Эхобой
Шрифт:
Ее голос стих вдали, даже я его уже не слышал. Я подумал о том, насколько эта девушка глупа, если отстаивает свои принципы перед лицом реальной угрозы.
— Итак, — сказал Луис, обращаясь ко мне. — Думаю, тебе пора возвращаться к работе.
Я встал.
— Да, господин.
Луис рассмеялся. Это был тот же смех, который я слышал в темноте, который разносился в холодном ночном воздухе, когда тигры рвали на куски Эхо.
— Сто тринадцатый, ты и правда очень странный Эхо. Но, думаю, ты не безнадежен.
Он указал в сторону Леони.
— Хорошо, что ты не стал изображать героя.
Я покорно улыбнулся,
— А сейчас, — сказал Луис, доставая круглую глазную камеру из своей глазницы и протирая ее. — Пора возвращаться к работе. У меня есть для тебя специальное задание. Думаю, ты готов.
ГЛАВА 15
Работой, о которой он говорил, было посещение загона неандертальцев.
Их держали рядом с Элис. В их загоне не было так холодно, но охраняли их так же бдительно. В первую ночь Пятнадцатый рассказал мне, что неандертальцы опасны, как и все животные в этом зоопарке, которые становились еще злее из-за жестокого обращения. Они, конечно, не были тиграми, но на прошлой неделе уничтожили Эхо — размозжили ему голову камнем, когда тот отвернулся.
Луис сказал, что неандертальцев зовут Орегон и Питу. Имена им дали в зоопарке. Я должен зайти в вольер и покормить их.
— Не вздумай проявлять дружелюбие, — распорядился он. — Все ясно, компьютерный мозг?
— Да, — сказал я.
Луис плюнул на землю.
— Хорошо, — ответил он. — Хорошо. Ты учишься. Продолжай в том же духе, и все пойдет как по маслу.
Он подтолкнул меня вперед. Я прошел через обе двери, неся еду — две миски со стейками из антилопы и белым рисом и две плошки с водой. Питу спала на куче сена возле пещеры. Орегон сидел на корточках и что-то чертил палкой на земле. Он услышал, как за мной закрылась дверь, поднял глаза и не отводил от меня взгляда все время, пока я шел к ним. Когда до них оставалось пять метров, я поставил миски на землю. По лицу Орегона сложно было что-то понять — нависший лоб, широкие скулы, пристальный взгляд. Я был запрограммирован читать человеческие лица, а не лица неандертальцев. Но все же, мне казалось, я увидел в этих глазах слабый отблеск грусти. В тот день это чувство было мне хорошо понятно.
Когда я выпрямился, Орегон заговорил.
— Пожалуйста, — произнес он с довольно странной интонацией, но по-английски. Я увидел на его руках царапины. Он показывал взглядом на дверь. — Мы хотим бежать. Мы хотим свободный.
Я покачал головой.
— Мне очень жаль, — сказал я так тихо, как только мог.
Орегон прыгнул вперед и схватил меня за руку. Он оказался сильнее обычного человека. Я не знал, наблюдает Луис за происходящим или нет, но, если честно, мне было все равно. Я увидел, что в другой руке Орегон сжимает заостренный с одной стороны камень.
— Я не могу, — сказал я.
— Не принадлежать здесь, — сказал он, отпуская меня. В его голосе определенно звучали гордость и вызов.
Луис сказал, что нельзя быть с ними дружелюбным. Но я остался; я хотел объяснить.
— Боюсь, что все-таки принадлежите. Вы созданы для этого места. Созданы для людей. Так же, как и я. Без них нас бы не было. И мы не можем сбежать.
Орегон не выглядел благодарным. Он поскреб лицо. Я видел, что он был
переполнен грустью и страхом. Он кивнул и, казалось, понял. Тогда он попросил о помощи по-другому. Он показал пальцем на меня, потом на себя и на Питу, которая уже проснулась и сидела, глядя на меня большими испуганными глазами.— Ты, — сказал Орегон. — Делать умирать.
— Что?
— Убить. Нас.
В уголке его глаза появилась слеза, скатилась по щеке.
— Тогда мы… — он с силой провел заточенным камнем по руке. Кровь потекла тонким ручейком.
— Не делай этого, — сказал я и посмотрел по сторонам, ища, чем остановить кровь.
Неандерталец сказал:
— Делать так. Если не делать свободный. Мы хотим умереть.
Я вытащил из кармана листовку, которую дала мне Леони, прижал смятый листок электронной газеты к ране Орегона, и пока она впитывала кровь, увидел, что там появилась новая статья.
По некоторым данным, племянница Алекса Касла, Одри Касл сбежала из дома своего дяди. Сегодня утром в 11:34 она была замечена бегущей по Хэмпстед-Хай с позитроном в руках. Одри Касл — дочь великого журналиста и активиста Лео Касла, который был убит вместе с женой в результате сбоя в программе их домашней Эхо. Полиция получила полную свободу действий и начала погоню. Они будут стрелять на поражение.
«Дозор „Касл“» призывает своих читателей оказывать Одри любую помощь, мешать полиции задержать ее или причинить вред.
Я посмотрел на Орегона и собрался уходить.
Дверь открылась, но я не спешил. Застыв на месте, я смотрел в открывшийся проем. Теперь я понимал, что не смогу вечно смотреть на Луну и мечтать о побеге.
И продолжал стоять на сухой и пыльной земле загона, пока в моей голове не родился план.
ГЛАВА 16
— Хорошо, — сказал я им. — Решайте сами. Если хотите, идем.
Орегон зарычал, обращаясь к Питу и прижимая листовку к руке. Он подгонял ее, указывая на дверь. Питу не хотела покидать пещеру и казалась напуганной. Она имела на это полное право. Что ждало их снаружи?
— Мы свободный. Сейчас, — сказал он. — Он помогать.
Но Луис уже был там. Он вошел в загон в сопровождении Зета-1. В следующую секунду он ткнул мне в грудь электрошокером. Разряд был очень сильным: я отлетел назад, упал, и мое сердце остановилось на четыре секунды.
Вокруг стало темно — Луис переключил стекло в темный режим, чтобы никто не видел, что происходит внутри. Хотя в тот день было немного посетителей — вчерашние протесты их отпугнули. Да никто бы и не стал волноваться за какого-то Эхо.
Но тогда я об этом не думал. Я вообще с трудом мог думать, такой сильной была боль. Но дело было не только в ней. Разряд электрошокера ослабил всю мою нервную систему и нарушил электронную схему. Когда сердце вновь заработало, оно билось быстро — 360 ударов в минуту — и мое сознание заработало с гиперскоростью. В мозгу проносилась картинка за картинкой. Лицо Розеллы, когда она смотрела на мертвых игуан, Элис, поднимающаяся на задние ноги, Одри — и ужас, написанный на ее лице, когда она поняла, что я Эхо. Боль, которую я испытывал, была болью мира, к которому я никогда не буду принадлежать.