Эхо вечности. Багдад - Славгород

— Да нет! Наоборот, мы надеемся, что вы поможете, как-то отвлечете людей.

— Так, — задумался Борис Павлович. — Отвлечь людей может только сон, а сейчас до сна далеко, еще только вечер начинается. Но ждать вам нельзя, как я понимаю, потому что до ночи мы заедем слишком далеко от вашего дома и возвращаться назад вам будет тяжело. Так?

— Так. Нам надо бежать сразу как потемнеет, на перегоне между Запорожьем и Софиевкой.

— Вы сможете спрыгнуть с поезда? Ведь он несется...

— Да, мы сможем.

— Сколько всего вас человек?

— Много, — наклонил голову Лактионов. — Нас 21 человек, так что для побега нам надо не меньше получаса, сможете так долго сдерживать толпу?

— Да мы постараемся, чтобы толпы не было, — скромно опустил глаза Борис Павлович. — Но если что... то сдержим. Но и вы же поможете?

— Конечно, если надо будет, поможем, — добавил капитан. — И вот что, товарищ... Если кто-то захочет бежать после нас и присоединиться к нам, мы будем в течении недели ждать их по вечерам с 16-00 до 19-00... — и капитан Ященко назвал место встречи. — Передадите им потом, позже...

— Хорошо. А сейчас мы с моими друзьями разработаем свою линию, а вы пока что отдыхайте. Как будете готовы прыгать, скажете.

Договорились.

Борис Павлович переговорил с Иваном Крамаренко, и тот тоже согласился помочь командирам. Нашли еще одного верного человека — Михаила Ивановича Дудина, учителя математики. Он давно был у них на примете, как надежный боец. А тут вот это и пригодилось... Он был из Софиевки, и тоже мечтал о побеге, но не знал, как его в одиночку осуществить.

— А тут такая замечательная оказия! Да я всех порву! Только — чур! — после этих беглецов следом уйду я. Хорошо?

— Договорились, — Иван пожал учителю руку.

Так мало-помалу набралось 5 человек помощников, остальные из которых были из Синельниково или из его окрестностей. С Борисом Павловичем и Иваном их насчитывалось 7 человек.

Когда перед пригорком поезд начал сбрасывать скорость, Лактионов мигнул Борису Павловичу. За окном было уже темно, в вагоне — тем более.

— Товарищи! — громко сказал Борис Павлович, — тут одному пленному плохо с сердцем, ему нужен воздух. Я сейчас открою окно, а вы не волнуйтесь, я потом закрою его. Поняли?

В ответ кто-то промолчал, а кто-то махнул рукой. Где-то в дальнем уголке что-то буркнули.

— На воздух! На воздух его! — негромко покрикивал Иван, пока они всемером окружали немалую толпу беглецов, отрезая от них тех, кто мог помешать. — Просто его голову высунь в окошко.

Охотников помешать побегу не нашлось. Скорее всего, конечно, что пленные верили Борису Павловичу, и не догадались, что там, у окошка, на самом деле происходит. Как бы там ни было, операция прошла успешно, почти половина едущих в вагоне пленных обрели свободу, а то, что в вагоне стало меньше людей, этого в темноте сразу никто не заметил.

Прыжок с поезда

«Все время, с тех пор как попал в плен, я думал о побеге. Как часто я мечтал попасть на материк, выехать из Крыма! Там невозможно было бежать, некуда. Казалось, на материке я непременно убегу.

И вот я еду по родным местам, везет меня поезд, провозит мимо дома... А я все еще в плену... Ведь мне, если бежать, то надо прыгать с поезда. На это надо было решиться и настроиться. Сдерживало меня еще одно: что будет с остальными?

Хотя... пустым делом было заботиться об остальных, если там оставалась только половина из тех, что немцы загрузили в вагон изначально.

Я знал, что следом за мной спрыгнет и Иван. А остальные? Их же могут в конечном пункте просто всех расстрелять!

Но это меня остановить не могло. Многие ушли, значит, я тоже могу и смогу. Я решился — значит, все! Либо грудь в крестах, либо голова в кустах.

— Я в эту ночь убегу, Иван, — тихо сказал я. — Меня уже ничто не остановит.

— Не зря ли собираешься рисковать?

— Нет, не зря! И тебе советую... Как ты мог покорно проехать мимо родных мест? Смотри, как другие...

— Я, Борис, не хочу, чтобы из-за меня людей расстреляли. Меня совесть замучает.

— А другие, думаешь, хотят? Те, что ушли, чтобы драться в партизанах, они хотят? Вот мы сейчас спросим у остальных, — решил я. И крикнул громче: — Внимание! У меня есть что сказать.

Все навострили ушки. И я им рассказал, что в конце пути нас все равно пересчитают и, конечно, обнаружат, что многие бежали. Вот нас всех тогда и расстреляют. Просто всех, ибо немцы побегов не прощают и слово свое всегда держат! Расстреливать заложников — это у них закон такой, как в бандитской шайке. Они его соблюдут.

— Вы обратили внимание, что нам выдали суточный паек?

— Да! Да-а! — послышалось со всех сторон.

— Значит, мы будем ехать без остановок не менее суток. При такой скорости мы за это время проедем 2,0-2,2 тыс. км. Сейчас мы продвигаемся на север. Но где-то обязательно повернем на запад, потому что дальше эта железнодорожная ветка упрется в Москву, куда этому поезду ходу нет. Иначе говоря, у нас есть сутки, чтобы бежать всем вместе, причем немедленно, потому что иначе мы будем все больше удаляться от фронта.

— А если я не хочу бежать? — робко проблеял кто-то.

— Кто еще не хочет бежать, подайте голос, — как можно лояльнее спросил я. В вагоне прозвучало, помню, всего несколько голосов. Я прислушался к этим голосам — обыкновенные усталые мужики, высказались спокойно, с доверием, но растерянно. Ждут, что я скажу. — Нас что, расстреляют из-за вас?

— Нет! — еще чего, подумал я про себя. — Мы этого не допустим. Ну, во-первых, я думаю, вы все-таки последуете примеру большинства. А во-вторых, если не хотите бежать не от страха, а по другим соображениям, тогда пусть товарищи вас свяжут и засунут вам кляпы в рот, чтобы создалось убедительное представление, что вы сопротивлялись, но оказались в меньшинстве и были обезврежены.

— Страшно прыгать... — сказал кто-то.

— Шибко быстро поезд идет, — высказал предположение еще один человек.

— Гляди, расшибемся...

— Как хотите, но в эту ночь я убегу, — доверительно сказал я. — Предупреждаю всех заранее. И вы меня не удержите. А если попытаетесь помешать, то из вагона живыми не выйдете. А я все равно убегу. Поняли?

— Поняли. Что же делать? — спросил один мордвин.

Среди нас было много мордвы. А это народ тупой и вредный. Но их можно было убедить и организовать, тогда они становились хорошими исполнителями. Делали то, что сказано.