильич совсем не такой хороший человек, как о том верещали со всяких трибун.
Итак,– буркнул редактор, смерив меня колючим взглядом,– работать хочешь?
И тут же подтвердил:
Вижу, что хочешь.
Я даже не успел открыть рот, чтобы сказать «не знаю».
На работу мы тебя примем недельки через три, после ухода в декрет корреспондентки Фёдоровой, а пока можешь отдыхать,– сказал он.
А может поработать пока на общественных началах?– робко предложил я.
Вот это дело! – сразу оживился редактор. – И откладывать не будем, поёдёшь… м-м… скажем в учебный комбинат Волгоградгидростроя и напишешь про его начальника Юдина. Давай, действуй!
Долго и упорно плутал я по кварталам города, прежде чем отыскал комбинат. Нашёл в нём и Юдина. Правда тот заявил, что не знает он никакой такой «Стройки коммунизма» и вообще, наверное, он не тот Юдин, потому что это школьный УПК, а не УПК Гидростроя. Ну и ну!
К вечеру я всё же нашёл то, что было нужно. Оно оказалось метрах в ста от редакции. Спросил у секретарш, где Сам. Те любезно показали на двери его кабинета, посмеявшись мне в спину. Срывающимся от страха голосом я задал товарищу Юдину несколько вопросов и отправился писать статью.
Так было выполнено моё первое задание. И с этого момента началась беспокойная жизнь провинциального журналиста. Нередко приходилось вставать в четыре часа утра и мчаться на перекладных чёрт знает куда, чтобы вернуться домой в двенадцать ночи; месить грязь на стройках коммунизма, порой недоедать и недосыпать… Платили мне 100 рублей, а били как котлету.
Редакция наша состояла из шести человек. Кроме редактора и меня, были ещё фотограф Каратицкий из-за своих выпуклых глаз и своеобразного смеха: «Ух-ух!» похожий на сову; корреспондентка Рогозина, курящая дама, втихомолку докладывавшая редактору обо всм, корреспондент Кадурин, человек неопределённого возраста, буквоед, ни одну статью которого не хватало терпения дочитать до конца. На вид ему было 26-46 лет. И была также машинистка по фамилии Степанищева-Меньшикова, тихое
и безответное создание. Все мы ежедневно делали газету, зная что её всё-равно никто не читает и читать не будет ибо в те времена и в центральных газетах читать было нечего, куда уж нам! Но мы все изображали усиленную работу, газета с нашими статьями прямиком шла в общественные туалеты, все получали мизерные оклады и всем было хорошо. Кроме меня. Я решил как-то оживить нашу никем не читаемую газету с помощью абсурдных, гротескных статей, по-сути являвшимися пародией на всю агитационно-политическую работу того времени.Но редактор! Ох уж этот редактор… Он крепко держался за своё тёплое кресло и поэтому измывался надо мной, как хотел. Из каждого десятка моих статей в печать попадала лишь одна, да и та в неузнаваемом виде. Остальные навечно оседали в ящиках редакторского стола.
Вот как-то беседуя на одном заводе с начальником цеха, я услыхал от него такую фразу: «Работают в основном у нас условники, которых на работу не загонишь и под пистолетом». Так я и написал в статье. Редактор же, прочтя рукопись, заёрзал в кресле:
Ну, знаешь ли, условники, зачем же прямыми словами… Давай лучше напишем так: «Люди недостаточно квалифицированные…
И так повторялось изо дня в день. В конце-концов даже такому терпеливому человеку как я это надоело. «Коль не печатают мои статьи, так может попробовать извлечь какие-нибудь личные выгоды из моей работы?» – вот что пришло мне в голову. Я тотчас же явился к редактору и с наглым видом заявил, что мне как газетчику необходимо установить домашний телефон. В редакции воцарилось гробовое молчание.
И магнитофон кассетный, а то стыдно с блокнотиком-то ходить,– поняв что отступать поздно, добавил я.
На телефон не рассчитывай,– едва сдерживаясь от гнева, прцедил сквозь зубы редактор.– Не заработал ишшо.
И приказал мне идти на комсомольскую конференцию, которая должна была состояться в следующую субботу.
Ну вы тогда выходной мне в понедельник дайте, а то что же я ещё и по субботам вкалывать должен! – возразил я.
Вот это даёт! – присвистнул корреспондент Кадурин.
И вслед за его словами вся редакция набросилась на меня стаей голодных акул. Добрых сорок минут они втолковывали прописные истины о самопожертвовании и высоком долге советского журналиста. Так что в итоге мне всё-таки пришлось побывать на этой конференции.
Следующие три дня я не выходил из-за стола, писал и писал до радужных кругов перед глазами. Отчёт получился неплохой, на семнадцати листах. Бережно держа листы, я положил их перед редактором.
Много что-то ты на этот раз написал, сокращай!
Сократил. Принёс опять.
Сокращай!
Сократил ещё, понёс в третий раз.
Всё-равно много, – сказал редактор.
Между прочим, в соседней газете «Знамени труда» такой же отчёт опубликован на двух полосах,– ехидно заметил я.
А ты мне «Знаменем труда» не тычь! – взревел редактор.– У нас не «Знамя труда», а «Стройка коммунизма». Вот когда будешь иметь собственную газету, тогда и будешь писать, что хочешь, а пока выполняй что я тебе говорю! Так, что ты тут написал? Речь командира педотряда Васильевой? Ха-ха! Что это ещё за педотряд?