Екатерина Великая

Екатерина, которая была тоже встревожена, постаралась успокоить мужа. Их комнаты находились на первом этаже и, если бы им угрожали убийцы или похитители, они могли бы спастись, выпрыгнув из окна в сад, объяснила она Петру. Кроме того, они не без друзей, напомнила она ему. В своей преданности им поклялись несколько гвардейских офицеров и Захар Чернышев, пылкий обожатель Екатерины, служивший у нее в свите. Он обязательно придет на помощь и позовет еще кого-нибудь.

Екатерина старалась вселить в Петра мужество. Несомненно, чувство общей опасности, хоть на время, сблизило их. Они были, по сути, пленниками, их держали в неведении, ничего не говоря о здоровье императрицы. Им было велено находиться в своих апартаментах. Они ничего не знали о важных решениях, которые принимались в очень узком кругу приближенных государыни.

До Екатерины доходили обрывки сплетен, по которым можно было кое о чем судить. Иногда ей и ее свитским случалось видеть канцлера Бестужева и другого советника императрицы Степана Апраксина спешащими по коридорам дворца с весьма озабоченными лицами. Великая княгиня узнала о тайных встречах сановников, хотя она могла лишь догадываться о том, что на них обсуждается и планируется. Внезапно активизировали свою деятельность агенты тайной канцелярии, зашнырявшие по всем закоулкам дворца. Они установили наблюдение за всеми придворными, фиксируя каждое подозрительное слово или поступок, которые можно было истолковать как изменнические.

Одно было ясно: императрица серьезно заболела, возможно даже смертельно, и шли приготовления к немедленной передаче власти в случае ее смерти.

В течение нескольких недель напряженность продолжала нарастать. Если императрица находилась на смертном одре, рассуждали Петр и Екатерина, весьма мало вероятно, чтобы она доверилась им или помогла Петру укрепить свое положение в качестве престолонаследника. Она была недовольна Петром и сказала Ивану Шувалову:

— Черт бы побрал моего племянника, этого придурка!

Она чувствовался себя обманутой и злилась на Петра за то, что он не мог зачать сына. Насколько было известно Петру и Екатерине, императрица уже тайно распорядилась о том, чтобы трон был передан томившемуся в тюрьме Ивану VI, при котором учреждался совет регентов. Возможно, все это было делом рук заговорщиков, стремившихся создать впечатление, будто Елизавета изменила свои намерения насчет того, кому наследовать престол, а в действительности принудить умирающую, в полубессознательном состоянии женщину одобрить их планы.

Когда через несколько недель императрица появилась на всеобщее обозрение, выглядела она бледнее чем обычно, но в остальном была такая же, как и раньше. Петр и Екатерина почувствовали огромное облегчение. И все же они понимали, что здоровье государыни весьма ненадежно. Оттого, что смерть коснулась ее своим крылом, Елизавета не стала более благоразумной в смысле питания, скорее наоборот. Почти сразу же она сделалась пленницей своих прежних нездоровых привычек и к ней снова возвратились боли в желудке и расстройство кишечника. Никто не знал, когда случится следующий «запор», который унесет ее жизнь.

Однажды на охоте, вдали от бдительных глаз агентов тайной канцелярии, к Петру приблизились несколько его егерей и сообщили, что с ним хочет встретиться его сторонник. Петр согласился, и вскоре к нему подскакал молодой гвардеец, поручик Бутырского полка, который назвался Яковом Батуриным. Он соскочил с седла, пал на колени и поклялся, что с этого момента для него «единственным повелителем» является Петр и что он готов «выполнить все его приказания».

Петр, который годами отдавал ненастоящие приказы ненастоящим солдатам, задрожал от волнения и страха. Что-то в манерах этого отчаянного молодого человека говорило ему, что Батурин опасный авантюрист. Не дослушав его до конца, Петр повернул коня и поскакал на поиски Екатерины, которой, заикаясь от испуга, выложил всю историю.

Поручик Батурин тут же был арестован. Заодно схватили и егерей, которые устроили ему аудиенцию с великим князем. Сотрудники тайной канцелярии узнали о заговоре Батурина: решено было убить императрицу, поджечь дворец Головина, а потом при всеобщем смятении собрать войско из солдат и мастеровых и при его поддержке посадить Петра на трон. Даже под пытками и угрозой смерти заговорщики не выдали великого князя. Они не сказали ничего о встрече Батурина с Петром на охоте, и поэтому последний не вызвал подозрений и мести императрицы. Батурин был брошен в темницу, а Петр, все еще дрожавший от страха, сумел удержать язык за зубами и отделался одним испугом.

