Эхобой
Шрифт:
Я сделала последний вдох, чувствуя, как жидкость дошла до подбородка и губ. А потом закрыла глаза и задержала дыхание.
Я увидела папу и маму. Вспомнила, как они брали меня в Париж в субботу по утрам. Папа проплывал весь бассейн под водой. «Думаю, в прошлой жизни я был рыбой», — говорил он.
Прошлая жизнь.
А потом я вспомнила, чему он учил меня. Он знал, что я боюсь погружаться с головой, и пытался помочь мне победить этот страх.
— Чтобы сделать это, нужно отключить мысли… Чтобы сделать это, не нужно очень сильно
Сколько времени уже прошло?
На этот вопрос было трудно ответить. Казалось, что прошло уже минут десять. Но, наверное, это была всего минута. Но в то мгновение, когда я уже думала, что легкие вот-вот взорвутся, и меня начало трясти от паники, случилось кое-что еще. Что-то твердое уперлось в мое плечо, и я почувствовала резкую, жгучую боль. Это была отметка о производителе. Почему Розелла не сказала мне, что отметку поставят здесь, в сосуде?
Боль была такой сильной, что я открыла рот, чтобы закричать. Я невольно сделала огромный глоток горькой минеральной жидкости и забарабанила руками по стенкам сосуда так сильно, как только могла, понимая, что у меня осталось не больше секунды.
А потом я умерла.
Вернее, подумала, что умерла.
Но иногда то, что мы считаем концом, — просто хорошо замаскированное начало.
И я очнулась. Я была голой. Правда, Розелла защитила меня от холода и смущения, накинув на меня одежду.
Губы Дэниела касались моих. А потом я выплюнула жидкость; она обожгла мне горло, когда выходила из легких. Он буквально вдохнул в меня жизнь. Физически я была слаба, но чувствовала огромную внутреннюю силу.
Я пробыла в сосуде достаточно долго, чтобы жидкость разгладила мою кожу.
— Все получилось, — сказал Дэниел.
— Прости, — сказала Розелла. — Как твое плечо?
— В порядке, — соврала я. Плечо горело адским пламенем.
Она выглядела обеспокоенной. Я подумала, что это из-за моего плеча, но это было не так.
— Время! Скоро он будет здесь. Или его Эхо. Почему они до сих сюда не добрались?
Вдруг мы услышали что-то вроде глухих ударов. Но звук шел не снаружи.
Мы удивленно переглянулись.
Звук шел из сосуда.
ГЛАВА 6
В сосуде что-то стучит, — сказала я Розелле.
Она выглядела так, как будто ее ударили.
— Но это… невозможно. Они еще не получили «запальники»!
Дэниел был в замешательстве.
— Почему? Я тоже когда-то стучал в сосуде.
— Тогда все было по-другому.
— В сосуде прототипы Эхо? — спросил он.
— Да, для «Касл». Но я еще даже не начала их разработку, не вводила никакие данные. У них нет «запальников»; и я не собираюсь больше с ними возиться.
Дэниел с тревогой возразил:
— Но почему? Вряд ли он обрадуется, если ты не закончишь работу.
Розелла побледнела, но в ее глазах вспыхнул вызов.
— Теперь мне наплевать, обрадуется он или нет.
— Когда они должны быть готовы? — спросила я.
— К завтрашнему дню. Еще одна причина, по которой вы должны уехать как можно быстрее.
Дэниел заметно нервничал:
— Как ты ему все объяснишь?
— Я не буду ничего объяснять. Все кончено.
— Вы
должны ехать с нами, — сказала я, застегивая рубашку.Розелла как будто меня не слышала. Она подошла к столу, который был завален оборудованием. Взяла металлический цилиндр с медным наконечником и отпечатком в виде перевернутой «Э». Я сразу поняла, зачем он нужен.
Из сосуда снова донесся шум. Розелла выглядела встревоженной. Она прошептала что-то по-испански, а потом сказала:
— У нас почти не осталось времени, но я должна сделать тебе обезболивающий укол…
— Не нужно, — сказала я, понимая, что нам и правда надо спешить. — Я потерплю.
И я смогла выдержать. Она прижала прибор к моей коже и повернула наконечник. Я смотрела прямо в глаза Дэниела, а он — в мои. Было больно. Боль буквально вгрызалась в меня, но я могла ее вынести, потому что знала: это была цена свободы.
— Ну, вот и все…
Снова послышался шум. Мы подошли к сосуду, который, как и остальные, парил в тридцати сантиметрах над электромагнитной подставкой.
— Останьтесь тут, — сказала Розелла. — Я вниз, хочу кое-что проверить в компьютере.
И мы остались вдвоем с Дэниелом. Подошли к сосуду. У меня было такое чувство, что нужно что-то сказать:
— Прости.
— За что ты просишь прощения?
— За все. За то, что так себя вела, когда мы впервые встретились. Я была не права, считая, что все Эхо одинаковые.
Он улыбнулся.
— В большинстве случаев так и есть. Большинство Эхо будут делать то, что записано в их программе. Они не думают о том, что делают. Выполняют, что им прикажут, и все. Они никогда не узнают, что такое радость от книги или поцелуя, но и боль им неведома. Они безнравственны. Чтобы обрести нравственность, они должны испытать радость и боль. Они запрограммированы для совершения определенных действий, человек отдает им приказ, они называют его хозяином или господином и сделают для него все, что угодно. Даже убьют.
— Но люди тоже бывают такими, — я во все глаза смотрела на него. — Операция не изменила тебя. Перепрограммирование… то, что дядя Алекс сделал с твоей головой.
— Сначала мне казалось, что изменила. Но потом я понял, что остался прежним. Моя сущность, делавшая меня тем, кто я есть, никак не была связана с программой. Во мне есть что-то еще. Что-то вечное.
— Я так перед тобой виновата… Ты не должен был спасать меня!
— Но ведь теперь все в порядке. Мы…
Из четвертого сосуда раздался шум. На этот раз гораздо более резкий и громкий. Дэниел растерялся:
— Странный звук. Слишком сильный, даже для Эхо. Отойди.
Как только он это сказал, послышался звук еще из следующего сосуда, стоявшего чуть дальше. И еще из одного.
— Происходит что-то странное!..
В этот самый момент Розелла поднялась к нам на левиборде. Она была очень встревожена.
— Он влез в мои компьютеры! Его хакеры взломали мою защиту. Они перепрограммировали всех Эхо, и теперь у них максимальный уровень силы и агрессии, гораздо выше разрешенного. Вы должны немедленно уезжать. Прямо сейчас! Они вот-вот пробьют сосуды, и как только это случится, они убьют всех нас. Теперь это записано в их программе, я только что видела код! Бегите, спасайтесь! Садитесь на корабль до Луны.