Эхнатон, живущий в правде
Шрифт:
— Новый фараон — еретик, — сказал я жрецам. — Вы должны знать про его отступничество и сообщить о нем каждому жителю страны.
— Смерть еретику! — яростно воскликнул Тото.
Я тоже был вне себя, но считал, что гневу Тото следует придать другое направление. По моему плану, он должен был сделать вид, что присоединился к еретику, и стать нашими глазами во дворце. Что же касается царя, то он тоже не тратил время даром. Он был коронован с благословения своего так называемого бога. И даже построил для него храм в Фивах, городе Амона, объявил о новой религии кандидатам на руководящие посты, и в конце концов виднейшие вельможи Египта подтвердили свою веру в нового бога. Причины у каждого были свои, но цель одна — удовлетворить свое честолюбие и обрести власть. Возможно, отвергни они его религию, все бы пошло по-другому. Но они продались, как последние шлюхи. Взять хотя бы мудреца Эйе. Он считал себя членом царской семьи и был ослеплен желанием славы. Мотивы храброго воина Хоремхеба [20] были иными. Он был человеком истинной веры; происходившее было для него всего лишь заменой одного имени другим. Но все остальные были бандой лицемеров, рвавшейся к богатству и власти. Если
20
Хоремхеб (также Харемхеб, Харемхаб, Хармхаб, древнеегипетское «Хор в праздновании») — египетский фараон, последний представитель XVIII династии; правил около 1319–1292 гг. до н. э. (по другим сведениям, около 1334–1306 г. до н. э.). Видимо, был главой жречества и правителем городка Хутнисут в Среднем Египте. Выдвинулся на военном поприще при Эхнатоне и Семнехкаре. При Тутанхамоне и Эйе фактически правил страной на посту главного военачальника и верховного управляющего царским хозяйством. После смерти или свержения Эйе стал фараоном при поддержке фиванского жречества, «призванный» к власти самим богом Амоном. Стремясь окончательно ликвидировать следы религиозных преобразований Эхнатона, восстановил по всей стране запустевшие храмы, объявил незаконными своих предшественников на троне и прибавил их годы царствования к своим. Восстановил Фивы в правах столичного города и центра культа верховного бога Амона, однако оставался со своим двором в Мемфисе. Как и его предшественники, чтобы сохранить независимость от столичной и номовой родовой знати и жречества, опирался на служилую знать. Хоремхеб, у которого не было сына, незадолго до смерти назначил преемником своего любимца — то ли главного военачальника, то ли советника (визиря) Рамсеса, коронованного под именем Рамсеса I. Тот стал основателем новой, XIX династии, с которой начинается эпоха Рамсесидов (1292–1190; по другим сведениям, 1306–1204 гг. до н. э.). Рамсес I происходил из военного рода нецарской крови с северо-востока Египта, был главным военачальником и протеже Хоремхеба. Видимо, к тому времени Рамсес и сам был немолод, потому что процарствовал всего два года и умер, передав трон своему малолетнему сыну Сети I. Этот второй фараон XIX династии правил в 1290–1279 гг. Затем престол занял его сын, Рамсес II Великий, правивший в 1279–1213 гг.; это был второй по продолжительности период царствования фараона в истории Древнего Египта.
При прямом участии Хоремхеба уже в конце правления Тутанхамона (около 1324 г. до н. э.) Египет вступил в войну с хеттами, своими главными соперниками на Ближнем Востоке из-за владений в Южной Сирии, однако к 1322 г., видимо, полностью утратил свои сиро-палестинские владения. Около 1315 г. Хоремхеб возобновил войну в Азии и дошел до р. Евфрат, но был вынужден заключить мир с хеттским царем Мурсили II, по которому египетские владения фактически ограничивались Синаем (Газа в Южной Палестине уже была хеттской). Поход Хоремхеба в Нубию и его военно-торговая экспедиция в Пунт были более успешными. Видимо, под сокращенным именем Мехи Хоремхеб упоминается в некоторых новоегипетских любовных стихотворениях как лирический герой, благосклонности которого добивается каждая женщина.
В Фивах начался разброд. Люди разрывались между своей преданностью Амону и верностью безумному отпрыску величайшего рода в нашей истории. Великая царица Тийя изнывала от тревоги, следя за тем, как посеянное ею семя превращалось в ядовитое растение. Эхнатон падал в бездонную пропасть и тащил за собой всю семью. Тийя продолжала приносить жертвы в храме Амона, пытаясь справиться с разбродом в умах, угрожавшим трону.