Примерно в это же время и Екатерина стала целью зловещего плана. Вероятно, ее ум и проницательность воспринимались как угроза теми, кто надеялся управлять преемником Елизаветы. Была сделана попытка заразить Екатерину оспой, что часто приводило к смертельному исходу. Великая княгиня не болела оспой и поэтому подвергалась большой опасности. Ее пригласили в дом генерала Апраксина, у которого незадолго до этого от оспы скончалась дочь. В течение вечера Екатерину не раз приводили в комнату, где ранее содержалась больная, и старались подольше задержать ее там в надежде, что она заразится этой опасной болезнью. К великому огорчению заговорщиков, этого не случилось. Екатерина осталась здоровой. Позднее, узнав о смерти генеральской дочери и о том, что могла подцепить оспу, великая княгиня поняла, что нигде не может чувствовать себя в полной безопасности.

Поздней весной 1752 года, когда Екатерине было уже двадцать три года и двор перебрался в летний дворец, она заметила, что один из гофмейстеров — смуглый, очень привлекательный, с приятными манерами Сергей Салтыков, усердно посещал все приемы, балы, концерты. Она не могла не выделить его среди остальных. Он был «красив, как рассвет» и совсем не похож на своего безобразного старшего брата Петра, который со своими глазами навыкате, вечно приоткрытым ртом производил впечатление идиота. Братья принадлежали к старинному дворянскому роду и получили хорошее воспитание. Петр слыл болтуном и сплетником, а Сергей пользовался репутацией легкомысленного нарциссиста. Екатерина хорошо знала жену Сергея, Матрену Балк, которая — в числе других портных — посвящала свое время шитью одежды для маленького песика Екатерины, Ивана. Вскоре песик так привязался к Матрене, что Екатерина подарила его портнихе.

Но оба брата, Сергей и Петр, выглядели бледно рядом с постоянным их сотоварищем Львом Нарышкиным, камер-пажем с внешностью природного клоуна. Это был большой и толстый, неуклюжий парень, которому блестящий наряд придворного шел как корове седло и который обладал обезоруживающе-искренней улыбкой и способностью тараторить без умолку. «Он принадлежал к числу самых запоминающихся людей, которых я когда-либо встречала, — писала Екатерина в своих мемуарах, — и никто не мог заставить меня смеяться так сильно, как он. Он был прирожденным Арлекино, и, не родись он аристократом, ему не составило бы труда добывать себе пропитание своим талантом комика».

У Льва была и способность произносить вдохновенную лекцию, хотя он мог и не знать ничего об обсуждаемом предмете. Он разглагольствовал обо всем, от живописи переходя к химии, а затем к архитектуре, «пользуясь техническими терминами и тараторя с четверть часа, а то и дольше, и в самом конце ни он, ни кто-либо другой не имели ни малейшего представления, о чем идет речь». Все, включая Екатерину, начинали корчиться в припадке неудержимого смеха.

— В то время как Лев Нарышкин развлекал общество своей вдохновенной чушью, Сергей Салтыков втирался в доверие к Чоглоковым. Призвав на помощь все свое обаяние, он подобрал к ним ключики и вошел в их круг. Тщеславному Николаю Чоглокову он польстил тем, что сказал, будто у того имеется дар к сочинению музыки. К беременной Марии он постоянно проявлял заботу и внимание, неизменно и с участием справляясь о ее здоровье, поскольку она часто прихварывала. От Екатерины не укрылось происходившее, но она ничего не имела против. Ей нравилось смотреть на человека, которого петербургское общество с оттенком иронии называло «красавчик Серж». Его черные волосы, черные глаза и смуглая кожа казались признаками настоящего мужчины и очень выигрывали в сравнении с бледностью ее мужа, подходящей скорее желторотому юнцу. Самоуничтожительно Сергей заметил, что одетый в серебристо-белый «мундир», который полагалось носить во дворце императрицы, он выглядел как «муха в молоке». Однако Екатерина находила его внешность неотразимой — на что он и рассчитывал — и не могла отвести от него глаз.