ЭХО. Предания, сказания, легенды, сказки

— Давай бочонок червонцев.

Вынесли ему из подвала. Ссыпали их опришки в бурдюки и потом двинулись дальше.

А Довбуш и говорит пану:

— Смотри, если будешь мучить людей — хоть в Туретчину убегай, а уж тогда по-иному с тобой поговорим.

И присмирел с той поры помещик.

Три брата

Украинская легенда

Было этим весенним утром темней да зябче, чем зимней ночью. А троим казакам, троим братьям родным — светлым-светло, теплым-тепло. Бежали они тем утром из вражеского плена, тяжкой неволи. Младшему брату не тепло — жарко: старший со средним на конях скачут, а он за ними пеший бежит.

На твердых камнях ноги бьются, на скользких корнях спотыкаются. Буйный ветер пешего казака подгоняет, не дает отставать от братьев.

За камнями, за корягами пошли пески невылазные. Солнце тучи разогнало; слепит глаза песок белым блеском. Коням и то трудно, а пешему невмоготу: ноги сбиты, исколоты, что ни шаг — остаются кровавые следы.

Старший брат страшится, как бы их, беглецов, погоня не настигла. Хлещет коней нагайкой.

Видит младший: вот-вот отстанет от братьев. Их за стремена хватает, говорит, просит:

— Братья родненькие! Соколы ясные! Станьте, коней придержите, подвезите меня хоть немного, ну хоть версту подвезите!

Молчит старший брат. Шибче коня нагайкой нахлестывает.

Стал пеший казак отставать. Кричит старшему вдогонку:

— Не хотите меня подвезти, так лучше убейте и схороните. Не оставьте тела казацкого хищным птицам, зверью на поживу…

Средний брат младшего слышит, говорит старшему:

— Надо меньшого подвезти. И впрямь лучше голову ему разом скосить, чем на долгую муку покинуть. Так разве сердце позволит, рука поднимется?

Молчит старший, а младший уже далеко позади остался. Средний братнего коня придержать хочет. Подскакал, за уздечку тянет.

Старший среднего нагайкой огрел.

— Отстань, — говорит, — хочешь, чтобы нас погоня нагнала, в худшую неволю вернула, а то всех троих в клочья изрубила?

Оглянулся средний брат. Видит: младший на коленях стоит, руки простирает, а что кричит, да и кричит ли, — того не слышно.

— Вспомни отца с матерью, — говорит старший среднему. — Все трое погибнем, кто их на старости доглядит да приветит? Двум коням троих от погони не унести. Вот доскачем до буераков-оврагов — там безопасней будет, там подождем меньшого. Пешего погоня минет, за нами, верховыми, поскачет.

Оглянулся средний брат — меньшого уже не видно.

Не день, не два по сыпучим пескам, по безлесным холмам ехали казаки-братья. Но вот уже буераки-овраги. То здесь, то там кленовые рощицы. Солнышко пригревает, а в глубинках серый снежок залежался.

— Станем, подождем немного, — говорит средний старшему.

Тот ему отвечает:

— Долго ждать его, пешего. Пока доберется, последний снежок стает — кони падут от безводья. Лучше вот как: веток наломаем, станем за собой на дороге кидать — будет брату примета, куда за нами идти. А мы доберемся до тихих вод, до зеленых лугов, там его дожидать станем.

Меньшой брат кое-как по песку ногами переступает.

Упадет — полежит, отдышится, встанет и дальше бредет.

Не скоро, а добрел пеший казак до буераков-оврагов, до кленовых рощиц.

В глубинках кое-где лужицы недосохли. Верхушки кленочков саблями посечены. Заплакал, о братьях подумал: «Неужто вот тут, на этом месте, налетела на них лихая погоня? Неужто нет их на свете?»

Горькую думу думаючи, пробирался пеший казак оврагами-буераками, миновал рощи кленовые. Видит, ветки по пути разбросаны.

«Живы мои братья, обо мне помнят», — подумал и от радости прослезился. Отдохнул и бодрей пошел.

А старшие братья этим временем добрались уже до тихих вод, до зеленых лугов. Облака, словно лебеди, по бирюзовому небу плывут, отражаются в тихих водах. На изумрудных лугах цветы, будто дукаты золотые рассыпаны. Кони взыграли, пошли гуляючи.

— Тут уж никакой погоне нас не достать, — говорит средний брат старшему. — Распрягай коней, подождем меньшого брата.

— Э, нет, — говорит старший. — Потому-то нас не догнали, что меньшого брата по пути ловили. Нет его на свете — что ж его ждать?

Средний брат слезами залился:

— Ой, лучше бы нам всем троим в неволе сгинуть, лучше бы нас погоня нагнала, в клочья искромсала…

Пока говорил да плакал, от тихих вод, от зеленых лугов отъехали братья в широкие, вольные степи.

— Нечего плакать, — говорит старший. — Чему быть, того не миновать. Да и то может статься: обминула его погоня конная, не приметила пешего в буераках-оврагах. Жив он живехонек, следом за нами идет!

Ободрился средний брат. Подумал: «Что бы это меньшому на примету оставить?» Кругом ни деревца, ни кустика — пыль да ковыль степной. Стал он от своего дорогого синего кафтана лоскутки драть и по пути за собой раскидывать.

Не скоро, а дошел младший брат пеший до степей вольных, широких. Как увидел дорогие лоскутки, принялся их с земли подбирать. К сердцу прижимает и плачет горько-прегорько:

— Верно, что нет моих милых братьев на свете! К чему бы тогда дорогим вещам по степям валяться? Не догнала их погоня, хищные птицы их заклевали, зверье по логам желтые кости казацкие растаскало, ветер по ковылям лоскутки разметал…

Вспомнил отца с матерью. Кто их теперь в старости доглядит да приветит?

Побрел по степи из последних сил. Широка степь — конца-края не видно. Высоко в небе орлы летают, добычу острым глазом высматривают.

Мчат казацкие кони по вольным степям, копытами ковыль поднимают. То там, то сям стоят в степях курганы, могилы казацкие. Издалека — малы; чем ближе — больше, словно на глазах растут; подъехать — полнеба курган закроет.

Выше всех курганов тот, что Савур-могилой зовется. Взойти на него — за степями далеко поля видно, а в самом далеке — села и города украинские. Миновали казаки Савур-могилу, дальше скачут. Оглянулись; малым-мала Савур-могила, а вот уж ее и не видать. Вперед посмотрели: за полями село — хатки белеют.

— Скоро, брат, скоро дома будем, отца с матерью обнимем, — говорит старший брат среднему.

Молчит средний, будто и не рад домой воротиться.

Не день, не два младший брат по степи шел, пока Савурмогилу завидел. Ветер легонько повевает, а с ног валит. Горе в степи пешему. Первое горе — воды нет. Второе горе — хлеба нет. А третье горе, самое горькое, — близ Савурмогилы помирать. Взойти на нее — поля, города и села украинские видно. Взойти бы, да ветер с ног повалил. Только небо видать.