Эхо войны (Рассказы)

– Командир, этот приказ отменен.

– Кто имел право отменить приказ товарища Сталина?!

– Командир, время и сам товарищ Сталин.

– Кто такой время?

– Командир, война кончилась.

– Костя, как кончилась? – спросил Прохор уже другим голосом, немного помолчав.

– Да, командир, война кончилась.

– Костя, когда?

– Шесть лет назад, командир.

– Костя, а Берлин? Берлин?! Кто брал Берлин?! Мы или американцы?

– Командир, мы брали Берлин. Война кончилась.

– Костя, ты правду говоришь?

Прохор стал себя осматривать.

– Костя, Костя, а это где? – спросил он, глядя на деревянную ногу.

– Командир, я думаю, на Зеелевских высотах.

– Но мы их взяли?

– Мы взяли. Мы победили.

– Костя, ты правду говоришь?

– Да, командир. Мы победили.

– Костя, мы победили! А этот предатель, этот предатель жив! Костя, ты помнишь, сколько из-за него погибло наших? Костя, ты знаешь, как он издевался, Костя, расстрелять его надо. Расстрелять, Костя! Ты помнишь, как он сбежал, переоделся в женское, и эти бабы его спасли?! Костя, арестуй их всех. Костя… Лейтенант, я приказываю тебе обеспечить охрану!

Полковник отдал честь конюху Прохору.

– Есть, командир, обеспечить надежную охрану!

– Костя, так, чтобы он никогда больше не убежал!

– Командир, он теперь никуда не убежит. Мы судить его будем.

– Исполняйте!

Мы смотрели и не верили своим глазам. Этот грязный небритый Прохор, одетый в лохмотья, приказывал статному полковнику.

– Есть, командир! – и подошел, приказал своим подчиненным одеть наручники на всех троих.

– Они еще без сознания.

– Все равно наденьте на них наручники. Облейте их рожи водой, чтобы пришли в себя.

Полковник снова обратился к Прохору, который все это время сидел задумчиво.

– Командир, ты где живешь?

– Не знаю.

– Где твой дом?

– Не знаю.

Он сидел, смотрел на свою деревяшку, а в это время подошла баба Маша, протянула ему кружку. Мы думали, что там вода, а там, наверное, была водка или самогонка.

– Спасибо тебе, сестричка, – сказал он, выпив.

Прохор подогнул под себя здоровую ногу и тут же прилег. В это время подошли председатель и несколько деревенских мужиков. Полковник обратился к нему, спросив, где живет Прохор.

– Да, понимаете, никто не знает, откуда он здесь взялся. Документов у него нет. Он работает в конюшне, там же живет.

– Вы что, не знаете ни его фамилии, ни имени?

– Нет, не знаем. Да и он сам не знает. Очевидно, после контузии. Вот и живет у нас в деревне под именем Прохор.

По распоряжению председателя один из мужиков подъехал на телеге с сеном. Полковник очень аккуратно взял Прохора на руки, положил на телегу, и его увезли.

В это время женщина, которая получила в лоб от Прохора костылем, пришла в себя. Начала ругаться и кричать. Мужчину облили водой, он тоже стал в себя приходить. Все они были в наручниках.

– Грузите, – приказал полковник.

Несколько человек осмотрели стол и обнаружили под скатертью тайник, в котором лежал пистолет.

– Смотрите, не успел воспользоваться, – сказали они, подозвав полковника.

– А кто это такой, Прохор? – спросили они его.

– Это наш командир. Как он здесь очутился, не знаю. Мы потеряли его на Зеелевских высотах. Непонятно, куда он делся, как исчез. Нашли лишь только его гимнастерку с документами, партбилет, ордена, а тело так и не нашли.

Вера Александровна замолчала, немного подумала. Я тоже сидел молча.