— Ты выигрываешь в верности, но проигрываешь в дерзости, — однажды сказала она мне.
— Ты сама просила нас быть терпимыми к еретику. Если бы ты послушалась меня с самого начала…
— Мы не должны отчаиваться.
Ее прежняя сила рухнула под напором его религиозного безумия; царица была беспомощна перед своим женственным, испорченным сыном. Поэтому продолжение нашей священной борьбы было неизбежно. Услышав враждебные крики горожан во время праздника Амона, безумный царь больше не мог находиться в Фивах. Заявив, будто его бог велел ему покинуть Фивы и построить новый город, он устроил великий исход восьмидесяти тысяч еретиков, которым предстояло жить в позорной ссылке. Отъезд из Фив дал нам время для подготовки к священной войне, но позволил ему укрепиться в своем святотатстве и сделать новую столицу местом шумных сборищ и нечестивых оргий. «Любовь и Радость» — таков был девиз его нового безымянного бога. Когда природная испорченность Эхнатона брала верх, он лез вон из кожи, стремясь доказать, что его власть не имеет границ. Закрыл храмы, изгнал жрецов, конфисковал статуи богов и все храмовое имущество. Я сказал жрецам:
— Это смерть. В загробном мире вы будете процветать, ибо теперь, когда храмы закрыты, нам больше не для чего жить.
Но мы нашли убежище в домах последователей культа Амона. Они были нашими воинами, и мы не ослабляли борьбу, сохраняя надежду и решимость.
Еретик продолжал демонстрировать свою власть; он ездил по всей стране, выступал перед людьми и призывал их присоединяться к его ереси. Это были самые темные дни. Люди были сбиты с толку, не зная, кому отдать предпочтение — своим богам или своему хилому царю и его бесстыдно прекрасной жене. То были дни скорби и мучений, лицемерия, сожалений и страха перед гневом небес. Но слова «любовь» и «радость» делали свое дело. Местное начальство пренебрегало своими обязанностями и использовало граждан для собственного удовольствия. Всю страну охватили мятежи. Враги больше не боялись нас и начали угрожать нашим границам. Когда номархи [21] просили помощи, вместо солдат им присылали поэмы. Они умирали как мученики, с последним вздохом посылая проклятия вероломному еретику. Поток товаров, стекавшихся в Египет со всего света, иссяк, рынки пустовали, купцы бедствовали, а страна голодала. Я кричал людям:
21
Номархи —
правители египетской области (нома).— На нас пало проклятие Амона! Мы должны уничтожить еретика, иначе все погибнем в войне!
И все же я продолжал искать мира, дабы избавить страну от ужасов войны. Я предстал перед царицей-матерью Тийей.
— Я горюю и скорблю, верховный жрец Амона, — сказала она.
— Я больше не верховный жрец. — Меня охватила горечь. — Теперь я — преследуемый беглец.
— Я молю богов о милосердии, — заикаясь, выдавила она.
— Вы должны что-то сделать. Эхнатон — ваш сын, он любит вас. Вы в ответе за случившееся. Остерегите его, пока гражданская война не уничтожила все, что нам дорого.
Когда я напомнил царице о ее ответственности, она рассердилась и сказала:
— Я решила ехать в новую столицу, Ахетатон [22] .
Царица Тийя действительно предприняла некоторые усилия, но не смогла исправить содеянное. Я не отчаялся и сам поехал в Ахетатон, несмотря на опасность этого предприятия. Там я встретился с приближенными еретика.
— Я предъявляю вам ультиматум, — сказал я. — Люди ждут моего сигнала, чтобы напасть на вас. Я прибыл с целью сделать последнюю попытку спасти то, что можно, без разрушения и кровопролития. Я дам вам немного времени на раздумье в надежде, что вы образумитесь и вспомните свой долг.
22
Ахетатон («Горизонт Атона») — одна из столиц Древнего Египта, около 1360 г. до н. э. перенесенная Аменхотепом IV (Эхнатоном) из Фив. Ее остатки расположены рядом с современной Тель-эль-Амарной, на восточном берегу Нила, в 287 км к югу от Каира, в 100 км к северу от Асьюта.
