Екатерина Великая. Первая любовь Императрицы
Шрифт:
— Пошла вон! Дура!
Чернышева сделала вид, что не услышала оскорбления. Остальные вокруг тоже, хотя сказано довольно громко. Екатерина осторожно покосилась на жениха, тот усмехнулся:
— Говорит, кто первым отвернется от священника, тот и помрет первым… Глупости.
Екатерине не до суеверий, но в душе порадовалась, что не крутила головой, да и как она могла, если все время думала о короне?
К концу длинной, очень длинной церемонии она уже едва держалась на ногах, мечтая только об одном: чтобы ей позволили хоть на время снять корону. Во время ужина этого сделать не позволили, только в начале бала императрица сжалилась и
Когда корону осторожно выпутали из прически, Екатерина чуть не заплакала, потому что шея так затекла, что ею невозможно ворочать. Пришлось осторожно помассировать шею, наконец великая княгиня получила возможность наклонить голову к одному плечу, затем к другому…
Но тут же оказалось, что Екатерина должна танцевать полонез, а выйти в центр бальной залы без короны нельзя. Корону снова водрузили, теперь она была укреплена еще хуже, и полонез превратился для несчастной невесты в истинное мучение. Улыбка на устах и почти ужас в глазах…
Это заметила императрица и вопреки собственной привычке танцевать до рассвета вдруг объявила о сокращении времени бала. Честно говоря, облегченно вздохнула не одна Екатерина, неимоверно устали все: сначала многочасовая служба в соборе, потом ужин, бал…
Такого во дворце не видели — бал закончился в девять вечера, когда обычно в это время только начинался! Императрица объявила, что молодым пора в постель.
До их покоев провожали почти толпой, но после Петр ушел в свои комнаты, а Елизавета Петровна в сопровождении матери невесты и нескольких дам повела Екатерину в спальню. Помогли переодеться, уложили в постель и оставили ждать мужа…
В первые минуты Екатерина просто блаженствовала, отдыхая от тяжести короны на голове, затянутого корсажа платья, веса многих украшений, туго зашпиленных волос… Это было неимоверным блаженством — освободиться от груза парадного наряда! Гудели ноги, гудела голова, ныла замученная неподвижностью шея, почти тряслись руки… Но немного погодя, когда она уже пришла в себя, трястись стали не только руки. Мать не слишком умело объяснила ей суть того, что должно произойти, внушив главное: муж — хозяин судьбы и тела, его нужно слушаться и угождать.
И вот теперь при свете всего двух свечей Екатерина ждала этого самого хозяина, начиная дрожать уже словно в ознобе. Что она должна делать: сидеть, лежать? Или вообще кинуться супругу на шею, как только тот войдет в комнату? Войдет… вон в ту дверь он войдет… Нет, лучше лежать… или все же сесть?
Екатерина села, немного посидела, но в таком положении оглядываться на дверь было совсем неудобно, потому легла снова. Когда раздадутся шаги Петра, она услышит и успеет сесть…
Но муж не шел. Сколько прошло времени? Загадала: сосчитает до тридцати, откроется дверь, и войдет ее повелитель… Тридцать один… Может, она слишком быстро считала? Нет, надо медленней и лучше до ста… Но и на сто двадцать, и даже двести дверь оставалась закрытой. Если честно, то Екатерина в глубине души боялась появления мужа, но хотела, чтобы уж скорее все закончилось. Она слишком устала за день и просто боялась, что если ляжет свободней, то позорно заснет, прежде чем Петр появится.
Но и таращить глаза на оплывающие свечи тоже было нелепо. По тому, как сгорели свечи, Екатерина понимала, что времени прошло немало. Украдкой выглянула из-за полога на часы. Скоро полночь, то есть ждет больше двух часов. За это время можно было не только переодеться, но сделать это
десяток раз.И вдруг шаги…
Екатерина быстро спряталась за пологом, но почти сразу поняла, что шаги женские. Сердце испуганно забилось: может, пока она тут разлеживается, что-то случилось с императрицей, и поэтому нет ее супруга?! Но в дверь заглянула новая горничная мадам Кроузе, сразу поняла, что княгиня не спит, хмыкнула:
— А князь… там… — рука сделала какое-то неуверенное движение, — ужинает… с друзьями…
— К-как… ужинает?
Горничная, от которой за версту разило выпитым, заплетающимся языком подтвердила, кивая собственным словам:
— Заказал уж-жин… скоро придет… Не надо ли чего?
— Нет, благодарю…
— Ага…
И исчезла. Екатерина лежала, обескураженная таким невниманием Петра к себе. Нет, она знала, что ему нравится другая, Петр сам говорил, что женится только из-за приказания тетки, не более, но хотя бы в первую ночь он мог бы быть внимательней?
От обиды даже усталость забылась, а сон и вовсе пропал.
Она уже перестала считать минуты и ждать открывающейся двери, когда муж все же явился. Он был весьма навеселе, и ничего, о чем полунамеками говорила мать, не произошло, Петр просто рухнул на кровать рядом со своей супругой и заснул мертвецким сном до утра.
Сначала она все же затихла, выжидая и прислушиваясь, уже боясь и не желая, чтобы человек, с которым ее соединила судьба и воля российской императрицы, проявил внимание. Но Петр и не собирался этого делать, он заливисто храпел. Несчастная молодая жена осторожно прислушивалась, пытаясь понять, не притворяется ли, но муж действительно спал.
В конце концов стало обидно, ею откровенно пренебрегли! Неужели она столь нехороша, что не возбуждает даже своего пьяного супруга? Она слышала, что мужчины часто творят глупости именно потому, что пьяны.
Странной была эта первая брачная ночь… Но и остальные оказались не лучше…
Следующие дни были заполнены балами, гуляниями, маскарадами, фейерверками, иллюминациями, театрами… Народ тоже гулял, выставлялись огромные столы с угощениями, рекой лилось вино, в толпу бросались деньги…
Императрица не любила утро, все начиналось во второй половине дня и заканчивалось незадолго до рассвета, а то и после него. Для великого князя все заканчивалось одинаково: едва оправившись от болезни, он быстро уставал, за ужином выпивал лишнего и засыпал прежде, чем до кровати добиралась его молодая супруга.
Сначала Елизавета Петровна переживала, но Разумовский успокоил:
— Молод еще великий князь, к тому же устает сильно. Придет и его время, все образуется, и дите будет. Да не одно.
— Ты думаешь, будет?
Алексей Григорьевич кивал с видом знатока:
— А то нет! Пройдут праздники, отоспится, перестанет плясать на балах, там и за дело возьмется.
— Ой ли… — вздыхала императрица, — скачет козлом, точно дитя малое. Недаром его Брюммер все ругал.
— А вот потому и скачет ныне, что в детстве поскакать не дали. Небось держали взаперти да среди взрослых, он и не набегался мальчишкой. Ничего, чуть повзрослеет, дурь сама собой пройдет.
Но праздники прошли, наступили будни, а дурь у князя не проходила. Елизавета Петровна иногда пыталась намеками выведать у Екатерины, каковы дела в спальне, та мучилась, краснела, бледнела и молчала. Не могла же она рассказать, что действительно творится по ночам в их с Петром постели!