– Я уже потом, когда корреспондентом работала, – продолжила она, – узнала, кто такой Прохор, от того полковника, который был уже в отставке. Он сказал, что Прохор был их командиром, лейтенантом был, когда началась война. Они вместе служили, вместе попали в окружение, вместе пытались из него выйти. Среди них был некий Белов, который оказался предателем. Прохор поручил ему идти в разведку, с ним отправил еще пять человек. Тот предал их, пришел к немцам, сдал всех… Служил он потом у немцев охранником концентрационного лагеря. Потом они под командованием Прохора освободили всех заключенных, напали на этот лагерь, но Белов при поддержке тех двух женщин сумел улизнуть. Прохор тогда поклялся, что найдет предателя и отомстит за погибших товарищей. Эти пять человек, преданные Беловым, погибли от его же руки. Когда было наступление на Берлин, то на Зеелевских высотах Прохора, очевидно, ранило, оторвало ногу, и он, чтобы сделать жгут, сбросил гимнастерку, разорвал нижнюю рубаху и перетянул себе ногу. Так его без сознания, без документов и нашли контуженного. Из госпиталя ему некуда было идти, а в деревне он оказался случайно.

Когда он на дорожке увидел и услышал ту женщину, а скручивая цигарку, увидел во дворе Белова, то к нему частично вернулась память. Он все вспомнил, пришел в правление колхоза и позвонил в НКВД, назвав и себя, и предателей. А на полковника-сослуживца он попал чисто случайно. Тот, недолго думая, сразу же приехал, ну а дальнейшее… Дальнейшее тебе уже известно. Мне все эти события врезались в память навсегда.

На другой день мы собрались у реки, и каждый пытался рассказать, что он вчера видел. Обсуждали вчерашние события, вспоминая, как Прохор, орудуя костылем, словно винтовкой, уложил здорового и жирного мужчину, как он, будто у него на затылке были глаза, не глядя на женщину, бросившуюся на него с ножом, то ли ударил, то ли подставил костыль, и она, закатив глаза, рухнула; как полковник перед Прохором стоял по стойке «смирно», выполняя его приказы. Все это мы, мальчишки и девчонки, сидели и обсуждали. Всех троих арестовали, в наручниках увезли, и близнецов, которые сидели и ревели за столом, их также посадили в «черный ворон» и увезли.

В то время, когда мы все это обсуждали, со стороны города показались несколько легковых машин. Они переехали мост и поехали по направлению к конюшне. Естественно, мы все бросились бежать за ними.

Из машин вышло много людей, военных и гражданских. Из конюшни тем временем вышел Прохор. Он опирался на вилы двумя руками, потому что, как я уже сказала, костыль он сломал о голову Белова. Люди, вышедшие из машин, пошли к нему навстречу. Впереди всех шел генерал.

Генерал подошел, стал отдавать честь, что-то говорить. Все это мы наблюдали издалека, поэтому слов нам не было слышно. Прохор уже не опирался на вилы, он расправил плечи, стоял тоже по стойке «смирно», смотрел на генерала. Генерал отдал честь, что-то сказал, потом схватил Прохора и обнял. Все остальные также окружили его и стали обнимать. У Прохора на лице появились слезы. Слезы капали на его небритые щеки, со щек на бороду. Адъютанты и шоферы притащили откуда-то стол, стул, из багажников достали водку, закуску, стали раскладывать на столе. Разлили по стаканам водку, на единственный стул посадили Прохора. Генерал посмотрел на Прохора, подошел, снял с него лохмотья, в которые был одет Прохор, и надел на него свой генеральский китель.

– Командир, каждый год 9-го мая мы пили за тебя. Мы не знали, что ты остался жив. Мы не нашли тебя на Зееленских высотах, поэтому сочли погибшим, желали, чтобы земля была тебе пухом. А ты, оказывается, был здесь, рядом. За тебя, командир! За то, что ты жив, что ты с нами!

Все чокнулись, Прохор хотел встать, но ему все сказали, чтобы он сидел.

Он выпил сидя, пока все пили стоя. Поставили стаканы, начали что-то говорить, адъютанты снова наполнили стаканы, генерал опять собрался говорить, все замолчали.

– Теперь я предлагаю выпить за тех, кого нет с нами. Кто не дожил, не дошел до Берлина, кто погиб в честном бою, а кто и от предательства… Почтим их память. Пусть земля им будет пухом.

Прохор поднялся, опираясь левой рукой за крышку стола, а в правой держа стакан. Все как по команде выпили, потом как по команде склонили голову и так стояли некоторое время. Потом опять как по команде расправили плечи, подняли головы, взяли по кусочку хлеба, понюхали и стали закусывать. Адъютанты начали разливать еще.