Эхо вечности. Багдад - Славгород
Шрифт:
Возможно, бог не зря послал ей этого ребенка? Саша уже поняла, что если его рождение записать на 1930 год, то это еще надежнее спрячет ее от преследователей, еще пуще собьет их со следа.
С помощью еще одной золотой булавки она провернула это дело, так что ни Агриппина Фотиевна, ни тем более Прошка никогда не узнали, что ее сыну Георгию, рожденному в 1933-м году, в документах она приписала три года. До поры до времени не знал об этом и сам виновник истории. Только ее старшие дети, Павлушины, знали правду, но они понимали, что это продолжение тайны о Багдаде, об их отце... А значит, это табу. О той тайне — молчок.
Судьба Людмилы
Пока Александра Сергеевна колотилась со своей беременностью да
Как взрослая самостоятельная девушка, тем более, все меньше и меньше получающая внимания от матери, вышедшей замуж за пьяницу и погрязшей с ним в нездоровых отношениях, она стремилась уйти в свою жизнь. Днем заводила знакомства на работе, а вечерами бегала в клуб, где собиралась молодежь, играла в игры, веселилась, где звучал баян и можно было потанцевать.
Видимо, именно там она встретила некого Ивана Мазура, белорусского еврея. Когда и как он попал в Славгород, чем занимался?.. Совсем недавно обо всем этом рассказывала автору этих строк ее мама Прасковья Яковлевна Николенко, но... Вовремя эти сведения записаны не были, а затем забылись. Помнится только, что он то уезжал из Славгорода, то возвращался, а то даже, уже после разрыва отношений с Людмилой, женился на одной местной женщине, но прожил с ней недолго, и наконец, перед войной совсем уехал. Возможно, погиб в огне войны. Был он невысокого роста, шустренький, скорее пронырливый. Внешность имел несолидную, больше похож был на босяка, закоренелого уличного забияку. И все выходки у него были, соответственно, блатные. Короче, мерзкий тип.
Увы, Прасковьи Яковлевны теперь нет с нами... и дабы без нее не напутать, мы другие моменты об Иване Мазуре уточнять не будем.
Главное другое — Людмила познакомилась с этим субъектом и безотлагательно забеременела от него. Сразу сказать об этом матери боялась, или, может, Иван сбивал ее с толку, обещая жениться... Как бы там ни было, но ровно через год после появления на свет братика Жоры, а именно в 1934 году, у Людмилы родился свой ребенок — сын Евгений. Мазур ребенка признал и с тем удалился из жизни Людмилы. Только след от него остался — мальчик, которого записали Мазуром Евгением Ивановичем.
Дальнейшая судьба Людмилы была тихой, спокойной и по-женски очень счастливой. Ей многие завидовали и небеспочвенно — Бог всегда и везде миловал эту своенравную сварливую женщину. Она так прожила, что никогда не перетруждалась, не надрывала пупок, ни перед кем не унижалась, не бедствовала, не сидела в голоде и холоде. И все это благодаря своему законному мужу.
Вскорости или нет, но точно известно, что до войны, она встретила Гончарова Сергея Емельяновича, рабочего того же механического завода «Прогресс», где когда-то работала сама. Кажется, он был сварщиком. Сергей Емельянович женился на Людмиле и усыновил ее внебрачного ребенка. Так этот ребенок стал Евгением Сергеевичем Гончаровым.
Сергей Емельянович, приятный и симпатичный мужчина, оказался бездетным, так что у Людмилы больше детей не было, и она роскошествовала в браке так, как редко кому из женщин выпадает. Не удивительно, что со своим Сережей она ладила и жила душа в душу. На грязную работу он ее не пустил, а для чистой работы у нее не было образования. Так и получилось, что она всю жизнь прожила иждивенкой. Но домохозяйка она была отличная, аккуратная, трудолюбивая, что называется, не приседающая. Да и Сергей Емельянович был ей под стать, — в хозяйстве у него все было так сложено, выметено, вычищено, накрыто и определено на свои места, что вроде и лишнего не было, но и все находилось, если что-то надобилось. Порядок и чистоту в его сарае сравнить можно было с Эрмитажем. Допустим,
если лежал где-то запас угля на зиму, то он разве что не помыт был, так уложен — кусочек к кусочку. Да загорожен оградкой, да накрыт, да ни пылинки ни от него, ни на него... Просто поразительный был хозяин!А Людмила научилась от Александры Сергеевны шить. Правда, большой портнихи из нее не получилось, но нетребовательных заказчиц она успешно обшивала. Однако лучше всего у нее получались теплые изделия из сатина и ваты — бурки, теплые одеяла, фуфайки. Этим она обшивала всю округу и хорошо зарабатывала.