В центре Ахетатона находился большой дворец, на окраинах — загородные дворцы, на севере — дворец царицы Нефертити (все из сырца). В центральном квартале была канцелярия (где сохранились многочисленные клинописные таблички — так называемый Тель-эль-Амарнский архив), в западной части — квартал полиции, арсенал, площадь для парадов, в южной части — дома придворных и квартал скульпторов (в мастерской начальника скульпторов Тутмеса и были найдены знаменитые скульптуры Эхнатона и Нефертити). К северу находились жилища чиновников и купцов. На набережной стояли амбары. В гористой части был царский некрополь. Рабочие некрополя жили в квартале, окруженном высокой стеной с одними воротами, с узкими улицами и тесными домами. Ахетатон просуществовал около 15 лет. После смерти Эхнатона и отмены его религиозной реформы город был покинут.
Похоже, они действительно образумились и вскоре откликнулись на мое предложение; при этом каждый преследовал свои цели. Но страна была спасена от катастрофы. Они встретились с еретиком и предъявили ему два категорических требования — объявить свободу вероисповедания и послать армию для защиты империи от врагов, начавших нарушать наши границы. Безумный царь отказал им. Тогда они предложили Эхнатону отречься от престола в обмен на право сохранить свою веру и исповедовать ее там, где он пожелает. И снова их предложение было отвергнуто. Но после этого Эхнатон назначил соправителем своего брата Семнехкара. Мы отменили его указ и передали престол Тутанхамону. Сторонники еретика оставили его и присягнули новому фараону. Вскоре во всей стране удалось восстановить порядок, причем без войны и кровопролития. Мы побороли желание отомстить безумцу, его жене и тем, кто сохранил им преданность.
Почитатели Амона торопились в храмы, открывшиеся после долгого запустения. Кошмар кончился, и жизнь начала возвращаться в нормальное русло. Что же касается еретика, то он, снедаемый безумием, заболел и умер, разочаровавшись в своем боге и потеряв на него надежду. Он оставил после себя порочную жену, обреченную на одиночество и сожаления о прошлом.
Верховный жрец долго смотрел на меня молча, а затем продолжил:
— Мы все еще лечимся. Для полного выздоровления нужно время и большие усилия. Сосчитать наши потери внутри империи и за ее пределами невозможно. Как это случилось? Как мог испорченный, безумный человек причинить стране такие мучения? — Он немного помолчал, а потом закончил: — Это правдивый рассказ. Запиши его дословно. И передай мой горячий привет твоему дорогому отцу.
Эйе
Эйе был мудрецом, советником покойного Эхнатона и отцом Нефертити и Мутнеджмет. Старость покрыла морщинами его чело. Я встретился с ним в его дворце с видом на Нил, расположенном в южных Фивах. Эйе говорил со мной безмятежным тоном; при этом его лицо не выражало никаких чувств. Его серьезный, достойный вид и богатый опыт вызывали у меня благоговейный страх.
— Жизнь, Мериамон, это чудо, — начал старик. — Она подобна небу, затянутому облаками противоречий. — Он ненадолго задумался, отдавшись потоку воспоминаний, а потом продолжил:
— Эта история началась в тот летний день, когда меня вызвали к фараону Аменхотепу III и великой царице Тийе.
— Ты мудрый человек, Эйе, — сказала царица. — Твое знание мирских и духовных дел не имеет себе равных. Мы решили доверить тебе воспитание наших сыновей Тутмоса и Аменхотепа.
Я благодарно склонил свою бритую голову и сказал:
— Счастлив тот, кому выпала честь служить царю и царице.
Тутмосу было семь лет, а Аменхотепу — шесть. Тутмос был сильным, красивым и хорошо сложенным, хотя не слишком высоким. Аменхотеп был смуглым, высоким и хрупким, с мелкими и женственными чертами лица. Его мягкий, но пронизывающий взгляд произвел на меня сильное впечатление. Красивый мальчик умер, а слабый выжил. Смерть брата потрясла Аменхотепа; он долго плакал. Однажды он сказал мне:
— Учитель, мой брат был набожен, он часто посещал храм Амона, получал от него амулеты и талисманы, но все же умер. Мудрый учитель, почему ты не воскресил его?
— Сын мой, — ответил я, — душа человека бессмертна. Пусть это будет твоим утешением.
Это была первая из наших многих бесед о жизни и смерти. Я был искренне доволен его проницательностью и понятливостью во всем, что касалось духовных дел. Мальчик был явно старше своих лет. Мне часто приходило в голову, что Эхнатон был от рождения наделен некоей нездешней мудростью. Он быстро освоил чтение, письмо и алгебру. Я говорил царице Тийе: