ЭХО. Предания, сказания, легенды, сказки
Шрифт:
— Ну что ж, и я по-твоему, барин, сделаю: нынче казню, а впредь встречу — пальцем не трону, — сказал Пугачев и приказал барина повесить.
На уральских заводах рабочие встречали Пугачева хлебом-солью. Оружие, какое надо, делали без отказу. Пушки, что у него были, почитай, все отлиты уральцами.
И в Узянском заводе было как везде. Когда пришел Пугачев, обрадовались. Свели счеты с начальством, ни один не ушел от справедливого народного
На радостях погуляли, потом Пугачев говорит:
— Вставайте, братцы, к работе. Нужны мне для армии пушки.
— Сделаем в самом лучшем виде, — отвечают заводские.
Никогда не работали на Узянском заводе так весело и споро, будто и молоты стали легче, и жар от печей не такой нестерпимый.
Спустя самое короткое время пушки были готовы, и ядра к ним отлиты в достаточном количестве.
— Желаем тебе победы, надёжа наша, — говорят заводские старики.
— Спасибо на добром слове, — отвечает Пугачев. — И за пушки спасибо. Выручили, братцы.
А молодые мужики и парни стали проситься в пугачевскую армию. Пугачев не отказал, конечно.
Вдруг нежданно-негаданно прискакал пугачевский сторожевой, целую ночь скакал, коня загнал.
Недобрую весть принес он.
— Из Оренбурга, — говорит, — идет на нас несметное войско — и солдаты, и драгуны, и артиллерия. Завтра будут здесь.
Собрал Пугачев военный совет и заводских стариков тоже позвал.
— Так и так, — говорит, — в войне по-всякому бывает, противника — много, нас — мало, придется отходить и силы копить.
Старики заводские посовещались между собой и сказали:
— Нам тоже надо уходить. Так как побили мы всех своих начальников — чтоб им в аду мучаться! — солдаты придут, не помилуют ни старого, ни малого. Потому нельзя нам никому оставаться.
— Это вы, старики, справедливо рассудили, — ответил Пугачев. — Пойдемте с нами. Мы — вам защита.
Одно дело собраться и уйти воинскому отряду, другое — стронуться с места всему заводу, с бабами и детьми. Пока прособирались, пока завод рушили, глядь — уже показались передовые драгунские разъезды. Беда! Мужики за сабли и рогатины, бабы — в рев:
— Пропали наши головушки!
Однако Пугачев острым глазом зырк на драгун и усмехнулся:
— Цыц, бабы! Нынче уйдем, а там как бог даст.
Пугачев-то сразу приметил: кони у драгун притомились и не поены и сами драгуны от усталости в седлах шатаются.
Глянул на них Пугачев, и отлегло от сердца. А за ним и всем стало ясно: не гонцы нынче оренбургские полки.
Но тут посмотрел Пугачев в другую сторону и увидел речку Кухтурку. Течет она за деревней, светлая, прохладной водой плещет, на солнышке сверкает.
Помрачнел Пугачев и говорит:
— Эх, речка Кухтурка, хороша в тебе водица: умоешься — усталость как рукой снимет, напьешься — силы втрое прибавит. Было время, нас ты поила-умывала, богатырской силой одаривала. Теперь будут пить твою воду наши лютые враги, нам на горе…
И вдруг плеснула речка Кухтурка волной и пропала из глаз, ушла под землю, словно и не бывало ее.
Не
захотела, значит, служить тем, кто идет против народа.Между прочим, и сейчас Кухтурка сначала течет как все реки, поверх земли, а возле бывшего Узянского завода уходит под землю и часть пути течет под землей.
А тогда-то Пугачев и все узянские от преследователей благополучно ушли.
Под Царицыном в жестоком бою бесчисленные царские полки все же разбили войско Пугачева, а его самого изменой да предательством взяли в плен.
Много тогда мужицких голов полегло, много народу в плен угодило, а кто остался жив и не пленен, те развеялись по окрестным местам.
В том бою, под Царицыном, окружили одного удалого джигита, марийца с Кокшаги, по имени Чорай, целых триста драгун.
Но он ото всех отбился — одних посек саблей, других опрокинул на землю, и вынес его лихой конь с поля боя на широкую равнину.
Оглянулся Чорай назад — видит: за ним вослед гонится сотня врагов. Подхлестнул Чорай коня и поскакал.
Мчится Чорай, драгунской саблей рубленный, вражеской пулей жаленный, мчится через холмы и овраги, мелкие речки с лету перемахивает, большие вплавь переплывает, мчится Чорай в родные края — держит путь к берегам Кокшаги, в родную деревню.
Мчался он с утренней зари до вечера. Вот и солнце село, и луна взошла, и звезды засияли, а драгуны все не отстают.
Вот уж близка родная сторона: холм, а за холмом и деревня, а за деревней — лес, дремучий, родной. Уж он-то укроет Чорая, не выдаст врагам.
Но конь не одолел последнего холма, споткнулся о корягу и упал замертво.
То не туча черная надвигается — то скачут в облаке черной пыли драгуны, а впереди офицер-полковник.
Поднялся Чорай, посмотрел вокруг: далек лес — только зеленые вершины видны, далека деревня — даже крыш не видать. Побежал бы, да ноги не несут: острой саблей посек бы врагов, да сабля сломалась; стрелами бы расстрелял, да пуст колчан.
Тут налетели драгуны, набросились на Чорая, повалили его на сырую землю у подножия холма.
Видит Чорай, что пришли его последние минуты, и говорит:
— Была бы сила, перебил бы врагов, но нет силы на битву. Так оставлю людям хоть память по себе.
С этими словами Чорай схватился рукой за землю и отворотил край холма. И в тот же миг из-под холма забил родник, потекла вода.
…До сих пор возле Кокшаги стоит гора Чорая, и бьет из-под нее светлый родник, неиссякаемый, как свободный дух народа.
Когда царицыны генералы захватили Пугачева в плен, то заковали его в цепи, посадили в железную клетку и повезли в Москву на суд и расправу. Клетка крепкая, кованая, вокруг охрана не спит ни днем, ни ночью. Начальник охраны — фельдмаршал, охранники — генералы и офицеры, младший по чину — полковник.