С матерью Людмила никогда не дружила, очень обижалась на нее, что та после такого блестящего мужа, каким был Павлуша, связалась с пьяницей и терпела от него побои и оскорбления и делала плохую репутацию своим детям. Ближайшим родственником для Людмилы был один лишь брат Борис, а Зёню она не любила, даже просто не признавала. Этот случайный материн сын, да еще выросший точной копией своего отца Прошки, оскорблял ее память о лучшей жизни. Мать, которая тогда, с ее отцом Павлом, была королевой, из-за Зёни стала битой и забитой теткой, поглупевшей и приобретшей дурной характер. Не будь Зёни, считала Людмила, мать бы не жила с Прошкой, не срамилась бы.
Людмила далеко не была красавицей, но она точь-в-точь повторяла черты своего отца, даже во многом его стать, и была ассирийкой по характеру. Отличалась заносчивостью, острым языком, умела шуткой и добрым словом расположить к себе человека. Большие карие глаза ее часто лучились ласковостью, и тогда надо было быть начеку — за этим могло следовать то, что было выгодно ей, а не другим. Она была настойчива, властна, горделива.
Сразу после замужества они с Сергеем Емельяновичем ушли жить от матери на квартиру, а затем простроили себе аккуратную хату, маленькую, на традиционных две комнаты с кухней, во дворе возвели летнюю кухню, за хатой — сарайчик. Был у них на участке и свой колодец. Прожили они в той хате года до 1975-го.
Затем продали все хозяйство, хоть были еще при здоровье, и уехали жить к сыну в Киев, ставшему к тому времени доктором технических наук, завотделом в одном из институтов АН УССР. Как они там терпели тесноту своей комнаты, как обходились без земельки под ногами, без двора и сада, без свежего огурчика или лука со своей грядки, без бодрого воздуха и дальних горизонтов — кто знает. Иногда они приезжали на побывку в Славгород, останавливались у матери.
Потом Сергей Емельянович стал сильно сдавать от болезни Паркинсона, и дни его пошли на закат. Наверное, он просился домой, в Славгород.
Вернулись они с Людмилой назад, купили хороший дом, сделали в нем ремонт и зажили заново по-сельски. Несколько лет так прожили, пока не умер Сергей Емельянович. Его похоронили в Славгороде, а рядом оставили место для Людмилы.
Но Людмила опять все продала и навсегда уехала к сыну, больше в Славгород не вернулась. В Киеве после этого они не задержались и приблизительно в 1990-1992 году оказались в Нью-Йорке. Там Людмила, давно болевшая сахарным диабетом, в 1997 году умерла. Ее кремировали, и прах развеяли над водоемом. А на ее месте в Славгороде пожелал быть похороненным Борис Павлович, и это пожелание было исполнено его женой и детьми.
Ближние и дальние цели
Отношения между супругами во втором браке Александры Сергеевны складывались обнадеживающе, ведь это были взрослые люди, которые знали, чего хотели, — каждый из них имел свои ближние и дальние цели и видел возможности их достижения.
Для Прокофия Григорьевича на первый случай самым привлекательным было то, что он попадет в дом и семью, где вновь обретет женщину, кров и стол. За год, прожитый после развода с Ксенией Петровной, первой женой, которой отошли хата и общие скарбы, он так измучился, что без выпивки не выдержал бы. Что значит для мужчины жизнь всухомятку? Это погибель. А без нормального сна в чистоте и тепле? То же самое.